О памятниках, стукачах и человеческом достоинстве
Грузия
Просмотров: 12195
В канун наступавшего 1977 года на стол министра культуры СССР Демичева легло коллективное обращение группы тифлисских армян, обеспокоенных сохранностью памятников армянской старины в столице Грузии.
Текст письма был составлен автором этих строк и подписан еще четырьмя людьми. Трое из них живут в Тбилиси, и разглашение их имен окажет им не лучшую услугу. Но я обязан назвать человека, приложившего к обращению замечательные снимки умиравшего на наших глазах города. Это был художник-фотограф и патриот Александр Арутюнов, ставший легендой города в 60-70-х годах прошлого века. Наше письмо попало в руки Куинджи (внучатого племянника Архипа Куинджи), занимавшего пост комиссара по охране памятников культуры в Минкульте СССР. Этот, по определению моего друга Тельмана Зурабяна, «лукавый византиец» предложил нам добиваться восстановления армянских памятников, не акцентируя требование их этнической идентификации. Это было неприемлемо для армян, за счет которых Минкульт пытался решить этот щекотливый вопрос, но оказалось весьма кстати для грузин, принявших (как выяснилось позже) это предложение как руководство к действию. «Грузинизация» армянских церквей Тифлиса - логическое продолжение политики Минкульта столь ненавистного нынешним грузинским властям СССР.
Мы не добились изменений в отношении властей к армянскому наследию Тифлиса. Какое-то время нам казалось, что тема закрыта, но спокойствие было обманчивым и временным. Мы не знали, что наш протест, по советскому обыкновению, попал в руки тех, на чей произвол мы имели наивность пожаловаться.
Первой жертвой мести Шеварднадзе пал Алик. Он уже давно раздражал КГБ своей вызывающей нестандартностью. Недовольство вызывала его свобода мысли, яркая индивидуальность, притягивавшая к нему толпы людей разного происхождения и убеждений со всех концов Союза. Он вовсе не был антигрузином, хотя этот ярлык ему пытались навесить недруги.
Алик был сторонником братства армян и грузин, он любил и Грузию, и Армению, много путешествовал, находя памятники армянской эпиграфики даже там, где никто не ожидал их наличия (одним из тех, кто использовал его находки в своих трудах, был историк Паруйр Мурадян).
Алик обожал красоту во всех ее проявлениях (видное место в его восприятии мира занимала женская красота). Величественная красота природы и зодчества Армении не могла оставить его равнодушным. Патриотизму Алика не мешала мозаичность его происхождения. Он был армянином только по отцу, да и то наполовину. Кроме армянской, в его венах текла кровь поляков, немцев, грузин и евреев, что, однако, не нарушало гармонии его мира. Слово «интернационализм», ставшее синонимом и символом советского лицемерия, претило ему, но он не был националистом в том изуверском смысле, который Советы вкладывали в это понятие.
Кумиром Алика в фотографии был армянин Юсуф Карш, которому позировали все знаменитости XX века от Эйнштейна до Черчилля. Потрясающие портреты Карша оказали очень большое влияние на работы ученика Алика, талантливого фотографа Александра Саакова.
Алика не стало 2 октября 1979 года. Он умер в Каспи, упав с орехового дерева. Причиной смерти был перелом шейного и спинного позвонков. К тому же его лицо покрывали синяки, казавшиеся следами побоев. Дерево, с которого он «упал», было не выше пяти метров, и падение с него не могло вызвать таких травм. По весьма странному стечению обстоятельств, рядом с ним не оказалось никого, кто мог пролить свет на подробности происшествия. Алику не было сорока двух лет. Он был полон энергии и мечтал снова поехать в Арцах, где сделал ряд снимков Бананца, представляющих большую художественную и этнографическую ценность (поездка в Арцах стала его последним творческим паломничеством).
Судьба Саакова сложилась трагически. Он был одинок, а несколько лет назад врачи нашли у него неизлечимую болезнь. Чувствуя себя обреченным, Сааков повесился в своем ателье в мае 2007 года. Его тело нашли через два дня после смерти... Арутюнов и Сааков были антиподами, олицетворявшими два качества, одинаково характерных для гибнущего армянства Тифлиса. Алик воплощал рыцарственность, бессребреничество и бесстрашную готовность идти в бой с поднятым забралом, а Сааков – готовность к приспособленчеству, удивительно сочетавшуюся с талантом большого художника.
