N 03 (114) Март 2007 года.

И все же ренессанс

Просмотров: 7284

Однажды в Ереване зашли с приятелем, литературным критиком, в книжный магазин, что на проспекте Маштоца. «Вот у кого можно поучиться хорошему русскому языку!» – заявил он, остановившись у одной из полок. Я глянул на книгу и согласился с ним столь охотно, что он даже удивился. Обычно спорим с ним ожесточенно. На этот раз ларчик открывался просто: к роману Елены Черниковой «Золотая ослица» – а именно эта книга лежала на полке, – переизданному много раз и вошедшему в серию «Российская классика», я имел прямое отношение. Об этом чуть позже.

А пока, коль скоро граждане получают сведения исключительно из телевизора и плохо информированы о том, что не мелькает в ящике, имею честь представить.

Однажды в Ереване зашли с приятелем, литературным критиком, в книжный магазин, что на проспекте Маштоца. «Вот у кого можно поучиться хорошему русскому языку!» – заявил он, остановившись у одной из полок. Я глянул на книгу и согласился с ним столь охотно, что он даже удивился. Обычно спорим с ним ожесточенно. На этот раз ларчик открывался просто: к роману Елены Черниковой «Золотая ослица» – а именно эта книга лежала на полке, – переизданному много раз и вошедшему в серию «Российская классика», я имел прямое отношение. Об этом чуть позже.

А пока, коль скоро граждане получают сведения исключительно из телевизора и плохо информированы о том, что не мелькает в ящике, имею честь представить.

Елена Вячеславовна Черникова – профессор, автор ряда учебников по теории журналистики, член-корреспондент Академии российской литературы, прозаик, драматург, дипломант Всероссийского конкурса «Хрустальная роза Виктора Розова», ведущая культурно-просветительских радиопрограмм. Что еще?.. Персонаж каталога «Знаменитые москвичи». И моя добрая приятельница.

Случилась наша встреча одиннадцать лет назад. Меня пригласили в «Останкино» на радиопередачу, которая должна была идти в прямом эфире. Приехал с опозданием, наспех познакомился с ведущей – молодая, вежливо-суховатая, в очках – и сразу к микрофону. Эфир длился час. Я увлекся, говорил, перебивая ведущую, и в какой-то момент, забыв, что нахожусь перед микрофоном и меня слушает бог знает сколько народу, стал выговаривать такое, что можно было сказать разве что на кухне за чашкой чая. Вижу, главный редактор радио «Резонанс» Абов Джуликян появился за стеклом и головой покачал. Посыпались вопросы от радиослушателей, а ведущая возьми да заяви: «К сожалению, время эфира заканчивается, но наш гость заинтриговал слушателей, поэтому предлагаю встретиться с ним снова ровно через неделю в это же время». Через неделю был еще один эфир, после чего мы с Еленой пошли пить чай. Или чего покрепче. Оказалось, вовсе не суховатая, очень даже живая, женственная, острая на язык. Короче, подружились. Я тогда готовил к печати свой роман «Космический Декамерон», дал ей почитать рукопись. Такое началось! Спорили не день, не два – девять с половиной недель.

После чего в пику моему мужскому шовинизму она села писать свой роман об истинном и тайном мире женщины. Откровенный, умный жесткий. Такого дамского стриптиза в тяготеющей к пуританизму русской прозе дотоле не было. Роман назывался «Золотая ослица». У Боккаччо был «Декамерон», у Апулея – «Золотой осел». Аллюзия понятна. Каждая глава черниковской «Ослицы» обозначалась одной буквой алфавита. Глава «С» – о вашем покорном слуге, но лучше не читайте ее. Роман был номинирован на премию Букера, затем один за другим стали появляться другие ее книги, и вскоре автора окрестили мастером интеллектуальной прозы. Если спросите у меня, то термин бестолковый, поскольку всякая хорошая проза интеллектуальна по определению. Но должны же критики как–то зарабатывать на хлеб.

– Ты по сей день считаешь «Золотую ослицу» лучшим своим романом?

– Это самая «счастливая» моя книга, но лучшая ли – не знаю. Если судить по читательскому опросу, который проводился недавно, то лучший мой роман – «Скажи это богу». Вкусы меняются: в девяностые люди тяготели к необычному, жесткому, царапающему, сейчас их привлекает вечное, красивое. Но любопытно, что к десятилетию первого издания «Золотой ослицы» издательство «АСТ» вновь выпускает этот роман. Значит, не пропал интерес.

