Дорога к дому
Артхаус не очень смотрят. Но о нем много спорят. Ему дают премии. Им восхищаются. Его ругают. Или произносят вежливые, обтекаемые фразы. Обычно это происходит на фестивалях и премьерах, где собирается кинематографическая элита: мужчины в смокингах и бабочках и дамы в декольтированных платьях с бокалом шампанского. Эффектное зрелище эти тусовки, если кто на них не бывал. Артхаус – по сути, лаборатория, поиск новых путей и возможностей кинематографа. Термин появился в 40-е годы, когда кому-то пришло в голову разделить кино на коммерческое и некоммерческое, кино для всех и не для всех. Кому пришла в голову эта идея, не знаю, но известно, что одним из первых и активных пропагандистов артхауса был… вы не поверите… Альфред Хичкок. Тот самый Хичкок, чьи ленты стали так популярны, что их никак нельзя было отнести к категории «не для всех».
Новую работу армянских кинематографистов Арсена Азатяна и Нарине Мкртчян «Возвращение блудного сына» я пропустить не мог хотя бы потому, что это современная вариация на тему наиболее известной из библейских притч. А я грешным делом сам люблю переиначивать классику. Многие помнят картину Рембрандта «Возвращение блудного сына», но историю, рассказанную Иисусом ученикам, помнят, наверное, не все. История на первый взгляд проста. Старик разделил наследство между сыновьями, и младший, забрав свою долю, уехал в дальние края и промотал все на удовольствия (в том числе на блудниц). Старший же, наоборот, остался дома и приумножил полученное богатство. Спустя годы младший сын возвращается домой, голый и нищий, и, упав на колени, просит у отца прощения. Старший брат принимает младшего враждебно, однако отец прощает грешника и, одев-обув его, задает пир в честь возвращения сына живым и здоровым. Суть притчи в христианском всепрощении, которое превыше всякой идеологии и моральных норм.
Выбор темы, конечно же, не случаен. История видится актуальной на фоне того, что происходило в Армении за последние два десятилетия. Уехала-разбежалась почти половина населения республики. Многие не вернулись. Наезжали, но не возвращались. Устроившись на новом месте, забирали к себе родных и близких, друзей и знакомых. Оставшиеся дома завидовали уехавшим, наивно веря, что жизнь эмигранта проистекает в достатке и удовольствиях. В последние годы наметилась, однако, иная тенденция: стали понемногу возвращаться. Кто-то, движимый ностальгией, кто-то потому, что дела не сложились. А чаще срабатывали оба фактора. С обострением экономического кризиса тенденция эта усилилась, и сегодня о возвращении подумывает все больше армян. Хотя бы потому, что зализывать раны удобнее на своей территории.
В картине, которая длится полтора часа, мне более всего запомнились начало и финал. Молодой человек приятной внешности стоит с рюкзаком у запущенного полустанка на железнодорожных путях и ждет поезда, который давно уже не ходит. Ждет терпеливо, долго. Надо сказать, с первых кадров авторы погружают нас в неспешную стилистику картины. Хотим того или нет, мы вынуждены всматриваться в горные пейзажи, в детали интерьеров, в лица людей, вслушиваться в отрывочные диалоги с длительными паузами. Нетерпеливый зритель, привыкший к быстрой смене событий, не примет эту стилистику, но на то и артхаус. Камерность реального и кинематографического бытия здесь максимально приближены. Но уж если дотерпите до середины, то непременно досмотрите до конца, потому что незаметно для себя начнете воспринимать события так, как это происходит в повседневной реальности, а в реальности мы получаем информацию не только из слов и конкретных действий, но также из мимики, взгляда, жестов, звуков и самого молчания. Киноведы, щеголяющие терминами, назвали это «внутренней драматургией». В такой именно стилистике проистекает общение главного героя (Микаел Джанибекян) со старым стрелочником (Гурген Джанибекян), в ходе которого становится ясно, что молодой человек покинул отцовский дом пятнадцать лет назад, за все это время ничего о себе не сообщал и теперь не знает, как примет его семья и особенно отец. Любопытная метаморфоза происходит со стрелочником. С самого начала ясно, что парень ему симпатичен, и вместе с тем подобные блудные сыновья, разбежавшиеся по свету – после меня хоть потоп, – вызывают его справедливое негодование. Ясно не столько по тому, что он говорит, сколько по тому, как он красноречиво молчит. Эпизодическая роль прекрасно сыграна Джанибекяном-старшим. «Внеэкранный» отец блудного сына как бы предваряет его встречу с отцом «экранным». И только в конце сбивчивого диалога, когда молодой человек выходит из будки и направляется куда глаза глядят, в стрелочнике просыпается сочувствие, он догоняет парня, снабжает едой и показывает дорогу на Ереван.
