Сухуми и Цхинвали: от конфликта к поступательному развитию

Наверное, сентябрьское кадровое назначение Владимира Путина осталось бы не слишком значимым событием, если бы не личность Владислава Суркова. Он – не просто опытный чиновник, появившийся в президентской администрации еще на закате ельцинской эпохи в 1999 году. За годы своей работы новый президентский помощник запомнился не только как «серый кардинал», но и как конструктор внутриполитического ландшафта России, автор концепции «суверенной демократии», а также представитель власти, не боящийся публичности и смелых нестандартных оценок. С его выводами можно спорить или соглашаться. Однако даже жесткие критики Суркова признают, что на российском политическом олимпе он является одной из самых ярких фигур, сыгравших значительную роль в передаче власти от Бориса Ельцина Владимиру Путину и в становлении нынешней системы управления и принятия решений. Почему вдруг сегодня его таланты оказываются востребованными на абхазском и югоосетинском направлении? Можно ли ожидать с приходом Суркова новых подходов по отношению к двум частично признанным образованиям, а также к Грузии? Заметим, что вопрос о нормализации отношений с Тбилиси не снят в Москве с повестки дня.

Для ответов на эти вопросы целесообразно перейти от личностных характеристик нового президентского назначенца к ситуации в Абхазии и в Южной Осетии и рассмотрению тех тенденций, которые там в последние годы развиваются. 30 сентября в Сухуми с большим размахом отмечали двадцатилетие окончания вооруженного грузино-абхазского конфликта. В 1993 году формирования непризнанной Абхазии при поддержке добровольцев из КГНК (Конфедерации горских народов Кавказа) вытеснили войска Госсовета Грузии с большей части территории бывшей Абхазской АССР. С этого времени прошло уже два десятилетия. Но по-прежнему многие эксперты и политики по инерции продолжают рассматривать Абхазию (а с ней и Южную Осетию) в контексте противостояния с Грузией. Между тем, за это время произошло немало изменений принципиальной важности, которые не замечаются, остаются в тени риторических упражнений Москвы и Тбилиси. Различны упражнения (в одном случае раздаются тосты о вековом братстве, а в другом – обвинения в оккупации и национальном унижении), но результат все тот же. Проблемы Абхазии и Южной Осетии видятся в контексте реалий 1990-х годов. Но за два десятка лет в двух республиках не просто выросло два поколения учеников и четыре студенческих потока, получивших образование вне школьной и университетской системы Грузии. За это время две республики получили пускай и ограниченное, но международное признание. И то, что застрельщиком и гарантом этого процесса стала Россия, не могло не оказать серьезнейшего влияния на положение в двух частично признанных образованиях.

Грузинский фактор ушел в тень. В 1990-х годах достаточно было полунамека на то, что тот или иной абхазский или югоосетинский политик связан с Грузией, чтобы поставить крест на его амбициях. Можно вспомнить те нападки, которые пережил ближайший соратник Владислава Ардзинбы Анри Джергения (занимавший некоторое время пост премьер-министра правительства Абхазии) за то, что вел переговоры с Тбилиси, хотя выполнял лишь волю своего шефа. Немало критических стрел было выпущено и против общественников и правозащитников (в этом контексте можно вспомнить критику гражданской активистки Нателлы Акабы за ее якобы «прогрузинские симпатии»). В нынешних условиях пиар с использованием «грузинской карты» не работает. На досрочных выборах президента Абхазии в 2011 году имела место скандальная история с демонстрацией интервью бывшего министра обороны Грузии Тенгиза Китовани, в которых тот заявлял о сотрудничестве кандидата в президенты Александра Анкваба (нынешнего главы республики) с грузинскими спецслужбами. Однако эта «черная технология» не сработала. По справедливому замечанию абхазского эксперта (в настоящее время он занимает пост заместителя министра иностранных дел) Ираклия Хинтбы, «люди устали от этой темы. У нас выросло целое поколение после войны. К тому же в обществе есть запрос на честные выборы». Схожая ситуация произошла и в ходе выборов президента в Южной Осетии в 2011-2012 гг. Не в пример Абхазии, там было намного больше скандалов и «черного пиара». Однако все попытки использовать т.н. «грузинский след» против Аллы Джиоевой потерпели неудачу. И хотя Джиоева в итоге не стала президентом, прецедент мирной смены власти был создан, а фактор Грузии был отодвинут также на второй план. Продолжая тезис Ираклия Хинтбы, можно сказать: дело не только в демографических тенденциях и притуплении памяти о войне. В пользу минимизации грузинского фактора работает изменение статуса Абхазии и Южной Осетии в последние пять лет.

