Перспективы и проблемы ирано-турецкого сотрудничества

Современная Турция, как и соседний Иран, переживает непростое время. В концептуальной политике новой Турции можно выделить ряд политических доктрин внутреннего и внешнего развития, которые следует определить как политику «кемализма», «неопантюркизма», «неоосманизма» и «евразийства».

Известно, что основатель республиканской Турции Кемаль Ататюрк явился автором новой политической концепции образования светской и вестернизированной Турции с сохранением принципа тюркского национализма. Эта политика получила название «кемализм» и выступала в глазах Запада гарантией от исламского реваншизма в Турции.

В современный период кемализм претерпел значительные эволюционные преобразования. В частности, принцип этатизма (государственного капитализма) трансформировался с развитием турецкого класса собственников, турецкого рынка и либеральной рыночной экономики. Лаицизм (отделение ислама от государства), как важнейший принцип светского общества, также претерпел определенные изменения. Во-первых, после Второй мировой войны в политической системе Турции появляются партии исламского толка; во-вторых, ушли в прошлое серьезные ограничения исламского образования и суннитских тарикатов (орденов); в-третьих, турецкие исламисты расширяют свою социальную и политическую сеть, участвуют в выборах, имеют представительство в парламенте и на рубеже веков возглавили правительство (блок «Рефах» во главе с Н. Эрбаканом в 1996–1997 гг. и Партия справедливости и развития – ПСР в 2000-х гг. во главе с Т. Эрдоганом и А. Гюлем).

Кемализм сохранил стратегические территории Османской империи за новой Турцией, создал моноэтническое тюркское государство, установил стратегический союз с сильным Западом и обеспечил высокий уровень национальной безопасности.

Глобальные геополитические преобразования мировой конструкции на рубеже веков, вызванные распадом СССР и социалистической системы, так или иначе, внесли корректировки в политику Турции. В начале 1990-х гг. Анкара, потерпев неудачу на европейском направлении своей дипломатии (то есть на пути вступления в ЕС), пыталась активизировать стратегию в тюркоязычном постсоветском пространстве.

Фактически доктрина пантюркизма была реанимирована и преобразована в новую содержательную, прагматичную, поэтапную, многоэшелонированную и многовекторную политику «неопантюркизма». Суть этой доктрины сводится к тому, что Турция, с учетом своих экономических, социальных, демографических и военно-политических достижений, выступает главным интегрирующим центром «тюркского мира», является «связующим мостом» между новообразованными тюркскими государствами СНГ и Западом, оказывает необходимую помощь в осуществлении системных политических, экономических и военных реформ в тюркских странах.

Объединение «тюркского мира» при лидирующем участии Турции ныне предполагает не эйфорию тюркского национализма и расизма, а имеет гораздо более серьезное и претенциозное значение для повышения статуса Турции как субъекта мировой политики. Неопантюркизм означает многоэтапную программу культурной, языковой, социальной, экономической, транспортно-коммуникационной, энергетической, военной и политической интеграции тюркских стран и народов.

Современная Турция не обладает достаточным экономическим потенциалом для занятия преобладающих позиций в регионах Ближнего и Среднего Востока, Балкан и Черного моря, Кавказа и Центральной Азии. Однако энергетическая и транспортно-коммуникационная интеграция с тюркскими странами Кавказско-Каспийского региона позволяет Турции получить необходимое сырье для развития экономики и промышленной инфраструктуры, а также выступить в роли важнейшего игрока в мировой и региональной политике транзита сырья на рынки Европы и Азии.

Более того, используя тюркский фактор в своей внешней политике на постсоветском пространстве, Анкара получает возможность приобретения не только новых источников сырья, но и рынков сбыта своей промышленной продукции, дешевую рабочую силу и объединение демографического потенциала через развитие общетюркской литературы, истории, идеологии и политики.

