№1 (253) январь 2015 г.

Какое будущее ждет новый украинский проект?

Просмотров: 4143

Будущие историки наверняка назовут 2014 год годом Украины. Когда команда третьего украинского президента Виктора Януковича отказалась подписать Соглашение об ассоциации с Европейским союзом, что спровоцировало Евромайдан в Киеве, многим казалось, что очередной внутриполитический кризис повторит все то, что страна уже пережила после ухода Леонида Кучмы и победы «оранжевой революции». Завышенные ожидания, глубокие разочарования, дипломатическая борьба России и Запада за влияние на «спорную страну», колебания между европейским и евразийским интеграционным вектором.

Все элементы, описанные выше, имеются и сегодня. Однако нынешний кризис не идет ни в какое сравнение со всеми предыдущими проблемами страны. Во-первых, он проходит в условиях жесткой конфронтации Украины с Россией. В 2014 году она вышла за рамки привычного дипломатического формата.

Важнейшим результатом этого противоборства стал прецедент смены юрисдикции территории одной постсоветской республики в пользу другого государства. Присоединение Крыма к РФ рассматривается в российском дискурсе, как «воссоединение». Этот акт вызвал серьезное изменение в позиционировании всей внешней политики страны в постсоветский период. Если до 2014 года политический курс России можно было бы описать, как прагматический реализм, при котором на первое место выдвигались интересы государства и их защита, то Крым ознаменовал переход к «романтической» парадигме.

Наиболее ярко это проявилось в выступлениях президента Владимира Путина перед Федеральным Собранием («крымская речь» и ежегодное послание главы государства). В декабре 2014 года российский лидер сравнил символическое значение Крыма для России с ролью Храмовой горы для израильтян. В то же самое время для Украины потеря полуострова стала чувствительной политической травмой. Она не рассматривается как-то иначе, чем оккупация и аннексия, хотя для соответствия крымской истории данным определениям многого не хватает. Трудно, следуя этим дефинициям, объяснить, почему почти две трети украинских военнослужащих в Крыму, включая и главкома ВМС Украины Дениса Березовского, присягнули на верность России, а переход военных объектов под контроль Москвы прошел в целом мирно.

Не менее сложно говорить об аннексии, если апеллировать к социологическим исследованиям общественного мнения жителей Республики Крым и города Севастополь. Конечно, понятие «аннексия» и его механическое применение не учитывают всей сложной истории взаимоотношений между Крымом и киевской властью за весь период после распада СССР. Многочисленные коллизии, возникавшие на полуострове в 1991-2014 годах, включая все обращения и протесты властей автономии, после начала второго Майдана в рамках украинского (!) политико-правового поля также остаются за скобками. Хотя без них понять причину «крымской весны» зимой 2014 года не представляется возможным.

Между тем, настроения в пользу России фиксируются не только московскими агентствами, но и такой влиятельной американской социологической сетью, как Pews. Как бы то ни было, а для украинского политического класса утрата Крыма позиционируется, как наглядная демонстрация российской агрессии и территориальной экспансии. И этот подход транслируется через СМИ и социальные сети в общество, формирует его в соответствующем ключе. И нравится кому-то или нет, но с такими представлениями в ближайшие годы российской дипломатии предстоит иметь дело, учитывать их при формировании переговорных позиций (что вовсе не предполагает согласия с данной аргументацией).

Во-вторых, украинский кризис протекает в условиях гражданского конфликта на юго-востоке страны. В Докладе ООН о ситуации на Украине (был опубликован в начале ноября 2014 года) сообщается, что в ходе вооруженного противостояния уже погибли 4035 человек. Кроме этого, получили ранения более 9,3 тысячи человек. Эти подсчеты основываются на сведениях, полученных мониторинговой миссией ООН на Украине и Всемирной организацией здравоохранения из открытых источников. При этом международные организации считают, что реальное количество погибших и пострадавших существенно превышает нынешние оценки. В докладе также сообщается, что более 930 тысяч человек были вынуждены покинуть свои дома из-за военных действий. Около 488 тысяч выехали в соседние страны, а 442 тысячи переехали в другие регионы внутри Украины. И снова позиции Киева и Москвы по данному вопросу диаметрально расходятся. Если украинский политический класс видит причину конфликта в Донбассе в происках Кремля, то Москва рассматривает происходящее, как гражданскую войну, ставшую возможной вследствие игнорирования русскоязычного населения юго-востока, его прав и свобод. И, как и в случае с Крымом, рассчитывать на сближение столь диаметрально противоположных позиций не приходится.

