Рубен Мирзаханян: Мы уважаем волеизъявление крымского населения

– Господин Мирзаханян, действительно, как удается совмещать должность ректора с организационной деятельностью?

– Преподаванием я начал заниматься почти сразу после окончания университета. Так сложилось, что на протяжении всей моей трудовой биографии я совмещал преподавательскую работу с занятиями, которые с полным основанием можно отнести к организационным. В довольно молодом возрасте я возглавил политическую партию «Рамкавар-Азатакан Армении», являвшуюся в то время второй по значимости в нашем национальном парламенте. А это достаточно большая ответственность. Одновременно деятельность в союзе «Текеян» (которым, кстати, руковожу два десятка лет) совмещал с работой на факультете культуры в нашем институте. Поэтому в каждом отдельном случае стоит говорить о специфике задач, поскольку каждый этап (в соотношении с возрастом и происходящими в стране переменами), безусловно, несет в себе определенную долю ответственности.

– Вы упомянули союз «Текеян». В нем значительная роль отводится вопросам репатриации?

– Союз «Текеян», названный так в честь яркого представителя западноевропейской поэзии, является одной из важнейших армянских культурно-просветительских организаций, созданной еще в сороковые годы прошлого века. Ее отделения действуют во всех тех странах, где есть традиционная армянская диаспора. В данном случае я имею в виду не пространство СНГ, а Соединенные Штаты Америки, Ливан и так далее.

А вот вопросами репатриации мы вплотную занялись в нашем университете, где довольно серьезный состав преподавателей. По этому поводу в прошлом году мы даже провели международную конференцию по европейской программе с участием послов европейских стран и представителей ряда международных организаций. Это достаточно серьезный проект, где поставлена определенная задача по психологической и языковой адаптации репатриантов. То есть в этом направлении у нас ведется серьезная практическая деятельность.

– Касаясь темы репатриации, хотелось бы поговорить о российской диаспоре, откуда сегодня многие молодые люди возвращаются на родину. Предусмотрены ли для них аналогичные программы?

– Могу сказать, что у нас действует очень сильное мобильное русское отделение, как по очной, так и по заочной формам обучения. Мы со своей стороны в профессиональном отношении можем быть крайне полезными и готовы нести ответственность. Но должна быть целостная программа, реализуемая организацией, как в случае с европейцами. Ведь ее деятельность предусматривает не только преодоление языковых барьеров или психологическую адаптацию, но также финансирование, решение социальных проблем и вопросов по трудоустройству, что находится вне сферы деятельности нашего университета. Думается, что такая организация со временем появится.

– Занимается ли Ваш вуз трудоустройством своих выпускников по специальности?

– У нас имеется определенная статистика, но, к сожалению, это не те цифры, которыми можно хвалиться. Вместе с тем замечу, что в последнее время мы начали вплотную заниматься вопросами комплектации, потому что выпускники старшей школы, то есть потенциальные абитуриенты, должны быть знакомы как с будущей профессией, так и с высшим учебным заведением более подробно. И вот с этой точки зрения мы развернули довольно серьезную и, могу сказать, кипучую деятельность. Кстати, не только в Армении, но также и в южной России. Ведь между Республикой Армения и Российской Федерацией подписано межгосударственное соглашение, по которому мы являемся составными частями единого образовательного пространства. То есть теперь дипломы государственного образца, выданные как в России, так и в Армении, имеют юридическую силу на территориях наших стран, чего, кстати, пока нет с другими государствами СНГ.

– Как-то Вы заметили, что, несмотря на проблему безработицы, в стране отмечается явная нехватка кадров.

– Сегодня действительно огромное количество факультетов высшей школы, в том числе и АГПУ, выпускают специалистов с высшим образованием со знанием иностранного языка. Причем для многих из них иностранный язык – это основная специальность. Потом очень часто приходят родственники, поступают звонки «сверху» о трудоустройстве: окончила-окончил с отличием, имеет сертификаты различных курсов... «Все это замечательно, – отвечаю я. – Но прежде всего мне важно, чтобы человек, который преподает французский, английский, немецкий, действительно хорошо знал этот язык. А для этого нужно предъявить TOEFL, то есть сертификат от армяно-американского университета об удовлетворительном уровне знаний». И знаете, после этого желающие просто-напросто исчезают. Но возвращаясь непосредственно к поставленному вопросу о том, что огромное количество выпускников вузов не могут найти себе применения, могу сказать: если у этих молодых людей есть необходимая квалификация и, что самое главное, желание трудиться, то они обязательно работу найдут.

Хотя порой складывается несколько абсурдная ситуация. Работодатель (будь то государственное или частное учреждение) нуждается в определенном количестве хороших специалистов. Откройте наш сайт – и увидите, что на сегодняшний день университет нуждается как минимум в четырех специалистах. Причем это не преподаватели, а вспомогательный состав. Но даже при довольно высокой оплате труда мы не можем подобрать нужную кандидатуру. Несколько дней назад у нас открылся новый актовый зал на 500-600 мест, который я с гордостью могу назвать уникальным. Нам нужен специалист с техническими способностями, который будет налаживать вопросы синхронного перевода. Но найти человека, отвечающего нашим требованиям, мы опять не можем.