Талант Саакова-портретиста не вызывает сомнений. Уважение вызывает и то, что он не изменил фамилию и не стал однофамильцем президента Грузии. Конечно, его надо хоть посмертно вернуть обворованной армянской культуре. Но есть ли у нас право поднимать на щит ученика, замалчивая учителя? Хорошим решением этого вопроса было бы открытие в Ереване выставки работ обоих мастеров. Вдова и сыновья Алика живут в Ростове, и я поддерживаю с ними контакт. Часть бесценного архива погибла, но все, что сохранилось, надо вернуть в Армению, которую Алик любил с пылкостью настоящего рыцаря.
Второй раунд сведения счетов с армянами начался летом 1983 года, когда Тбилиси готовился с помпой отметить 200-летие заключения Георгиевского трактата. Чтобы обеспечить гладкое проведение торжественных мероприятий, Шеварднадзе решил загодя обезвредить активистов армянской общины. Всех более или менее заметных армян таскали в КГБ, угрозами пытаясь склонить их к сотрудничеству. Средством шантажа стали стандартные обвинения в «армянском национализме». Никто не поддался на эти угрозы.
Меня взяли с работы 14 июля 1983 года. Допрос продолжался 4 часа, в течение которых меня склоняли к сотрудничеству ссылками на участь Алика, дружбу с которым мне ставили в вину, утверждая, что я - вождь армянских националистов в Грузии. Как и все мои друзья, я не поддался на угрозы и обещания сытой жизни за согласие стать осведомителем. Многим пришлось еще хуже. Моему другу Жоржу Исаханяну угрожали расправой, если он не будет вести себя как следует, хотя он не был замешан в антигрузинских, точнее, антишеварднадзевских, акциях. Еще один из моих друзей жил в обстановке террора, ежедневно получая от допрашивавшего его садиста телефонные звонки с угрозами и площадной бранью.
Всех нас допрашивал руководивший «армянским отделом» в КГБ Гагик Варданян, переведенный в Тбилиси из Еревана. Армянам он представлялся как «свой парень», бойко болтающий по-армянски и готовый даже «заботиться» о земляках, если они захотят ему «помочь». Лет десять назад грузины вышвырнули его из органов, и ему пришлось зарабатывать на жизнь ремонтом люстр на рынке. Его правой рукой был одноглазый стукач Тер Ованес из Сурб Геворка, доносивший в КГБ на всех армян, доверившихся ему как своему пастырю. Об истинном характере деятельности этого христопродавца я узнал от члена церковного совета Симона Георгиевича Мазманяна, просившего меня ни о чем с ним не говорить. В мудрости этого совета я убедился в ходе допроса, когда Варданян цитировал отрывки из моих бесед с Тер Ованесом, подтверждавшие мой «армянский национализм». Эти детали необходимы, ибо без них трудно представить себе гнетущую атмосферу давления, оказывавшегося на тифлисских армян в эпоху, вызывающую у многих из нас непонятную ностальгию. Фундамент мерзостей, имеющих место в Грузии, был заложен в ту эпоху, когда земляки Сталина стали баловнями Москвы, которым все сходило с рук. Поэтому справедливые обвинения грузинских властей в фашизме, выдвигавшиеся руководством России в ходе пятидневной войны, представляются не вполне искренними. Кремль, десятилетиями закрывавший глаза на грузинские безобразия, даже сегодня не желает признать свою ответственность за последствия столь опрометчивого фаворитизма.
Алик мечтал увидеть новое поколение армян, преданность которых Родине не была бы разбавлена лакейскими реверансами в сторону тех, кому наплевать на нас и на наши чаяния, не делая из этого секрета. Требование личного достоинства не может и не должно быть чрезмерным даже в самых тяжелых обстоятельствах! Это - самая ценная часть наследия моего дорогого друга, которое я буду беречь до конца своих дней.
Александр Микаэлян, США
Поставьте оценку статье:
Всего проголосовало 145 человек
Оставьте свои комментарии