В-третьих, «год Украины» спровоцировал самый масштабный конфликт между Западом и Россией за все четверть века после слома Берлинской стены и завершения холодной войны. Нынешнее противостояние, конечно же, нельзя рассматривать, как новое издание биполярного мира. Просто потому, что говорить о полюсе, противоположном США, пока что преждевременно. Однако конфронтация более чем реальна. И в российско-украинских противоречиях Запад играет на стороне Киева. Опять же это может не нравиться и вызывать возмущение, но отмахнуться от этого факта при принятии политических решений невозможно.

Эксперты еще не раз будут обращаться к вопросу, почему такое стало возможным и как страна, рассматриваемая многими едва ли не как самый успешный пример в строительстве демократии на просторах бывшего СССР, превратилась в самый опасный вызов европейской безопасности после серии балканских войн начала 1990-х годов. Еще в 2013 году в самый канун второго Майдана многие политики и политологи в качестве примера приводили многократную мирную смену власти на Украине в результате президентских и парламентских выборов. Однако при таком подходе и тогда, и сейчас упускалось несколько принципиально важных моментов. Да, действительно, Украина после распада СССР не знала авторитарного правления, а многие внешние признаки, присущие ее внутренней политике, говорили о том, что страна движется по направлению к строительству демократической системы. Но «демократия по-украински» в действительности не означала сильных институтов. Политическая система страны была плюралистической, но этот плюрализм был следствием не какой-то особой предрасположенности элиты этой страны к европейским ценностям. Он стал следствием того, что ни один из властных и олигархических кланов не смог установить своего доминирования. Отсюда и присутствие некоторых поверхностных атрибутов демократии (конкурентный политический процесс, высокий уровень свободы слова, допустимый, однако, не внутри той или иной «группы влияния», а между ними).

Этот сложный баланс интересов держался и на компромиссе в сфере национально-государственного строительства. Известный украинский журналист Александр Кривенко охарактеризовал постсоветскую Украину, как «продукт коммунистов и националистов». Скорее всего, первых он рассматривал не столько как защитников ленинских догм, сколько как сторонников интернационализма, отказа от тотальной ревизии исторического прошлого, советского (а также и имперского) наследия. Долгие годы единство «незалежной державы» покоилось на балансе и сложном переплетении этих двух начал. Но как только Майдан-2 (и в более широком смысле насильственное изменение политического порядка) разрушил этот «сплав», и условные «коммунисты» (которые, конечно же, не сводимы к членам КПУ) оказались под угрозой вытеснения в угол политической поляны, количество недовольства перешло в качество. И отразилось на территориальной конфигурации всей Украины.

Стоит отметить, что за 2014 год украинский национальный проект существенно трансформировался. Будучи после распада Советского Союза компромиссом между видоизмененной модификацией Украинской ССР и национализмом, воспитанным в украинской диаспоре, после второго Майдана он стал развиваться, как санация. То есть серьезная «зачистка» политического пространства от тех сил, которые оказались неготовыми к сохранению прежнего «продукта» («сплава»). В итоге за неполный год с политической сцены исчезли Партия регионов (прежняя правящая партия, ориентированная на интересы юго-востока страны), а также Компартия, настроенная скептически в отношении европейской и североатлантической интеграции. На парламентских выборах в октябре 2014 года практически все силы, которые участвовали в избирательной гонке, были ориентированы на отталкивание от России, утверждение национального проекта с акцентом не на гражданское единство, а на язык, этничность, а также на сближение с Евросоюзом и НАТО для создания противовеса Москве. Фактически единственной силой, выступавшей не в унисон доминирующей политической повестке дня, стал «Оппозиционный блок» (получил 9,43% по партийным спискам и всего 29 мандатов, включая двух одномандатных кандидатов) во главе с бывшим министром энергетики Украины Юрием Бойко. Это объединение выступало в ходе избирательной кампании в сентябре–октябре 2014 года за нейтралитет и сохранение внеблокового статуса Украины, прекращение кровопролития, отставку правительства, роспуск и запрет незаконных вооруженных формирований, привлечение к ответственности виновных в обстрелах населенных пунктов на юго-востоке страны. При этом и в ходе кампании, и после нее «Оппозиционный блок» стал позиционироваться его оппонентами и противниками, как партия – предатель национальных интересов. От прежнего плюрализма не осталось и следа. Однако внутри доминирующего политико-идеологического тренда конкуренция между различными группами интересов сохранилась (команда президента Петра Порошенко, группа сторонников премьер-министра Арсения Яценюка, олигархические группы, среди которых особенно выделяется команда губернатора Днепропетровской области Игоря Коломойского).