А дальше – известная тема Рембрандта: кающийся грешник в ногах у отца. Однажды, давно это было, любимый мною кинодраматург Валерий Фрид сказал об Армене Джигарханяне, что вот появился в нашем отечественном кино свой Жан Габен. Не раз я убеждался в правоте этого сравнения. Сейчас снова вспомнил слова Фрида. Действительно, есть в знаменитом актере что-то магнетическое, именно габеновское. Сутулость, немногословность, неторопливость, внутренняя собранность, взгляд понимающий, одновременно теплый и жесткий, и собственная правда, которую никто не в силах оспорить. Отец и сын – два наиболее неоднозначных персонажа этой истории.
В картине есть еще и третий брат, и если старший открыто обвиняет младшего в никчемности и эгоизме, то у него иная претензия. Он также мечтал уехать в дальние страны, чтобы поймать за хвост удачу и, быть может, когда-нибудь вернуться на белом коне. Потерпев фиаско и придя с покаянием, брат лишил его иллюзий, героического образа, на который можно было равняться.
В последующих эпизодах мы становимся свидетелями нескольких семейных сцен, символических кадров в духе Тарковского (фото в рамке медленно падает, стекло медленно разлетается на куски, затем рамка снова падает, а стекло снова и снова рапидом разлетается), воспоминаний детства, долгих проходов по помещениям большого дома, встречи с любимой девушкой, вышедшей замуж за друга героя, катящихся в разные стороны бильярдных шаров и т.д. Короче, всего того, что характеризует многозначительность происходящего и что искушенный зритель, съевший в кинотеатрах не один пуд попкорна, не может не предвидеть. Впрочем, извиняюсь, на артхаусе попкорн не едят. А в гостиной в это время пируют гости и по ушам бьет музыка. Бьет в контрасте с происходящей драмой, бьет не переставая, так, что лично мне, зрителю и тоже в каком-то смысле блудному сыну, в эту музыку возвращаться совсем не хочется. Ни один из сыновей так и не спускается к праздничному столу, ситуация складывается неловкая, и отцу приходится танцевать перед гостями, демонстрируя наигранную радость. Что радость эта грустная, почти безнадежная, понимает один из гостей, тщетно пытающийся наладить разорванные взаимоотношения (Нерсес Оганесян). Стоит понаблюдать за этой безнадежностью, спрятавшейся в танце отца. Усталый, мучимый одышкой, он поднимается в спальню и перед тем, как лечь на кровать, говорит сыну: «Пока я жив, ты будешь жить в этом доме». Это последняя из немногих фраз, проговоренных им. Сын помогает отцу улечься, и мы слышим тяжелое, прерывистое дыхание старика. Не остается иных звуков, кроме этого похожего на стон дыхания. Как не вспомнить по случаю финал спектакля «Последняя лента Крепа», в котором Джигарханян сыграл одинокого, усталого старика, погрузившегося в воспоминания, затем прилегшего на кровать и незаметно, почти буднично отошедшего в мир иной.
И снова мы видим молодого человека на том же полустанке и с тем же рюкзаком. И ту же будку стрелочника, только теперь на двери амбарный замок. Нет отца и нет стрелочника. В проросшей траве сходятся и расходятся неведомо куда ведущие ржавые рельсы. И по этим рельсам неведомо куда уходит из дома герой картины. Казалось бы, все, конец, снято, всем спасибо. Но авторы решили добавить последний и, на мой взгляд, уместный штрих. Молодой человек останавливается, оглядывается, мы видим его глаза и читаем в них сомнение. Невелик выбор: туда, в неизвестность, или обратно, в неизвестность. Так куда же все-таки?.. Увы, такова судьба эмигранта, зависшего (не всегда отдавая себе в том отчет) между своим домом и большим, непредсказуемым миром. Не надо искать правых и виноватых, грешников и праведников. Они есть и среди уехавших, и среди оставшихся. Это не обличительное кино, а всего лишь притча. Хотя как раз притчевости мне здесь не хватило, она была заменена многозначительностью. Но появился существенный вопрос: блудный или заблудившийся сын? И можно ли считать, что потерявший дорогу путник хуже (грешнее) того, кто сидел дома, никуда не выходил и потому не затерялся в дорогах, которых у него и не было? Лично я не стал бы это утверждать.
Руслан Сагабалян
Поставьте оценку статье:
Всего проголосовало 13 человек
Оставьте свои комментарии