Что-то с памятью моей стало
Я скажу, а вы не соглашайтесь. Человек состоит из тела и сна. Сны – это короткие контакты с тем неотвратимым будущим, когда, окончательно расставшись с телом (увы!), окажешься в мире видений. Два мира соседствуют, но не сообщаются. Не считая снов. Сны я вижу часто, иногда приятные, иногда не очень. Вот недавно приснилось, будто хожу по ереванским улицам и не обнаруживаю тех сооружений, к которым привык с детства. Нет здания Оперы, исчез Матенадаран, пропала старинная, возведенная в начале прошлого века школа, в которой я учился, нет цирка, Крытого рынка, знаменитого Рыбного магазина, кинотеатра «Москва», Дома офицеров, гостиницы «Севан», Института языка … Вместо них череда банков, ресторанов, кафе, торговых центров. И длинная-предлинная, через весь город, взлетная полоса для самолетов. Короче, другой, незнакомый мир.
Зимзимов и Френк Мюллер
...А поутру надо было ехать в Дом Москвы, что напротив городской мэрии. Красивое здание, новая Ереванская ратуша. И Дом Москвы неплох. Через дорогу парк Кирова, в котором когда-то было много ребятишек, а сейчас пусто. Помятые старики и пара путан явно не городского вида, в обтягивающих мощные ляжки ярких брюках. Чуть дальше Парк коммунаров. Тоже был когда-то многолюден. Работали там карусели, тир, кинотеатр повторного фильма, теннисная площадка… Всего этого давно уже нет. Но главный драмтеатр страны, которым заканчивается парк, слава богу, на месте. И функционирует, судя по афишам. И памятник рыбаку Пепо, герою классической пьесы Габриела Сундукяна, тоже никуда не делся; стоит, сердешный, рыбу в сеть ловит, буржуя Зимзимова по привычке проклинает, а того не ведает, что, пока он тут стоял, наступила эпоха Арутина Зимзимова, процветающего, дай бог каждому. Вспомнил Авета Аветисяна в роли Зимзимова: «Наш царь – самый лучший царь, наш судья – самый лучший судья…» Давно я не был в этом районе, решил пройтись. Ночной сон не давал покоя. Дай, думаю, присмотрюсь к старым местам. Я не суеверен, но в существование нематериальных явлений, не поддающихся логике, верю. Потому от фантастики перешел к мистике, что, в конечном счете, тоже фантастика. Но не о том речь.
Так вот, прохожу мимо служебного входа Театра им. Сундукяна – напротив был когда-то книжный магазин, теперь там винами и коньяками торгуют, мимо химчистки, что в помещении бывшей чебуречной, сворачиваю налево… Быть не может! Растерянно смотрю по сторонам, не веря глазам своим. Нет цирка! Того самого, родного, дорогого, построенного в 1962-м. Пусто. Сон в руку. Граждане, не дайте сойти с ума, я тут или я все еще в постели? Тут, говорят проходящие мимо граждане, а цирк давно снесли, будут новый строить. А со старым что было не так? Это уж мы не знаем, пожимают плечами граждане, нынче всё сносят, типа мы наш, мы новый мир построим. Хорошо, стройте. Постоял я на пустыре несколько минут, вспомнил, как ходил сюда в двенадцать лет, в тринадцать, четырнадцать и дальше, а позже детей водил. Я, дорогой читатель, всегда любил цирк, много писал о нем – о Ереванском, Московском, Ленинградском. Кстати, первый стационарный цирк на территории Российской империи открыли как раз в Санкт-Петербурге. Писал и о Цирковом училище в Москве, дружил с акробатами, иллюзионистами, гимнастами, клоунами. Притчи о цирке сочинял, сценарии. В общем, цирк в моей жизни занимал особое место, к нему я по сей день отношусь так же трепетно, как можно относиться к собственному детству. Хотя не все любят свое детство, некоторые терпеть его не могут. Это обычно мрачные и озлобленные люди, держитесь от них подальше. А цирк – искусство доброе. Незамысловатое, но доброе. Помню, с одной укротительницей верблюдов был у меня… Ладно, не о том речь, вычеркните. В общем, побаловал я себя на пустыре воспоминаниями и сел в маршрутное такси. Проезжаем проспект Маштоца, вижу – нет Крытого рынка. То есть как раз не вижу Крытого рынка. Протираю глаза. Независимые соотечественники, люди добрые, караул! Сейчас зазвенит будильник – и я проснусь. И опять же пассажиры в маршрутке дают понять, что не сон это, а самая что ни на есть явь. Сносят. Большой-пребольшой был рынок – между прочим, исторический памятник, – теперь вместо него пустой скелет без крыши. Неизвестно, что на этом месте будет. Возможно, еще одна «плаза», коих в Ереване сегодня – как грибов после дождя. И гостиница «Севан», что по правую руку от памятника Шаумяну, тоже исчезла. Построенное в 1935 году основательное каменное сооружение, словно корова языком лизнула. А ведь тогда строили на совесть, можно сказать, на века (иначе – в Сибирь), взмахом чугунного ядра не снесешь, взрывать надо. Едем дальше. Кафе и аптеки расположены в ряд, впритык друг к другу, будто, посетив одно заведение, не обойдешься без другого. Город разодет в заморскую рекламу, как дама легкого поведения на промысле. В глазах англоязычно пестрит. Босс, Бриони, Армани, Френк Мюллер… Кто такой Френк Мюллер? Папа ваш Френк Мюллер? Ну да ладно, пусть. В рекламе не нуждаются разве что тюрьмы и кладбища.
