На что жалуетесь?

Года полтора назад в Армении в связи с Днем материнства и красоты (не обошлось, конечно, без политической подоплеки) объявили месячник чествования женщин, и представительницы слабого пола обрели возможность в течение месяца получать бесплатную медицинскую помощь в клиниках республики. Врачи рассказывали, что по этому случаю резко возросло число больных, обратившихся в медицинские учреждения. К женщинам присоединились их хворые мужья, назвавшиеся не менее слабым полом и требовавшие в этом деле равноправия. Пришлось и их лечить. Кроме того, объявили бесплатными некоторые виды хирургических операций, и народ встал в очередь в операционные, дабы успеть порезаться до конца месяца. Кто не нуждался в операции, жалел об этом, потому что, если завтра возникнет такая необходимость, надо будет выложить немалые деньги. Люди ложились под диагностические аппараты, которые не отключались ни днем, ни ночью, и выискивали у себя завалявшийся камень в желчном пузыре, аденому, грыжу или на худой конец воспаление аппендикса. А бедные хирурги возвращались с работы домой на четвереньках, забыв снять с лица марлевую маску и проклиная гуманную инициативу властей. Впрочем, не такие уж они бедные, хирурги. Оно, конечно, считать деньги в чужом кармане последнее дело, и если условно разделить общество на медиков и остальных, то есть больных, то надо было вовремя сориентироваться и примкнуть к стану первых. Но в те времена, когда я выбирал профессию, в советских больницах лечились бесплатно (с подношениями, но бесплатно), а я был совершенно здоров, спортивен и верил, что болезни дают о себе знать разве что в глубокой старости. Беспечная юность: профессию выбираешь по зову души, женишься по любви, веришь в высокие порывы и вселенскую справедливость. С годами порывы один за другим отметаются, и веры остается с гулькин нос. Можешь сколь угодно презирать банальности, но в один прекрасный день с бокалом в руке произнесешь застольную аксиому: все преходяще, главное – здоровье. Следующий шаг по пути застольных банальностей – тост за народ, за детей и за родителей. Так далеко по пути трафаретов меня еще не заносило. Остановился на здоровье, на предельно простой, как дважды два, истине, с которой рано или поздно сталкиваются все, от землекопа до президента.

ГОДЫ К ЖИЗНИ ИЛИ ЖИЗНЬ К ГОДАМ

Художник Борис Ефимов прожил 108 лет и не раз признавался, что панически боится врачей. Скончался от инфаркта, наотрез отказавшись вызвать «скорую». А мой друг, ныне живой литератор, человек образованный, до предела начитанный, верит медикам, как тот дикарь шаманам, и случись какая боль, сразу же бежит в клинику: «Доктор, в боку колет, а третьего дня кофей пил без удовольствия, уж не помираю ли?» Доктор кладет пациента под заморский аппарат, отслеживает ультразвуком его внутренности и сообщает, что ничего страшного, что тот еще проживет некоторое время и, быть может, успеет увидеть цветущую Армению, после чего мученик литературы возвращается домой радостный, можно сказать, заново родившийся. Вера в медиков у него беспредельная. Я уверен, что если бы эскулап сказал моему другу, так, в шутку, что он умрет через три часа, тот вернулся бы домой, лег бы на диван, не сводя глаз с настенных часов, и умер бы ровно через три часа минута в минуту. На вопрос, чья позиция верна, покойного художника или беспокойного друга-литератора, я не отвечу однозначно.

Случилось так, что некоторое время назад я на пять дней загремел в ереванскую «пятизвездочную» больницу, которая называется медицинский центр «Наири». Бывшая «Лечкомиссия», где в советском прошлом лечилась избранная публика. И хотя обслуживание там всегда было специфическое, а палаты одноместные или двухместные, однако внешний вид и внутреннее убранство восторга не вызывали. Впрочем, серость и убожество были характерны не только для ереванских, но и для многих других больниц на всей территории СССР. Я, например, знаю несколько клиник, окна которых выходят прямо на кладбище. Одна, онкологическая, - в Ереване, в районе Канакера, смотрит прямо на Зейтунские надгробия. Интересно, какими человеколюбивыми помыслами руководствовались те, кто проектировал эти храмы медицины. Пусть, дескать, привыкают?