Но наиболее опасным в этом плане стало отождествление Украины с революционным Майданом. Между тем, такое отождествление и санационный национально-государственный проект вокруг новой лояльности украинскому государству обострил региональные противоречия. Оставшийся без своего представительства юго-восток выступил против Киева. И если в шести областях у протестующих не хватило ни ресурсов, ни ярких лидеров, то две области Донбасса пошли по пути строительства непризнанной государственности, а Крым и Севастополь в итоге стали субъектами РФ. Но непризнанное госстроительство в Донбассе будет развиваться не в вакууме. Многое зависит от планов и ресурсов Киева относительно сроков и темпов восстановления территориальной целостности. Следовательно, одним из вариантов развития событий может стать на некоторое время «отложенный статус» ДНР и ЛНР, после чего центр попробует радикально переиграть нынешнее «странное перемирие». Не исключено и повторение (с определенными оговорками и поправками на фактор минеральных ресурсов) «азербайджанского пути», то есть попыток укрепления государственной власти в «материнском образовании» вкупе с наращиванием военной базы в надежде на изменение статус-кво в нужном направлении. Затратный способ. И не факт, что нужная политическая комбинации когда-либо появится. Но опасаясь открытого конфликта с Москвой, Киев может пойти по этому пути. История не знает сослагательного наклонения. Но прояви центральные власти в Киеве после второго Майдана чуть больше корректности и готовности к переговорам и компромиссам с Крымом (а ведь в начале массовых выступлений на полуострове идеи независимости или вхождения в состав России не выдвигались) и Донбассом, возможно, сегодня мы не обсуждали бы появление новых непризнанных образований. И появление двух новых субъектов РФ.

В итоге украинская санация, пришедшая на смену статус-кво и компромиссному «сплаву», способствовала «перезапуску» национально-государственного проекта. Но такие процессы (и Украина в этом не уникальна) чреваты внутренними расколами, неготовностью тех или иных сегментов трансформирующегося общества принять новые правила игры. Остроты ситуации добавляет то, что конфликтующие части общества поддерживаются извне государствами, которые также находятся в конфронтации друг с другом и надеются на ослабление оппонента.

Но какое будущее ждет новый украинский проект? На этот вопрос сегодня никто не даст четкого ответа. Слишком много переменных в этом уравнении. Новым украинским властям предстоит обеспечение управляемости, реформирование экономики на фоне завышенных ожиданий от людей, пришедших год назад свергать неугодную власть. В этом контексте попытки использования уличной стихии для усиления той или иной группы влияния создают новые риски регионализации страны. При таком развитии событий Киеву будет уже не до АТО и удержания Донбасса. Этим могут воспользоваться и сторонники проекта «Новороссия» в ее более широких территориальных границах. Однако на сегодняшний день среди его защитников, как и среди лидеров двух «народных республик» Донбасса, не существует единства. Напротив, накоплен определенный конфликтный потенциал. И это также может привести к формированию режима «федерации полевых командиров», не способных на создание действенного де-факто государства (по примеру Абхазии, Нагорного Карабаха или Приднестровья) с дроблением территорий и вооруженным противоборством между различными военными лидерами.

И в этой ситуации неизбежно актуализируется вопрос о согласовании интересов внешних игроков, вовлеченных в украинский кризис. К сожалению, к концу 2014 года предпосылок для быстрого обретения компромисса между геополитическими тяжеловесами не видно.

Сергей Маркедонов, кандидат исторических наук,
доцент кафедры зарубежного
регионоведения и внешней политики РГГУ

Поставьте оценку статье:
5  4  3  2  1    
Всего проголосовало 18 человек

Оставьте свои комментарии

Комментарии можно оставлять только в статьях последнего номера газеты