Не ждите от меня жалоб. Не все так плохо. Центр города красив и уютен. Появились новые скамейки, через каждые десять шагов, очень удобно. На них написано крупно: «Ереван» – чтобы не уволокли в другой город. На некоторых сидят, как живые, в скульптурном воплощении известные люди, легенды города. Можете присесть рядом, сфотографироваться. Водители научились уступать дорогу пешеходам – тоже шаг вперед. Построены новые автомобильные эстакады. Но, как говорили в советскую старину, есть еще, товарищи, отдельные недостатки. Несовместимый с привычной городской архитектурой бройлерный стеклобетон, ощущение асимметрии, хаотической непропорциональности – будто ребенок играл в кубики и понатыкал башен и домиков куда попало. Мой друг психиатр утверждает, что такие геометрические перепады в архитектуре вызывают у обычного человека неосознанное чувство тревоги и беспокойства. Так ему и надо, обычному человеку, пусть не расслабляется. Зато демонтировали, наконец, торговые павильоны в сквере Маштоца: многодневный протест молодежи возымел действие. Красивый открылся сквер, рядом детский сад, роддом, магазин «Мир книг». Детишки бегают, деревья растут – благодать. Деревьев бы побольше. Ереван крайне нуждается в озеленении, это теперь все понимают. Понимать понимают, но озеленять не торопятся. Земля дорого стоит, а какая прибыль с деревьев? Никакой. Мы живем в удивительное время: с некоторых пор нас не проведешь – все знаем, понимаем, скептически усмехаемся или дружно чертыхаемся, а воз и ныне там. Вот что не поддается пониманию: почему за красоту и цельность города надо вести непримиримую борьбу – не с внешним врагом, не с диверсантами и подрывниками, а с собственными властями, с теми таинственными, хмурыми людьми в костюмах и галстуках, которых сами же выбирали? Кто должен был спасать от разрушения исторические памятники? Тот задавленный асимметрией и обуреваемый тревогой рядовой гражданин, о котором говорит мой друг психиатр? Раньше он был расслаблен и дезориентирован, затем активизировался, стал собирать подписи, отстоял сквер Маштоца, летний зал кинотеатра «Москва». А что же специалисты, архитекторы, градостроители? Они чем в это время занимались? А ведь в ту пору, когда рядовой гражданин был расслаблен, когда им легко манипулировали, отвлекая патриотическими призывами, именно тогда не стало Дворца молодежи, визитной карточки Еревана, знаменитой «Кукурузы», что просматривалась с любой точки города. Теперь на этом холме пусто, черная дыра. Представьте себе Париж без Эйфелевой башни, Монмартра, Латинского квартала. Или Прагу без старинных, переплетающихся улочек, напоминающих городок в табакерке. Или Таллин без «Толстой Маргариты»… Именно такие знаковые места привлекают туристов, а не холодный и безликий стеклобетон, который можно увидеть в любой стране, на любом континенте. Так вот, раньше, когда народ был расслаблен и дезориентирован, феодалы и чиновники (или чиновники-феодалы) действовали цинично и неприкрыто; и теперь они не стали пай-мальчиками, но ведут себя осторожнее, с оглядкой. Одна беда – миграция. Уезжают как раз активные, остаются как раз расслабленные. Говорят и заученно повторяют, мол, причины миграции исключительно экономические. Так и есть: ищут работу. Но не только. Уезжать стали и те, у кого есть работа. В том числе и молодежь. Что-то иное ищут. По некоторым данным (кстати, озвученным в эфире), население страны за последние двадцать с лишним лет уменьшилось почти вдвое. Я понимаю, тридцать тысяч, пятьдесят, сто… Нужно было – уехали, это нормально, и счастливого пути. Но не половина же населения! Для справки: в России в 2012-м впервые за много лет наметился прирост населения: рождаемость наконец превысила смертность.
