Как стать известным армянином

Еще и еще раз пробегаю мемориал, глазами дырку в газете протираю – нет, хоть застрелись. И такая, понимаете, обида охватывает. Да что же это такое, где справедливость? Имя мое мне не за полкопейки досталось – в поте лица наработал, а вы, господа хорошие, не удосужились пятнадцать букв мелким шрифтом напечатать? Звоню главному редактору. Он: «Извини, мы ориентировались на мнение читателей. Тебя упомянули только две дамы сомнительной профессии и один альпинист из Улан-Удэ. У тебя есть родственники в Улан-Удэ?». – «Нет у меня родственников, сирота я. Но скажи-ка мне, этот «С», к примеру, который в списке, чем он-то знаменит?» – спрашиваю. – «На него, братец ты мой, тридцать заявок поступило». – отвечает. – «А тот «Р», он чего такого сделал?» – «Он миллионер, у него в услужении тысяча нукеров и личный самолет имеется. Ты не волнуйся, в следующем году проведем такой же опрос, и кто знает, может, там появишься».

Ну, нет, теперь точно знаю: просто так не появлюсь. Надо что-то делать. А что? Личным самолетом за год не обзаведусь, нукеров нанимать – платить надо, самому бы кто заплатил. Вот ведь незадача: не будь этого списка – не было бы и головной боли. Жил бы себе дальше, тихо и делал бы свое дело. А поди ж ты, честолюбие заело. Голод, как известно, не тетка. А честолюбие похуже голода. Честолюбие не тетка и не дядька, и, вообще, не родственник ни по отцовской, ни по материнской линии. Думал-думал и придумал. Надо самому себя раскручивать. Начать с малого, а дальше – по нарастающей. Взять, к примеру, дом, в котором живу. В нем, как пить дать, я самый известный армянин. Только ведь никто об этом не знает.

И пошел я по соседям.

– Здравствуйте, я, знаете ли, самый известный армянин в нашем доме.

– Ну и что?

– Ничего, просто хотел, чтобы вы знали. Запишите на всякий случай мою фамилию. Диктую по буквам…

И так по всем этажам. И все проявили понимание.

Только старушка одна дверь побоялась открыть, обещала в милицию позвонить. Пытался ей из-за двери втолковать, что я не самый опасный, а самый известный армянин, но, надо полагать, для нее это было одно и то же. Одна непонимающая старушка на весь дом – нормальный процент. Я отметил отработанный дом в блокноте и взялся за соседний. Дела, конечно, пришлось забросить, но через пару недель я был уже самым известным армянином на нашей Дубовой улице. Если продолжать такими темпами, то через два-три месяца стану самым известным армянином Северного округа Москвы. А есть еще Западный, Восточный, Южный округа – аккурат за год управлюсь. И чем дальше, тем больше входил в азарт. «Я вам покажу, – злорадствовал я, обходя дом за домом, квартал за кварталом, улицу за улицей. – Будете знать, кто тут самый-самый!»

Увлекся я, граждане, сильно. Особенно, когда ясно стало, что за год, может статься, и не управлюсь. Москва город непозволительно большой. Стал дома через один отрабатывать. На улицах людей останавливал – мол, так и так, запомните, запишите. Ко всем обращался без разбора, к тем, кто с регистрацией, к тем, кто без нее, даже к бездомным собакам. «Собачка, иди ко мне, я тебе колбаски дам, и, если не отравишься, запомни на веки вечные, что кормил тебя самый известный армянин Москвы». Собаки проявляли понимание больше, чем люди, хвостом виляли, стаями сопровождали меня в моих рейдах, прося еще канцерогенной колбасы и готовые согласиться с тем, что я самый известный армянин не только Москвы, но и Московской области. Только одна проявила несознательность. Неподалеку от метро «Бибирево» она лакала пиво из лужи – должно быть, кто-то здесь бутылку уронил – и на мою колбасу чихать хотела. А когда я ей представился, будто того и ждала, будто я был виноват, что жизнь у нее собачья, что пива в луже не хватило – зарычала, кинулась на меня. Еле ноги унес. Однако успела-таки псина цапнуть за ногу. Но к таким вещам надо быть готовым: одна бешеная на стаю – нормальный процент. Случались казусы и похлеще. Например, на своего напоролся. Он мне: «Это я самый известный армянин!» А я ему: «Докажи!» Он мне: «Меня все в округе знают». Я ему: «Тебя в одной округе, а меня во всех округах знают». Народ собрался: что случилось? Два армянина славу поделить не могут. Но разошлись мы полюбовно, монету кинули, а мне в жеребьевках везет.