Этот статус и сегодня оспорен. Помимо России и еще четырех стран, его не признают другие члены ООН. Однако признание Абхазии и Южной Осетии Москвой укрепило российское влияние в двух республиках. Их самоопределение от Грузии прошло успешно. Но «критическая часть» процесса была вытеснена «конструктивной». Самоопределение «от» уступило место самоопределению «для». Парадоксальным образом, но завершение первого самоопределения и переход ко второму сопровождался усилением зависимости двух республик теперь уже от России. Безопасность Абхазии и Южной Осетии надежно гарантируется российскими военными и пограничниками, а также помощью из российского федерального бюджета. И относительно геополитического выбора даже у самых ярых оппозиционеров из двух республик нет разногласий. Россия мыслится как защитник и помощник в деле восстановления. Однако все это не означает того, что между Абхазией и Южной Осетией с одной стороны и РФ – с другой все гладко. В особенности это касается Абхазии, поскольку ее элита, в отличие от югоосетинских руководителей, выступает за самостоятельную государственность вне состава России. Налицо противоречие между стремлением к независимости и военно-политической и односторонней социально-экономической зависимостью.

Россия постоянно заявляет, что не поступится ради нормализации отношений с Грузией признаниями Абхазии и Южной Осетии. Однако было бы верхом наивности считать, что в основе российского курса лежит абстрактная любовь к малым народам Кавказа и их стремлению к самоопределению. Логика Москвы базируется на национальных интересах. В недавнем интервью известному изданию Газета.ру глава администрации президента РФ Сергей Иванов четко обозначил этот приоритет. Заметим, кстати, сделал он это, отвечая на вопрос о функциональных обязанностях Владислава Суркова. По мнению Иванова, «мы привели все в соответствие с правилами российского бюджетного законодательства. Не секрет, что мы тратим миллиарды на поддержку Абхазии и Южной Осетии. Это наши с вами налоги, а не «хотелки» руководства республик, и мы хотим, чтобы за каждый рубль был ответ, куда это пошло и зачем». Чего же хочет Москва, если судить по ее действиям в последние пять лет? Россия была бы заинтересована в сохранении лояльности к ее внешней политике. Помимо этого, четко обозначен интерес к стратегически важным объектам (железная дорога, Черноморское побережье), а также курортному комплексу. При этом интересы Москвы и Сухуми далеко не во всем совпадают. Россия хотела бы большей открытости абхазского рынка для российского бизнеса. Абхазская же сторона опасается того, что приход российского бизнеса поставит республику под полный контроль. Не только политический, но и экономический.

Время от времени возникает и проблема имущественных отношений. Любое общество, пережившее этнополитический конфликт (Абхазия здесь не исключение), долгие годы не может вернуться к нормальной практике разрешения вопросов собственности, ибо пресловутый «пятый пункт» отбрасывает все рациональные правовые аргументы. Вокруг этнического приоритета выстраивается и система власти, и ее легитимация. Теоретически все это просто изменить. Но на практике таит серьезные риски, поскольку затрагивает многие фундаментальные проблемы частично признанной государственности и конфликтного урегулирования. И здесь на одной чаше весов оказывается стремление закрепить результаты победы в этнополитическом противостоянии, а на другой – преодоление замкнутости, выход во внешний мир (пускай и в ограниченном российском формате). Добавим к этому то, о чем прямо сказал Сергей Иванов – российская бюджетная помощь и, как следствие, стремление минимизировать строптивость абхазских чиновников, а также сделать их более расторопными в решении имущественных проблем граждан РФ.