Я испокон веку числился в «западниках». Не знаю, что это такое, но числился. Национализмом не страдал, в коммунистической партии не состоял, власти обходил стороной, дружил только с приятными мне людьми. И писал порой такое, что либо редакторы вычеркивали, либо если пропускали, то на меня обрушивались с негодованием товарищи в галстуках. Эти самые товарищи позже подсуетились, попрятали партбилеты и срочно записались в демократы. При себе оставили галстуки и хмурые лица. А знаете, зачем нужны хмурые лица? Чтобы никто не мог подступиться. Улыбающийся человек открыт, хмурого надо брать автогеном. Появились и новые, молодые, тоже в хмурых галстуках. Сильно смахивают на бывших активистов ЦК комсомола, на тех чисто выбритых и аккуратно подстриженных помощников, референтов, инструкторов, что хорошо заучивали обтекаемые фразы и обзаводились нужной мерой гибкости и цинизма. Я к ним и в активную журналистскую пору не подступался, вопросы не задавал – знал, какие получу ответы, – а теперь и подавно. Лучше позвоню старому приятелю – директору цирка Сосу Петросяну и узнаю, что же все-таки на том пустыре будут строить. Он штампованными ответами не отделается. Вот приеду домой и позвоню. (Забегая вперед, скажу, что позвонил: ждут от спонсора из Москвы проект нового здания цирка, планируют завершить строительство года через полтора.) А пока я продолжаю созерцать картинки за окном маршрутки. Здание Оперы не тронули, Матенадаран и кинотеатр «Москва» – тоже. Значит, сон был вещим лишь наполовину. Спасибо и на том. Не исключаю, что когда-нибудь и то, что осталось, посчитают морально устаревшим, снесут, но пока эти сооружения стоят крепко. Сотрем, начнем сначала – это, между нами говоря, любимое занятие тех, кто лишен памяти и хочет лишить ее других.
Ретроградная амнезия
Все знают, что это такое. Хотя бы по некогда популярному советско-польскому фильму «Дежа вю». Есть различные типы амнезий. Ретроградная амнезия – это когда забываешь события, происходившие с тобой до начала потери памяти. Она может проявиться как следствие травмы физической, психологической либо попросту из нежелания помнить то, что помнить не хочется. Есть другая амнезия – антероградная. Это когда помнишь то, что происходило до начала заболевания, но забываешь события, произошедшие после. Она связана с нарушением перемещения информации из кратковременной памяти в память долговременную. Есть также истерическая амнезия, и, как следует из названия, она имеет невротический характер.