Так вот, окна «Наири» смотрят на живописное ущелье с одной стороны и на тихую улицу Прошяна – с другой. Сегодня это самое комфортабельное медицинское учреждение в Армении. И самое дорогое. Молоденькие, похожие на моделей, улыбчивые медсестры, внимательные и не менее улыбчивые врачи, чистые полы, сверкающие стены, современная аппаратура. В палатах диван для гостей, холодильник, телевизор, телефон, кондиционер. На первом этаже просторный холл, бар, кресла и столики, заваленные всевозможными глянцевыми изданиями. Кормежка – высший класс. Услужливая тетенька в чистом халате развозит по палатам завтраки и обеды на тележке. Тебя не зовут, а приглашают на процедуры и сопровождают туда и обратно, придерживая за локоть или за какое иное место. В общем, отель «Риц». Только, в отличие от знаменитого парижского отеля, персонал тут чаевые не берет. В конце лечения тебе предъявляют общий счет, включающий анализы, лекарства, уколы, кормежку, улыбки и вид на ущелье – все то, чем тебя щедро одарили в этом богоугодном заведении. Там и сегодня лечится элитная публика, если учесть, что элитарность в наши дни прямо пропорциональна толщине кошелька. И если человек не безнадежно болен, то в такой атмосфере он непременно пойдет на поправку. Знакомые врачи – а их у меня немало – так и говорят: успех лечения наполовину зависит от условий, в которых оно проводится. Только при выписке не заглядывайте в счет, пусть в него заглядывают родственники.

После развала СССР, то есть с тех самых пор, как диктатура пролетариата сменилась диктатурой лавочников, произошел любопытнейший феномен. Во много раз возросло количество медицинских учреждений и почти настолько же возросло количество больных, избегающих врачей. Самолечение преследует те же цели, что и выращивание овощей и фруктов на дачном участке: экономно. Между тем и аптек нынче больше, чем булочных – через каждые сто метров. Народ требовал колбасы и получил химию - как в виде лекарств, так и в виде желаемой колбасы. Не случайно аптечные пункты теперь открывают также при супермаркетах. Ешьте на здоровье. Врачи щедро выписывают рецепты, даже не глядя на больного: покупайте таблетки, капсулы, ампулы, свечи, вставляйте, колитесь, пейте, глотайте до или после приема возлюбленной колбасы. Жалуются: народ, мол, перестал читать. А вот и нет. Читает инструкции к лекарствам, аккуратно сложенные в коробочки длинные печатные тексты. Если собрать вместе все эти вкладыши (я это, представьте себе, проделал), то по объему они потянут на «Войну и мир». Только Толстой тебя от хворей не вылечит, а тут есть надежда. Фармацевтика приносит колоссальные прибыли, не меньше, чем нефть и газ. И если в газ добавляют воздуха, а в бензин воды, то и в аптечном флакончике не всегда то, что написано на этикетке. Но раз уж человек поверил, что дорогой препарат его вылечит, то есть вероятность, что, действительно, вылечит, даже если это простой аспирин. Диагностических приборов, от УЗИ и томографов до хитроумных заморских аппаратов, исчисляющих скорость выброса мочи, тоже стало много. Бесплатные медицинские учреждения не могут похвастаться чудо-техникой, в этом деле они сильно отстают от коммерческих, что вполне объяснимо. Во многих районных поликлиниках последним словом техники по-прежнему остаются рентген и по-стариковски кашляющая и кряхтящая электрокардиограмма. Иное дело – платные диагностические центры. Стоит только заикнуться о недомогании, как тебя тут же проведут по кабинетам, уложат под мигающие приборы и пульты, какие лет 20 назад можно было увидеть в научно-фантастическом кино, возьмут анализы из всех доступных и недоступных частей тела. За день узнаете о своих внутренностях все: откуда и куда течет кровь, чего в ней больше, чего не хватает, как перевариваете пищу, как бьется сердце и о чем хрустят суставы.