– Как считаешь, наша культура сегодня переживает упадок?

– Думаю, наоборот: начинается взлет культуры. Ренессанс, если угодно.

– Почему же, будучи известной писательницей – медаль за вклад в отечественную культуру, куча регалий, – ты продолжаешь вещать на двух радиостанциях?

– Должна ответить тебе или читателям газеты? Ты не хуже меня знаешь, что литературными гонорарами не проживешь, если это не конвейерные штамповки. Кроме того, я люблю свою работу в прямом эфире. Когда мы с тобой познакомились, я только начинала. После окончания Литературного института работала в газете «Московский литератор». Газету закрыли, осталась без работы. И тут попалось на глаза объявление о том, что «Резонанс» объявляет конкурс ведущих. Не имея опыта работы на радио, я позвонила им и сказала, чтобы они прекратили поиски, поскольку я уже еду. Главный редактор «Резонанса» Абов Джуликян долго не мог прийти в себя от такой наглости и, тем не менее, взял меня.

– И не пожалел, насколько мне известно. Это был не единственный армянин, с которым ты общалась?

–Так ты меня к армянской тематике подводишь? Не единственный. Один из моих мужей был армянин.

– Ну, и какие воспоминания?

– Приятные. Он профессионал, необыкновенно энергичный и целеустремленный человек. Приехал в Москву из Армении, закончил Университет дружбы народов, после чего стал поднимать радиостанцию. Сейчас ведает кабельным телевидением юго–запада столицы. У него замечательно развита коммерческая жилка, как, впрочем, у большинства армян. Первое слово, которое я от него услышала, придя на радио, – «Терпеть не могу женщин, которые утверждают, что все умеют». Но терпеть меня ему все–таки пришлось.

– Я спрашивал о муже.

– Мы прожили вместе всего два года, но за этот срок он сыграл в моей жизни немалую роль, так что воспоминания о нем самые нежные. В чем–то типичный армянин, в чем–то нет. К примеру, та же коммерческая жилка в нем начисто отсутствует. Но есть Богом данный талант. Расстались мы, между прочим, восьмого марта. Грустный был день. Это вообще не мой праздник, и меня с ним никогда не поздравляли. Только в последние пару лет стали в этот день дарить цветы.

— Ведь приятно же? Хорошо, что такое восьмое марта не для тебя, а вообще для российской женщины?

Прежде это был официальный праздник советских домохозяек. Сегодня вызывает интерес другой тип женщины - активной, сильной, независимой. Однако изменить можно все, кроме природы. И если убрать давно уже неактуальную политическую подоплеку праздника, то это повод вспомнить о тех, кто, как прежде, как всегда, нуждается в любви, внимании, заботе.

– А День святого Валентина?

– Тоже не мой праздник. Несколько лет назад, именно четырнадцатого февраля, меня на улице избили и ограбили. Лежала в больнице, еле откачали. Пришлось еще и пластическую операцию делать.

– А говоришь: ренессанс… В обществе все взаимосвязано, ничто не случайно. Одно порождает другое, другое – третье, и дальше по цепочке. Процессы такие же, как в человеческом организме. Головная боль – это давление, а давление – это сосуды, а сосуды – это холестерин. И так далее. Возьмем скинхедов. Вполне закономерная аномалия нездорового общества. Если они есть, значит, кому–то нужны, значит, кто–то взрастил.

– Согласна. Но в том, что они все еще есть, виноваты и СМИ. Один старый умный еврей говорил мне: «Антисемитизм подпитывает сионизм». Всерьез ругая что–то, придаешь ему значимость, укрепляешь его в собственной завышенной самооценке. Мне кажется, не надо говорить и писать о скинхедах с плакатным негодованием. Обличительный пафос их только подстегивает. Тут больше подошли бы фельетон, сатира, ирония.

И я не сторонник транспарантов. Но чем тоньше язык, тем хуже доходит. Лучшее, как правило, адресовано лучшим. Что в журналистике, что в литературе, что в искусстве. К тому же не факт, что лучшее – это как раз то, что надо народу. С уходом советской власти я думал: распрощались с соцреализмом, ушла цензура, теперь пойдут дела. Ан нет!

