У человека должно быть доброе сердце, у дерева – хороший корень

Жеранян – фигура знаковая в мировом арт-пространстве. Переехав во Францию в раннем детстве, он получил образование в Марсельской академии художеств, Парижских академиях Жульен и Гран-Шомье. Выставки его работ проходили в разных точках мира – Париже, Марселе, Бейруте, Тегеране, Женеве, Мюнхене, Нью-Йорке, Вашингтоне, Далласе... Обладатель весьма престижных наград – премии пейзажей Онфлера, Гран-при Довиля, серебряного приза Парижа, премии в области искусства и литературы, Шато де Ско, Пале Рояль, приза выставки «Искусства в Европе», первой европейской премии в графике – он более всего гордится призом Союза художников Армении имени Мартироса Сарьяна, врученным ему в 1987 году. Первая же персональная выставка мастера в Армении состоялась в 1964 году. С тех пор не прерывалась связь художника с родными пенатами. Он уже дарил Национальной галерее свои работы, и вот теперь в обширной экспозиции трех залов галереи среди полусотни его работ представлены подаренные им еще 14 картин. В «Гарни», «Мармарашене», «Входе Христа в Ани» и в ряде других работ ощущается не только армянский дух художника, но и связь с тем традиционно французским отношением к природе, которое требует рационализации непосредственного восприятия, его очищения до некоего идеала.

«Будь я деревом или животным, жизнь обрела бы для меня смысл. Вернее, проблема смысла вообще бы исчезла, так как я сделался бы частью этого мира», – рассуждал Ришар Жеранян, переходя от одной своей картины к другой. Несмотря на преклонный возраст, он активно передвигался по экспозиционным залам и с удовольствием представлял присутствующим свои работы.

– Господин Жеранян, Вы любите путешествовать, затем все увиденное переносите на полотна. Похоже, природа – это главное действующее лицо в Ваших работах…

– Да, больше всего меня вдохновляют путешествия. И я понял, что величайшее чудо на земле – это не человек, а жизнь во всех ее формах и проявлениях. Но природа не дала нам возможности познать себя целиком. Она прекрасна только потому, что человек не вечен, в обратном случае все было бы невыносимо серо. Помните, как говорил Пикассо: «Я пишу предметы, как я их мыслю, а не как вижу». Очень точно сказано. Всякое искусство имеет дело с абсурдом, с чем-то непонятным, но при этом оно стремится достичь простоты. Художник, пишущий природу, должен быть чист и натурален и непременно – правдив. Настоящее искусство выражает правду, оно и есть правда, быть может, единственная правда.

– Многие считают, что армяне по своему душевному складу больше всех похожи на французов. Так ли это?

– Так-то оно так. Но, скажем, армянский тип семьи следует отличать от близкого ему во многих отношениях французского. Точнее, речь идет о взгляде на сущность и назначение семьи. Для армянина семья – это защита, для француза семья – экспансия, утверждение… В браке армянин становится мужчиной, человеком. У француза же брак – либо дружба, либо продолжение рода, либо любовь, либо мезальянс. Либо единство взглядов, либо единство постели, либо единство денег, либо единство детей. Но при этом и у армян, и у французов брак – это освобождение и ответственность одновременно.

– В Ваших работах благодаря цвету задается особый регистр восприятия – иная оптика, иной смысл. Это сама живопись, канонада форм, движения...

– И я должен признаться, что моя главная победа в искусстве – умение запечатлеть это движение в цвете. «Комитас», «Гайдн», «Стравинский», «Бетховен» – послушайте, как «звучат» эти картины, как много в них цвета и музыки! А пластика армянских церквей с их одухотворенной выразительностью форм! А движения облаков, ветра, птиц, зверей, ручьев и падающих в море скал... Даже женский образ в картине «Обнаженная в овале» – это не застывшая натура, а запечатленный в действии живой образ женщины.

– В названной Вами работе Вы перешли на густой, перекрестный штрих. И спокойной ясности колористического строя как не бывало. К какому же направлению в искусстве Вы причисляете свое творчество?

– Сказать по правде, мои работы не укладываются в рамки определенного стиля. Можно даже сказать, что я приверженец внестилевой сердцевины искусства, без всяких там «измов». Очень опасное это занятие – твердо следовать определенным направлениям в искусстве. Не следует самому себе ставить рамки, тормозящие воображение художника. И пусть молодое поколение армянских художников запомнит, что искусство – это не зависимость от общих принципов и законов, а освобождение от них. Только так художник может прийти к своему, неповторимому стилю в искусстве.

– На открытии выставки в Национальной галерее собралось достаточно много молодежи. Сохраняете ли Вы контакт с молодыми художниками?

– Душа современной молодежи пресыщена и сложна. Она, безусловно, больше знает, интереснее мыслит, чем наше поколение художников когда-то. Но что тут важно? Суметь сохранить себя, не озлобиться, не растерять себя в лабиринте сегодняшней жизни. В обществе всегда есть агрессивная зависть. Надо не только не поддаться ей, но и сохранить в себе детскость и непосредственность восприятия. И еще – доброту. Не зря ведь говорят: «У человека должно быть доброе сердце, у дерева – хороший корень». Отношение художника к миру должно быть снисходительным и беззлобным. Только тогда художник сможет полноценно ощутить мир, быть счастливым. Ну а человек может быть поистине счастлив только тогда, когда все вокруг него тоже счастливы.

– Ваше поколение французских художников-армян – Эдгар Шагин, Гарзу, Жансем, Эдмон Кираз и другие. Что вас объединяет в творчестве?

– Поиски разных лет, импульсы разных традиций... А также – память крови... Именно благодаря этой памяти, отложившейся в сознании, и возникают самые удачные из работ. И еще – во имя общей идеи мы научились прекрасно и слаженно действовать сообща. Взращенное в разных странах, искусство художников – армян по крови – старается сохранить органическую общность со своим народом. Творческая интеллигенция спюрка сегодня очень хорошо понимает, что она станет ничтожной, если не будет добровольно принадлежать к национальной общности своего народа.

Кари Амирханян