– Не перегибаете ли палку с ужесточением требований к кандидату при приеме на работу?

– Если мы хотим повысить качество образования, а это для нас важнейшая задача, то соответственно должен быть и квалифицированный преподавательский состав. По-моему, это более чем логично: человек, который преподает иностранный язык, должен его знать. Приведу пример. Обычно при приеме на работу претенденты представляют сто, а порой даже двести публикаций своих научных трудов и монографий. Но я всегда относился к этому философски, поскольку многие порой опережают Эйнштейна. Хотя у него, кстати говоря, их было значительно меньше. Но возвращаясь к теме, скажу, что во всем мире критерием признания считается цитируемость в журналах общепринятых международных научных изданий. У нас же зачастую уже поверивший в свой гений выдающийся ученый, профессор, академик, имея триста статей и 10-15 книг, оказывается, ни разу нигде, ни в одном серьезном журнале не цитировался. Вот поэтому на последнем научном совете в феврале мы приняли решение, по которому кафедра, как научное подразделение, должна иметь хотя бы одну публикацию в общепринятом международном научном издании. И если этого не произойдет в течение года, то, естественно, примем соответствующие меры. Слава Богу, наши университеты имеют автономное право на решение подобных вопросов.

Вместе с тем, мои коллеги очень часто сетуют на то, что нынешнее поколение не хочет учиться. Это неправда. Потому что во все времена, среди любого поколения есть определенная часть, которая очень хочет получать знания. Если общество и образовательная система замечают их, то сделает все для того, чтобы они получили достойное образование. И соответственно такое общество имеет все перспективы для развития. Поэтому нам надо очень-очень постараться, чтобы создать современные мобильные университеты.

– Что значит «мобильные университеты»?

– В моем понимании – это возможность довольно быстрого реагирования на новшества, которые есть и заметны в нашей сфере. Но мобильность не означает прямого, а порой смешного и дешевого копирования европейской, российской или какой-либо другой модели образования. Мобильность – это движение, активность, необходимость уловить прогрессивное и затем сопоставить его с возможным применением, исходя из местных особенностей. Причем в образовательных реформах надо обязательно исходить из своих собственных образовательных традиций, которыми мы гордились сто, тридцать, двадцать лет назад. Надо взять лучшее, что было накоплено за эти годы.

Сейчас наблюдается повальное увлечение европейской системой образования. Правда, в последнее время эти веяния немного приутихли в нашей стране. Но уже созданы организации, там работают люди, которые выезжают по различным программам за рубеж и в научной обстановке за чашечкой кофе, с серьезным видом обсуждают вопросы образования. Кстати, и к нам тоже приезжает европейская профессура, которая при этом берет себе, как правило, 90 процентов выделяемых средств. Все правильно, Европа думает о своих людях! А под шумок перепадает еще и штук 10-15 компьютеров. В общем, все очень здорово! Нет, я не критикую. Это не самая позорная форма жизнеспособности и выживания в наших непростых экономических условиях. Просто если брать в целом, то эффективность от всего этого мизерная.

Я не говорю, что это мешает, но от этого ничего не меняется.

– Возможно, со временем все лишнее само исчезнет за ненадобностью?

– Мы живем в быстро меняющемся мире. И это на самом деле так. Происходят серьезные геополитические изменения. На первый план в социально-экономическом аспекте выходят Китай, Индия – страны с огромным количеством населения. Старый Свет тоже меняется с появлением некоренных французов, англичан, которые создают синтез новой культуры, привнося в нее что-то свое. В этом контексте можно говорить и об образовании.

– А как обстоят дела с образованием на постсоветском пространстве?

– Я могу судить лишь о том, что я сам видел и с чем я знаком. На постсоветском пространстве достаточно положительные результаты наблюдаются в некоторых учебных заведениях Казахстана. На определенном уровне находится небольшое количество российских вузов. А вот что касается Украины, то с украинскими вузами творится, пожалуй, то же, что и в их государстве. Кстати, хочу заметить, что там, где социально-экономическое положение и стабильность в политической системе выше, то и образовательная система имеет положительное развитие. Причем политическая стабильность, на мой взгляд, имеет важное преимущество.

– Как Вы оцениваете события на Майдане?

– Пока очень затруднительно сказать, что будет дальше. Сегодня каждый делает выводы, исходя из собственного идеологического подхода. Можно говорить много, но в целом – это большая трагедия, которая длится очень давно. Только в период Гражданской войны Киев пять раз переходил из рук в руки, о чем потрясающе написал Булгаков. Сегодня на Украине наблюдаются настроения подъема. Патриотического или псевдопатриотического – кому как удобнее. Однако при этом абсурд заключается в том, что самая большая страна Европы с потрясающим черноземом и колоссальными природными ресурсами умудрилась все это растерять уже в нашей новейшей истории. И кто виноват? «Москали»? Нет. Причины неудач, прежде всего, следует искать в себе, а не винить других. Хотя это, конечно, делать намного легче.