Короче, граждане, росла моя популярность. Кое-где уже и пальцем показывали: «Вон идет самый известный армянин Москвы». – «Да что Москвы, – вносили поправку другие, – скоро Тулу захватит, Калугу, Тверь».

Я к тому времени уже все столичные округа обошел, остался один Центральный, его я под конец оставил. Там жителей поменьше, зато присутственных мест навалом. Нанимаюсь, положим, в магазин раздавать прохожим рекламные буклеты. На них, к примеру, слоган: «Ты этого достойна». А я беру и сверху свою фамилию приписываю. Получается: «Самый известный армянин такой-то. Ты этого достойна». Разве плохо? Прежде, чем меня увольняют, успеваю сотню буклетов раздать. Затем нанимаюсь в другую фирму. А там другой слоган: «Изменим жизнь к лучшему». Я делаю приписку, и получается: «Изменим жизнь самого известного армянина такого-то к лучшему». Однако и оттуда увольняют. Но я не отчаиваюсь: фирм в этом городе больше, чем бездомных собак.

Однажды вечером, когда я правил очередной слоган «Твой верный спутник в критические дни» (сами понимаете, кто стал «верным спутником» в моей редакции), послышался звонок в дверь. Открываю. Люди в белых халатах. «Вы, – спрашивают, – такой-то?»

– Я, – отвечаю, – кто же еще? Самый, между прочим, известный…

– Да знаем мы, в курсе. Потому и пришли. Не изволите ли одеться?

– Изволю, отчего же не изволить. А зачем?

– Не пристало, – говорят, – самому известному армянину жить в паршивой квартире на какой-то Дубовой улице. Мы вас в центр, в хоромы, да еще и с прислугой. Элитный дом, сплошь известные люди.

– Человек я простой, – говорю, – могу и без прислуги. Но раз вы настаиваете…

С тех пор живу в элитном доме. Известных людей вокруг хоть отбавляй, никто, представьте, не щеголяет своей славой. Простые, вежливые, обходительные. Встретятся, положим, в коридоре. «Как вы сегодня, Федор Михайлович, почивали?» – «Благодарю вас, Александр Сергеевич, сегодня много лучше, только шум в ушах. Должно быть, давление». – «Поди, снова до позднего вечера работали?» – «Правда ваша, роман пишу о студенте, который старуху кокнул». – «Что ж, дело хорошее, отчего же не кокнуть. По мне, так всех кокнуть надо, толку от них никакого. А от давления настоятельно рекомендую вам, Федор Михайлович, принимать кефир с минеральной. А лучше мацони, если достанете. У нас тут в доме армянин живет, он может помочь». – «Как же, как же, наслышан. Однако лично не знаком. Говорят, самый известный армянин Москвы». – «Да что Москвы, всей России, аж до самого Якутска. Прекрасной души человек. Я вас познакомлю, вы этого достойны. Вместе по садику прогуляетесь, вон какие погоды за окном стоят».

А за окном, и правда, благолепие: солнышко светит, жавороночек курлычет, в начале гравиевой дорожки бронзовая девушка с веслом, нос отбит, а в конце – юноша с мячом, нога отбита. И ходят, прогуливаются жители дома, беседы беседуют – до ворот и обратно. За ворота нельзя, да никто и не просится. Что там делать, когда здесь тишина и покой и никакой тебе суеты? Трехразовое питание, пижама в полоску, телевизор, шахматы, домино…

И поверите ли, дорогие соотечественники, забыл я о том злополучном списке, из-за которого весь сыр-бор разгорелся. Да и стоило ли о нем помнить, когда каждый раз при встрече сам Наполеон в коридоре мне руку пожимал. Не говоря об Александре Македонском, с которым мы вечерами в нарды играли. «Ты, Сашка, слабак против меня», - заявлял я ему после каждой партии, а он, представьте, соглашался, головой кивал. Скромен, хоть и великий полководец. А Клеопатра. С ней мы были не разлей вода. А когда она излечилась от тоски по Юлию Цезарю, нас вдвоем отпустили в город. И вот идем мы с царицей Египта рука об руку по улице и видим – газетный киоск. «Ноев Ковчег» лежит на видном месте. Беру газету, разворачиваю и как бы между прочим обращаюсь к спутнице: «Вот ты говоришь – Цезарь, Цезарь. И мы не лыком шиты». Увидела Клеопатра список «Сто самых известных армян Москвы», да как ахнет, всплеснет руками, кинется мне на шею. Еще бы не кинуться. Пятнадцать до боли знакомых букв, крупным шрифтом.