Все это прекрасно. Однако технологии, как и водится, обгоняют человеческий фактор. И люди почему-то болеют не меньше (а то и больше), чем сто лет назад. С той разницей, что одни хвори сменяются другими. Вы можете со мной не согласиться, но и врачи в общей массе не стали сегодня умнее. Без техники ни шагу. Медицина перестала быть призванием, она превратилась в ремесло. Каждый раз, общаясь с суровыми докторами (чем меньше человек в себе уверен, тем больше строгости на себя напускает), вспоминаю профессора Преображенского и доктора Борменталя. В квартире оперировали без томографов и прочих аппаратов, и весьма удачно. Скажете, это литература, художественный вымысел, но ведь Булгаков сам был врач, знал, о чем пишет. А писал он, конечно, не о достижениях медицины, а о человеке, который остается, должен оставаться таковым независимо от перемен в окружающем мире. Наука, безусловно, шагнула вперед, но технологический комфорт не создал комфорта биологического. Не говоря уже о комфорте социальном. Просто медицина помогает нам умирать медленнее и мучительнее. Это не я сказал. Это Плутарх. А другой умный человек заметил: медицина прибавляет годы к жизни, но не прибавляет жизни к годам. Впрочем, пусть так, пусть хоть годы к жизни.

Дошло до меня, о пытливый читатель, что во Франции проживает примерно четыре с половиной тысячи человек, возраст которых перевалил за сто лет. Не говоря уже о Японии, где долгожителей видимо-невидимо. Правительства руками разводят: если процесс пойдет дальше, то как быть с пенсиями? Полвека кормить престарелых? Пенсии-то не копеечные, госбюджет не выдержит. Что делать? Хочется выкрикнуть в рупор, через моря и горы: «Эй, мсье, не парьтесь, после шестидесяти шлите их к нам. У нас они, как пить дать, до семидесяти не дотянут».

Рассказывали мне также о молодой женщине, проживающей в одном из районов Армении. Забеременела. Стала подсчитывать, хватит ли средств, чтобы прокормить ребенка. Пришла к выводу, что не хватит. Решилась на искусственное прерывание беременности. Приехала в Ереван, узнала цены, содрогнулась. Не все ереванцы потянут, что говорить о деревенских жителях. Вернулась домой и сделала аборт подручными средствами. Эту историю мне бы не рассказали, если бы женщина выжила.

Вообще, мрачных медицинских историй я знаю немало. Уверен, что и читатель их знает не меньше. И не о том речь, сколь проблемной стала наша жизнь, а соответственно, и здоровье. И даже не о том, хорошо нас лечат или плохо. Самая большая, на мой взгляд, проблема заключается в другом. Всякий больной, пришедший к врачу, автоматически подпадает под категорию клиента, обратившегося в сферу услуг. Его воспринимают точно так же, как посетителя ресторана, парикмахерской, салона красоты или автосервиса - по платежеспособности. Кошелек о двух ногах. Экономическая проблема плавно перетекает в социальную, психологическую, а более всего – в нравственную. С одной стороны, о здоровье населения должно заботиться государство, с другой – медицина стала бизнесом, а законы бизнеса суровы. Государство готово потратить миллионы на Олимпиаду или Евровидение, дабы в случае победы размахивать флагом, а здоровье населения – штука незаметная. И вообще, кому надо, тот всегда выживет. Ситуация в условиях неандертальского капитализма складывается противоречивая. Сапожник потеряет работу, если обувь у населения перестанет снашиваться, а медику нечего будет делать, если люди перестанут болеть. Вот и прикиньте, сильно ли заинтересована в нашем с вами здоровье медицина. Один знакомый врач, профессор, остроумно заметил, что если бы производством и сбытом сигарет занимались не табачные компании, а министерство здравоохранения, то на сигаретных пачках вместо известного предупреждения о вреде курения появился бы перечень полезных свойств никотина.