Цензура у нас запрещена Конституцией с 1991 года. Но с тех пор, как редакции стали работать на целевую аудиторию, возникло нечто иное. Это, скажем так, «коммерческая» цензура, или цензура целевых аудиторий. Исчезли универсальные газеты и журналы, издания для всех. Редакции стали работать адресно, для конкретного читателя, конкретного социума, любителя чего–то конкретного. Это даже не возрастные группы, как прежде, а некие «вкусовые» аудитории. В «Космополитене», к примеру, мне вернули мой рассказ, сказав, что он хороший, но им бы чего полегче. Цензура? В строгом смысле нет, но по сути да. Иногда редакции сами придумывают себе целевую аудиторию. Вот появился журнал «Иван». Мужской разговор о желаемой технике. Что за мужчины, что за желаемая техника? Никто не знает. Высосано из пальца.

– В своем последнем учебнике «Литературная работа журналиста» ты пишешь о том, что после революции 1917–го года литераторам–мастерам долго приходилось доказывать обществу прописные истины: право на свободу творчества имманентно человеческой природе, это право реализуется в интимной обстановке и схоже с правом на любовь при закрытых дверях, а вывести математическую формулу таланта невозможно. История повторяется, и сегодняшнее общество вновь нуждается в толковании прописных истин.

– Совершенно верно. Мы с тобой преподаем в вузах, пишем учебники и изо всех сил пытаемся понять своих легкомысленных питомцев. Когда представители «старой школы» уйдут и молодые останутся наедине со своей аудиторией, некому будет приводить сравнительно–исторические примеры. Перспектива понимания таковых будет примерно равна перспективе понимания Дантова «Ада» грудным младенцем. Мы пережили буржуазно–либеральную революцию, вступили в постиндустриальное общество. На деле не произошло ничего из ряда вон выходящего. Если говорить о СМИ, один абсурд сменился другим. Все тематическое и жанровое многообразие современной прессы было брошено к ногам новых персонажей: звезд шоу и звезд бизнеса. Прежнему гегемону–рабочему и не снилась такая медиазабота о его личной жизни, гардеробе, маршрутах путешествий, кулинарных пристрастиях. Ничего не изменилось и в той части литературной работы, которая называется «поиск героя». Его все равно надо искать и находить. Тогда это был рабочий, сейчас это некая публичная фигура, на которой временно держится общественный интерес. Звезда. Мир вертится по своим законам, но массовая аудитория должна думать, что все в мире именно так, как думает она. Ведь не случайно в нашей прессе, в кинематографе, в литературе столь изобильно представлен уголовный элемент. Бандиты действительно стали «героями нашего времени» в 90–е годы. Обиженные безденежьем вышли на охоту, потому что верховная власть кинула клич: «Обогащайтесь!» Тема криминала будет активно жить до тех пор, пока у масс не появится новый «герой», который будет так же решительно бороться за какую–нибудь идею, не жалея ни своей, ни чужой жизни.

– И где же тут ренессанс?

– И все же ренессанс. За последние десять лет произошли заметные перемены. Возрождается кино, возрождается театр, издается хорошая литература. Люди стали грамотнее. Заметил ли ты: в редакциях вновь стали появляться корректоры? Пересматриваются культурные ценности, все чаще обращаются к классике. Люди наелись ширпотреба, у них обострилось обоняние.

– У тебя–то точно.

– А вот у тебя после операции на гайморовых пазухах оно пропало, это я помню. Но ведь и ты вносишь в эти процессы свой посильный вклад. Тут другая проблема: ты нетерпим к климату среднерусской полосы.

– Я терпим. Но организм вопит, уезжая к солнцу, оживаю.

– У меня с солнцем перпендикулярные отношения. Любимое время года – осень. Много раз хотела поехать в Армению, столько о ней слышала, но не могла, не решалась. Температура выше двадцати пяти для меня смертельна. Ну, вот мы снова в армянской тематике.

– А как ты думаешь, о чем действительно стоит думать?

– Что за вопрос?

– Вопрос из твоего романа «Вишневый луч». Его задает некий философ, и ты там на него отвечаешь: «О Боге. О тексте, который надо принять от Него». Так просто и скромно.

– Ты не согласен?

– Прочитав это, я бы тут же захлопнул книгу. Но после следует фраза, которая дорогого стоит. За что и люблю тебя: «Выдав это, я вздрогнула: гордыня. Я опять сказала страшную глупость».

Руслан Сагабалян

Поставьте оценку статье:
5  4  3  2  1    
Всего проголосовал 21 человек