Следующий тип особенно любопытен, у меня он ассоциируется с Иоганном Себастьяном Бахом, но к великому композитору отношения не имеет. Это фуговая амнезия (или диссоциативная фуга). Бегство из того места, где нанесена психическая травма или пережит экстремальный стресс. Бегство, приводящее к состоянию так называемого самогипноза, когда неприятные воспоминания лишаются подробностей, но кодируются и откладываются в подсознание как негативные и нежелательные. Она лечится путем выстраивания врачом ассоциативного ряда, из которого постепенно проглядывает вытесненная информация (всем известный психоанализ). Многие постсоветские мигранты, сами того не ведая, страдают (а может, не страдают, а наоборот, спасаются) теми или иными типами амнезий. Я, например, встречал немало соотечественниц с проявлениями диссоциативной фуги. Причины своего отъезда они называли разные и, как стереотип, в первую очередь экономические. Но в процессе общения выяснялось, что немалую роль в том, что они покинули родину (и не желают возвращаться), сыграли иные обстоятельства – развод, невозможность создать семью, активное вмешательство в личную жизнь со стороны родственников и общества, морально-этические табу, отсутствие социальной среды, обеспечивающей духовный рост, однозначность лиц и характеров. На новом месте, при всех трудностях, появляются новые люди, новые ощущения, новые возможности и перспективы. Единственное, что могло бы притянуть к месту, где прошли детство и юность, – это память, картинки и детали, казалось бы, незначительные, но существенные: тот дом, то дерево, та улица, та арка, тот двор, тот балкончик…
Так вот, с одной стороны, город перестраивается – это хорошо; с другой – стираются узнаваемые детали, которые особенно дороги сердцу ереванца. Даже человеку, не сведущему в архитектуре, понятно, что одно другому могло и не мешать. Только из цифр, приведенных в СМИ, узнаем, что снесено не меньше тридцати строений, охраняемых государством. В 2004 году было вынесено решение разобрать некоторые дома и пронумеровать камни, с тем чтобы отстроить в центре старую ереванскую улочку, нечто вроде музея под открытым небом. Так эта улочка и не появилась, а большая часть пронумерованных камней (не каких-нибудь кирпичиков), ходят слухи, исчезла. Вот и возникает вопрос: кому выгодно, чтобы информация о прожитой нами непростой жизни (из которой с маниакальным упорством вычеркивается советский период) ни в коем случае не перемещалась из кратковременной памяти в память долговременную?.. Только что вылупившиеся принимают город, каким им его подают, а переехавшие сюда старого города не знают вовсе. Тот дом, та арка, тот двор и так далее им ни о чем не говорят. Им бы жить «по-заграничному». А как быть тем, кто помнит город шестидесятых? Умирать вроде рановато. И уж если находятся деньги на грандиозные сооружения, призванные ослепить приезжего, то почему бы не изыскать средства, чтобы отстроить пару дополнительных станций метро, к которому не прикасались больше двадцати лет? Правда, в этом случае приезжий рискует попасть из европеизированного центра в параллельный мир с унылыми бетонными коробками времен Никиты Хрущева, с покосившимися окнами и перилами, с облупившимися подъездами, отбитыми ступенями и столь же покосившимся и облупившимся населением. Короче, это будет уже не метро, а машина времени.
Там женщина курила…
Фрунзе Мкртчян в «Мимино» произнес знаменитую фразу «там женщина стояла, курила». То было в Москве. Теперь эти слова можно произнести в Ереване, и с большим успехом, потому что наша курильщица всегда на месте. Большая-пребольшая и вдобавок голая, лежит в игривой позе с сигаретой в руке в самом центре города. Если вам не хватает улыбок (а их, доложу, несколько поубавилось), то подойдите к Каскаду. Здесь, в сквере, всегда много молодежи, и атмосфера беспечности незаметно проникнет в вас, даже если вы одолеваемы всеми заботами мира. Посидите в одном из ближайших кафе или просто на скамейке, пообщайтесь с Котом, Римским легионером и Курящей женщиной, с очень живыми и смешными работами колумбийского художника и скульптора Фернандо Ботеро. Вот оно тело, вот она плоть, любуйтесь, говорят вам эти работы, разве не забавен человек с его представлением о себе? Даже Кот наделен человеческим самодовольством: не отводите от него взгляда, и вам покажется, что смотритесь в зеркало. По поводу Курящей (да еще и голой!) шли споры: стоит ли выставлять ее на всеобщее обозрение там, где дети гуляют. Лицемеров, сами понимаете, хватает. Меня они всю жизнь доставали, готов был бежать от них на край света (хотя не уверен, что там их меньше). Но в данном случае здравый смысл победил. Здравый смысл плюс чувство юмора. И деньги заморского мецената, разумеется, которые берут любые барьеры. Хорошо, когда деньги, вкус, здравый смысл и чувство юмора соседствуют. Тот редкий случай, который примиряет меня с действительностью. Здесь, друзья мои, я прощаюсь с вами, сажусь на скамейку и вспоминаю замечательных людей, с которыми в разные годы доводилось общаться в этом сквере. Надо ли говорить, что многих уже нет. Так уж повелось: люди уходят, город остается.
Руслан Сагабалян
Поставьте оценку статье:
Всего проголосовало 14 человек
Оставьте свои комментарии