Сила денег велика, кто спорит? Подозреваю, что на постсоветской территории она более велика, чем где-либо. Деньги здесь творят чудеса. Иначе как объяснить, к примеру, следующий феномен? У меня глубокие вены, найти их сложно. Бесплатная «скорая» их не находит, а платная (есть в Ереване такая, вызов – 50 долларов) находит. А ведь тот же шприц, та же игла и те же медики, закончившие одни и те же учебные заведения. А говорят, здоровье не купишь…

ЛЕЧИТЬСЯ ДАРОМ - ДАРОМ ЛЕЧИТЬСЯ

Старая присказка. Впервые я услышал ее в семидесятые от своего друга, московского журналиста. Мол, бесплатное лечение нерезультативно и халтурно. То ли дело платное. Как и многим советским интеллигентам, моему другу казалось, что стоит сменить советскую власть на иную, и все пойдет как по маслу: народ будет здоров, счастлив и при деньгах. Теперь он впал в глубокую задумчивость. Таких гонораров за статьи, как в прежние времена, он уже не получает, да и печататься стало сложнее – молодые теснят. К тому же возраст дает о себе знать: болячки одолевают. В платные клиники не обращается, куда там, на лекарства бы хватило. Хорошо, есть в Москве страховая медицина, даром лечиться все еще можно.

В Ереване и того нет. Больницы почти все приватизированы, только районные поликлиники считаются бесплатными. А все, что бесплатно, предполагает подношения, по части которых наш народ собаку съел, как в ту эпоху, так и в эту, что на исторической родине, что за ее пределами. И если российские армяне худо-бедно обеспечены, то об аборигенах этого не скажешь. Вот и ходят, корчась в судорогах и обходя больницы за километр. В аптеки, правда, захаживают. Там можно купить лекарства как целиком, в заводской упаковке, так и половину, четверть и даже по одной таблетке. Есть препараты, за которые надо выложить всю пенсию. В больнице, скорее всего, предложат вам приобрести эти препараты самим.