Абхазию и Россию сегодня, как никогда ранее, объединил сочинский сюжет. РФ рассматривает предстоящие Игры в Сочи не только как праздник спорта, но и как демонстрацию политического потенциала страны на международной арене. Но столица будущей зимней Олимпиады находится в непосредственной близости от самого турбулентного региона РФ – Северного Кавказа. Как следствие, повышение геополитической капитализации Абхазии. Свидетельством тому – недавнее убийство российского вице-консула в Сухуми, которое следствие связало с деятельностью северокавказского исламистского подполья. И хотя Сухуми всячески поддерживает российские устремления по повышению качества безопасности вокруг Абхазии, многие беспрецедентные меры вокруг Сочи могут создать немало коллизий (в особенности если речь пойдет об ограничениях в пересечении границы на реке Псоу).

В случае же с Южной Осетией налицо конфликт между поставщиком услуг (Россия осуществляет послевоенное восстановление) и их потребителем, заинтересованным в том, чтобы иметь большую степень самостоятельности. В данной ситуации многие проблемы не носят столь острого характера из-за того, что самостоятельная государственность не является, как в абхазском случае, приоритетом для южных осетин. Многие, включая и президента Южной Осетии Леонида Тибилова, готовы были бы объединиться с Северной Осетией под эгидой РФ. Как бы то ни было, а более качественное восстановление с учетом интересов местных элит важно и для этой республики.

Таким образом, сегодня России, Абхазии и Южной Осетии нужна новая повестка дня. Та, которая будет обращаться не к извечной грузинской опасности (по большей части неактуальной сегодня), а к тем противоречиям и проблемным узлам, которые имеются сейчас в отношениях между Москвой и двумя частично признанными образованиями. Тут проблем, что называется – от расходования бюджетных средств до соблюдения прав российских соотечественников. Очевидно, что этот комплекс вопросов невозможно решить в режиме кавалерийских наскоков. Они требуют известной осторожности и политической корректности (без всякой иронии и оговорок). Как следствие, обращение к опыту Владислава Суркова, который в отличие от своей предшественницы Татьяны Голиковой склонен не только к чиновничьей специализированной работе, но и публичной политике, информационным кампаниям. Впрочем, скатывание в пиар также опасно, ибо подмена содержательной повестки дня лозунгами уже имеет место быть. И от этого как раз требуется избавляться. И переходить как можно скорее от парадигмы конфликта и восстановления к парадигме поступательного развития. Как минимум, поискам ресурсов для этого развития.

И в этом плане крайне важно составить грамотный алгоритм нормализации отношений с Грузией. История с убийством российского вице-консула Дмитрия Вишернева в Сухуми (главный подозреваемый пытался скрыться в Грузии), а ранее ситуация в Лопотском и Панкисском ущельях показала, что продолжающийся российско-грузинский конфликт способствует разрастанию исламистской опасности в кавказском пограничье. И противостояние ей невозможно без кооперации Москвы и Тбилиси поверх неразрешенных статусных противоречий. Однако любая нормализация отношений РФ с Грузией с опаской (если не негативно) воспринимается в Сухуми и в Цхинвали. Не праздный вопрос – как увязать в единую систему эти противоречивые отношения, кооперацию с частично признанными образованиями с одной стороны и нормализацию российско-грузинских отношений – с другой. Здесь также будут востребованы тонкие дипломатические ходы и методы, лишенные упрощенчества.

Сергей Маркедонов, обозреватель газеты «Ноев Ковчег»