На этом пути Турция добилась определенных успехов, если иметь в виду строительство нефтепровода Баку – Тбилиси – Джейхан (БТД), газопровода Баку – Тбилиси – Эрзурум (БТЭ), распространение в «тюркском мире» турецкой лингвистической реформы, ключевое участие Турции в реформировании вооруженных сил, органов национальной безопасности и внутренних дел тюркских стран-членов СНГ. Естественно, первоначальные ожидания новообразованных государств оказались неадекватными потенциальным возможностям Турции, и многие программы так и не получили развития.

Неслучайно президент Казахстана Н. Назарбаев, вспоминая о своей беседе с турецким коллегой Т. Озалом, отмечает: «Многим казалось, что Турция сможет решить все наши проблемы… Это значило – отказаться от только что обретенной независимости, разорвать традиционные отношения с соседями, вместо одного «старшего брата» посадить себе на шею другого… Я предложил восстановить утраченные связи цивилизованно, уважая только что приобретенную независимость, суверенитет каждого государства… Мою позицию поддержал и президент И. Каримов».

Естественно, лидирующая роль Турции и амбициозная политика неопантюркизма в столь богатейшем Кавказско-Каспийском регионе не может устраивать не только Россию, но и страны Запада (США и ЕС).

Пантюркистская угроза для России имеет внешнее и внутреннее значение. Объединение тюркских государств под началом Турции угрожает интересам России в плане ослабления традиционного влияния Москвы в стратегически важных регионах Крыма, Южного Кавказа и Центральной Азии, вытеснения России из набирающих оборот транспортно-энергетических проектов. Внутренняя же угроза неопантюркизма сводится к подстрекательству тюрко-исламских народов Российской Федерации к этнорелигиозному сепаратизму, ослаблению конституционного строя и очередному развалу территориальной целостности Российского государства.

Запад рассчитывает самостоятельно управлять Южным Кавказом и Центральной Азией и в этом деле не собирается усиливать позиции Турции. Турция же не располагает самостоятельным экономическим, финансовым и военным ресурсами для реализации столь амбициозной доктрины неопантюркизма, но рассчитывает получить дополнительные дивиденды от этой политики. В качестве нового проекта в этой связи может рассматриваться газопровод «Набукко», который выступает альтернативным российскому «Южному потоку» маршрутом экспорта газа в Европу.

Понятно, что роль Турции в стратегических планах США и НАТО подвергается существенной корректировке. США расширяют свое геополитическое и экономическое присутствие на Ближнем Востоке (Ирак), Балканах (Болгария, Сербия, Македония, Хорватия и т.д.), в странах Черноморского бассейна (в той же Болгарии, Румынии, Украине и Грузии), а также в Центральной Азии. Соответственно, ослабевают позиции Турции. США и Европа по разным причинам заинтересованы в политике «сдерживания» Турции и не собираются делиться с ней экономическими и военно-стратегическими преимуществами в региональной политике. Турции все больше отводится роль одного из сателлитов, но не флагмана. Это не может радовать Анкару, и она находится в поисках новой альтернативной западному вектору политики.

Именно поэтому современная Турция, претендуя на роль региональной державы и оставаясь членом управляемого США Североатлантического альянса, старается определить свой путь развития и оказания влияния на события в Евразии, рассматривает себя как страну Запада и Востока, старается сочетать американский, европейский, ближневосточный и тюркский (постсоветский) векторы своей внешней политики. Отсюда возникновение новой политической парадигмы – «евразийство», автором которой принято считать бывшего главу МИДа Турции Исмаила Джема.