– А как Вы относитесь к результатам крымского референдума?

– Положительно. Как историк, считаю это решение верным, тем более мы видим реальные, не надуманные цифры волеизъявления крымского населения. Видим их искреннее ликование. Эти люди хотят быть составной частью России, в том числе и с позиций национальной идентичности. Посмотрите, сейчас на Украине пришли к власти носители определенной идеологии. Их можно назвать сверхпатриотами или националистами. Но суть от этого не меняется. Национальные меньшинства для них, как, впрочем, и в любой другой стране, создают проблемы. Хотя в данной ситуации русское или русскоговорящее население Крыма назвать нацменьшинством можно с определенной долей натяжки, поскольку речь идет об одном этносе.

– Может ли Крым стать прецедентом для Карабаха?

– Карабах – де-факто давно не имеет ничего общего с Азербайджаном. Уже выросло новое поколению молодых людей, которые иначе себе этого и не представляют. И хотя идет процесс Минской группы ОБСЕ, тем не менее, напряженность на границе остается. Но есть момент и де-юре, который должен иметь свое развитие. На мой взгляд, решением этой проблемы при нашей географии должно стать соглашение ведущих стран, участвующих в переговорном процессе. И пока нет подобного соглашения или отсутствует серьезное политическое желание одной из держав, все будет оставаться так, как есть.

Когда меня спрашивают, может ли быть в данной ситуации прецедентом Крым, то я задаю вопрос: а почему не Косово? Особенно если смотреть через европейские очки. Как выясняется, сейчас для США и Европы Косово ничего не значит. Так что, говоря о прецедентах, следует учитывать, что решающим фактором являются жесткие интересы страны. В этой связи нелишне напомнить о результатах как американских, так и европейских опросов, по которым российский президент Владимир Путин назван очень сильным, умным и жестким политиком. Сильный глава государства определяет внешнюю политику страны. Я приветствую и рад за Россию, именно за эту политику по отношению к Крыму – жесткую, четкую, разумную.

– Некоторые политики в Армении не разделяют идеи вхождения в Таможенный союз. Ваше мнение.

– ЕС – это, конечно, очень здорово: отказываемся от драма, переходим на конвертируемую валюту, зарплаты вырастут до 5 тысяч евро, уровень жизни резко повысится, бесплатное медицинское обслуживание, различные европейские гарантии, прекрасное образование, звездочки… Но на мой взгляд, это всего лишь из области фантазий. Я знаю страны, которые отнеслись к такой многообещающей перспективе без должного юмора. Например, Югославия. А недавно я был на 125-летии Софийского университета. Страна находится в удручающем состоянии. Мы жалуемся, что у нас в Армении плохо. Поверьте, у нас в Армении намного лучше, чем в Болгарии. Во всех отношениях. Элементарно, у нас преподаватели получают больше, чем их коллеги в главном университете этой страны.

– Рубен Карленович, сегодня Вы отошли от политики. Не тянет обратно?

– Я считаю, что нездоровое чувство может тянуть, например, алкоголиков. А у здоровых людей есть профессия. Что касается политики, то я начал заниматься ею в переходный период развала Союза. В то время создавались политические партии. Причем популярность многих политических деятелей была не меньше рейтинга звезд шоу-бизнеса. Во всяком случае, мы не сходили тогда со страниц печатных изданий. Но не потому, что были такие уж умные. Мы были разные. Просто общество в то время интересовалось всеми происходящими в стране переменами. Могу сказать, что наша газета «Азг» выходила тиражом в 50 тысяч экземпляров, что само по себе уже говорило об общественном интересе.

А сегодня? Возьмем, к примеру, современное телевидение, перенасыщенное всем чем угодно, но только не насущными проблемами. Какое место в сетке передач занимает политика, если это не предвыборный период? Очень маленькое. Нет, у нас, конечно, есть «политизированные» журналисты, которые бегают с диктофоном только затем, чтобы написать, кто на кого косо посмотрел или у кого какой и за сколько тысяч евро куплен костюм, машина, дом. Вот это и есть наша сегодняшняя политика.

Когда в 2003 году я отошел от политики, то в первую очередь наша центральная пресса и телевидение запросили эксклюзивы с главным, на их взгляд, вопросом о внутрипартийном кризисе. Но причина была в другом. Сразу после выборов в НС РА, где, кстати, нашей партии не оказалось, я отметил, что в стране складывается новая ситуация. В которой себя я уже не вижу. Прошло 11 лет, но до сих пор я остаюсь при том же мнении.

Наталья Оганова