Справедливости ради замечу, что и в московских муниципальных клиниках вам могут посоветовать сбегать в ближайшую аптеку, если речь идет о дорогом препарате. Да и от подношений не откажутся. Разница в том, что и без мзды вы получите пусть минимальное, но лечение. Медсестры будут вовремя ставить вам капельницы, делать уколы, санитарки будут вовремя за вами прибирать, раз в неделю менять постельное белье, а буфетчица не даст умереть с голоду, даже если не получаете продукты от родственников. Вы будете лежать в шестиместной палате, если повезет, и в восьмиместной, если повезет меньше. Хотя где шесть, там и восемь; больше двух - уже не важно, сколько, лишь бы не храпели и не стонали. В шесть тридцать утра вам подадут градусник, и вы спросонья сунете его в ближайшую щель. Затем врач (как правило, женщина) начнет обход. Подойдет к вашей кровати, измерит давление, спросит, как себя чувствуете, и если вы пуститесь в долгий и подробный рассказ о том, как ночью стучало сердце, сдавило грудь, болела голова, крутило живот и мучила бессонница, ей сразу станет скучно, и она перейдет к другой кровати. В каждом отделении есть свой профессор-полубог. Иногда он делает обход. Опять же если вам повезет, он в окружении свиты заглянет в вашу палату. Профессора шагают размашисто, деловито и выглядят чуточку раздраженными, потому что их оторвали от важных дел, так что свита за ними еле поспевает, а бывает, прибавив ходу, обгоняет, преданно заглядывая в глаза. Палатный врач коротко и сбивчиво, волнуясь, как на экзамене, расскажет ему историю вашей болезни, на что профессор многозначительно кивнет, то ли вынося вам смертный приговор, то ли разрешая жить дальше, и перейдет к другому больному. Таким образом, вам придется выслушать анамнез всех ваших соседей, что, безусловно, сближает, как на фронте. Затем вы будете сидеть в очереди перед рентгеновским или каким-нибудь другим кабинетом, беззащитные, невеселые, в пижаме мышиного цвета, с полотенцем того же цвета и рассказывать друг другу о том, как вы дошли до жизни такой, и это сблизит вас еще больше, что, однако, не предполагает дружбу до гробовой доски. Люди стараются забыть больницу и все, что с ней связано, как дурной сон. Хотя я перевидал разных больных. Страдаю клиникоманией: хлебом не корми, дай поваляться на больничных койках. Хроническое заболевание, ничего не поделаешь. Лечусь, конечно. Капельницы, клизмы - пока без результатов. Так вот, больные, они разные бывают. Одни лежат в общей палате, другие - в специальной, одни получают стандартное, вялотекущее лечение, другие - интенсивное, к одним внимания больше, к другим меньше, у одних справляются о самочувствии раз в день, у других - три раза. Все зависит от того, как позиционирует себя больной, насколько он значителен по нынешним социально-экономическим меркам. В каждой больнице, в каждом отделении всегда найдется несколько привилегированных больных. Это люди не самого высокого полета (у тех свои клиники), но с повышенной самооценкой. Короче, даже в бесплатной больнице можно чувствовать себя комфортно и не настаивать на скорейшей выписке. Не настаивают на выписке также одинокие старики и старушки. Что делать дома, в четырех стенах? А тут лежи, общайся с разным людом: бомжи, гастарбайтеры, дальнобойщики, спортсмены, слесари, студенты, инженеры, управдомы, а также бывшие зэки с ног до головы в татуировках. В общих палатах порой и врачи лежат - должно быть, из-за пониженной самооценки – и соседи обычно используют их как дополнительный источник информации. С лечащим врачом не поболтаешь, больные у него вот где сидят, он отмахивается от них, как от назойливых мух.

Пока я писал эту статью, зашла ко мне соседка и рассказала такую историю. Пару месяцев назад гостила у дочери в Лондоне и там умудрилась сломать руку. Поставили гипс и отправили домой, в Москву. «Вчера, - рассказывает соседка, - звонил английский врач, спрашивал, сняли ли гипс, как себя чувствую, могу ли шевелить пальцами и может ли он, в свой черед, закрыть историю болезни. Если что-то не так, приезжайте, долечим». Все нормально, заверила врача больная, ежедневно получаю физиотерапевтическое лечение. Тот стал подробно расспрашивать, какое именно лечение. В общем, поразил он мою соседку. Мы ведь народ неизбалованный, нам чуждо и непривычно внимание, сочувствие, сопереживание, мы выросли в лагерной строгости. Подчиняясь генетическому инстинкту, подобно крепостным крестьянам, съеживаемся перед дверью различных кабинетов, и огрызаемся при случае, подобно помещикам, когда стучатся в наши кабинеты.

Лежал в больнице на соседней со мной койке восьмидесятилетний старик, давно не мытый, с взъерошенной бородой. Старовер. Каждый раз, когда ему ставили капельницу, крестился свободной рукой; перед тем, как приступить к трапезе, крестился трижды, а разговаривая с врачом, крестился непрерывно. Когда в палате появился профессор, старик попытался, осеняя себя крестным знамением, попутно бить поклоны, но не удержал равновесия. «Ничего, ничего, - бормотал он, когда его укладывали обратно в кровать. - Лишь бы не было войны». Когда обход закончился, я спросил, о какой войне он говорил. Дедуля удобно пристроился на подушках, хитро улыбнулся мне и проговорил такую вот народную мудрость:

Руслан Сагабалян