Однако в основе турецких интересов слишком много системных проблем и противоречий в отношениях с соседями. Идеи евразийства так и не стали определяющей политикой турецко-российского альянса. Учитывая свою экономическую, финансовую, технологическую и военную зависимость от Запада, Турция вряд ли сможет отказаться от Запада во главе с США. Одновременно с этим Турция пытается заработать политические выгоды, участвуя в отношениях Запада и Ирана. Тот факт, что современное правительство Турции возглавляет исламская ПСР, возможно, создает некую видимость активизации турецко-иранских отношений (прежде всего, в сфере энергетики). Известно, что к числу основных энергетических маршрутов на территории Турции относится и газопровод Тебриз – Анкара с пропускной способностью 7,5 млрд куб. м газа. Турция, используя свое выгодное географическое положение и тот факт, что вблизи нее находится более 70% мировых запасов нефти и газа, планирует закрепить за страной роль ключевого южного транзитного центра по транспортировке энергоносителей для экономики Евросоюза. В Европу через Турцию планируется поток нефти и газа из Азербайджана, Казахстана, Туркменистана, Египта, Ирака и Ирана.

Чтобы получить ресурсную базу для реализации того же проекта «Набукко», который предполагает ежегодную доставку в страны ЕС 31 млрд куб. м газа, минуя территорию России, Турции важно сблизиться с Ираном. При этом технические возможности соединения трубопроводных систем этих стран существуют. В частности, в турецком Эрзуруме газопроводы Тебриз – Анкара и Баку – Тбилиси – Эрзурум стыкуются друг с другом. Гипотетически эта ситуация позволяет наполнить «Набукко» иранским газом. Возможно также строительство нового ирано-турецкого газопровода. Как известно, в 2008 г. министр энергетики Турции, будучи в Тегеране, заявил, что Анкара готова инвестировать 12 млрд долларов в освоение крупного иранского газового месторождения «Южный Парс» и строительство газопровода от иранского порта Асауле до турецкого населенного пункта Базарган (1850 км). В перспективе Турция планирует добывать для себя на «Южном Парсе» около 35 млрд куб. м природного газа в год. Этим, вероятно, Турция постарается диверсифицировать энергетическую политику и сократить зависимость от российских поставок газа, который ныне составляет 67%.

Однако перспективы ирано-турецкого энергетического сотрудничества во многом будут зависеть от того, удастся ли разрешить иранскую «ядерную программу». Вряд ли современное происламское правительство Турции в лице ПСР желает появления еще одного (вслед за Пакистаном) исламского ядерного государства в лице Ирана, что, безусловно, радикально изменит расклад сил в регионе. Поэтому президент А. Гюль в Лондоне заявил, что Турция «ни в коем случае не потерпит ядерный Иран».

Турция, заявляя о намерениях создать совместную зону экономического сотрудничества с Ираном и арабскими странами, весьма ревностно относится к влиянию Ирана на Ближнем Востоке. Анкара делает ставку на «суннитский фактор» в регионе, в том числе в Сирии, Ираке и Ливане. В свою очередь Иран пытается ограничить влияние Турции с помощью «шиитского фактора» и партии «Хезболла».

В перспективе Иран будет иметь более приоритетные позиции в том же Ираке. Западные государства и Россия одинаково не заинтересованы в усилении роли Турции в рамках иранской проблемы. Возможная перспектива ирано-турецких отношений в сфере энергетики по проекту «Набукко» может иметь место, поскольку Тегеран намерен не допустить политической и экономической изоляции страны, а также сохраняет недовольство присоединением России к «западному лагерю» санкций по «ядерной программе» Ирана.

В случае если вокруг Ирана в ближайшие годы не обострится ситуация, то есть не будут бомбовые удары по ядерным объектам, Турция может при молчаливом согласии Европы прибегнуть к негласному реэкспорту иранского газа при условии соответствующих тайных договоренностей с Тегераном. В проекте «Набукко» планируется задействовать 10 млрд кубометров азербайджанского газа, 10 млрд иракских месторождений, небольшое количество египетского газа и 10 млрд «из турецких источников». Однако в Турции добывается менее 1 млрд куб. м природного газа в год. Соответственно, «турецкие источники газа» могут означать не что другое, как иранский газ.

70-миллионная Турция с мощным военным потенциалом претендует на роль ведущей региональной державы, может составить реальную конкуренцию Ирану и оказывать геополитическое влияние на Балканах, Ближнем Востоке, Южном Кавказе и в Центральной Азии. Турция пребывает в состоянии расширения жизненного пространства (Lebensraum) и позиционирует себя в качестве Hard Power.

Так, визит начальника Генштаба Турции Х. Киврикоглу в Баку в августе 2001 г. был связан, в том числе, с инцидентом, имевшим место между Ираном и Азербайджаном в южном секторе Каспийского моря, когда иранские военные суда и средства ВВС пошли на столкновение с нарушившими морские границы азербайджанскими судами, проводившими разведку нефтяных месторождений. Это происшествие существенно ухудшило азербайджано-иранские отношения, поэтому визит Х. Киврикоглу носил демонстративный характер. Более того, перед визитом турецкого генерала в Азербайджан вылетели турецкие военные самолеты F–5, осуществившие показательные полеты в воздушном пространстве Баку. Иранская сторона выразила тогда резкое недовольство по поводу визита начальника Генштаба ВС Турции, а иранские источники расценили данный шаг как опасное вмешательство Турции в сферу ирано-азербайджанских отношений. От турецкого посла в Тегеране Т. Морала потребовали в МИДе ИРИ разъяснений по поводу данного визита Х. Киврикоглу, сделанных им заявлений, а также выразили резкий протест.

Соответственно, Иран не заинтересован в усилении Турции, в то же время ограничение «ядерной и ракетной программы» Ирана потребует от Запада и России новых усилий по сдерживанию Турции. Можно сделать вывод, что, несмотря на длительные старания Турции войти в более доверительные и обязывающие отношения с Ираном, этого пока не получается. Тегеран понимает, что усиление Турции в различных регионах будет означать ослабление иранских позиций. Иранский фактор останется одним из важных, и Иран будет ориентироваться как на государства региона, так и ведущие страны Европы и Россию. Иран будет поддерживать политику ограничения Турции. Приоритетными противниками Ирана выступают Пакистан, Турция и Саудовская Аравия. Ликвидация антииранских режимов в Ираке и Афганистане усилиями США фактически значительно упростила Ирану проблему противодействия внешним угрозам. Иран в значительной мере блокирует усилия Турции на огромном пространстве, которое включает Сирию, Ливан, Армению и Центральную Азию. И это не может не учитываться Западом (включая США) и Россией.

В отличие от соседней Турции, Иран лишен важного этнического козыря во внешней политике. Если анатолийские турки, реанимируя доктрину пантюркизма, рассчитывают (и не безосновательно) на тюркский фактор в своей геополитической и геоэкономической стратегии, то персы такой возможности не имеют (за исключением персоязычных таджиков в СНГ). Правда, персы не уступают туркам в использовании исламского фактора в своей внешней политике. Так, если турки стараются пантюркизм и неоосманизм совмещать с использованием «суннитского фактора» (или так называемой теорией «мягкого ислама») в отношении исламского мира, то персы, безусловно, активно применяют роль лидера в шиитском мире ислама.

Доктрина паниранизма, возможно, и присутствует в среде персидской политической элиты, но с учетом объективного положения современного Ирана пока что остается в консервированном состоянии. Конечно, с приобретением ядерного оружия может измениться и реальный статус Ирана в регионе и мире, персы, обладая имперским прошлым, могут вновь вернуться к прежней стратегии.

В основном Иран более эффективно может конкурировать с турками на Ближнем Востоке. Что же касается постсоветского пространства, где мусульмане преимущественно представлены суннитским течением, то у персов нет преимуществ. Основная же шиитская республика СНГ в лице Азербайджана избирает не просто светский путь развития, но и ориентируется в большей мере на этнически родственную Турцию, а не Иран. На Южном Кавказе для Ирана важным партнером остается Армения, с которым она не просто граничит, а имеет глубокие исторические и культурные связи, может быть весьма полезной с учетом мировой армянской диаспоры.

Александр Сваранц, доктор политических наук