Правила эмигранта

...Моей соседкой в самолете по пути в Москву оказалась приятная молодая женщина с двухлетней девочкой на коленях. Она переодевала ребенка и приговаривала: «Скоро увидим папу». Я спросил: «Папа вас в Шереметьево встречает?» – «Нет, – ответила женщина. – Мы через Москву транзитом домой… – и уточнила: – Во второй дом. Первый, конечно, в Армении». Хорошо, а где второй? И где, как вы думаете?.. В Бангкоке. В столице Таиланда, если кто в географии не силен. Экзотическое королевство, усеянное лесами и омываемое морями. Подумать только – армяне в Таиланде! И после этого вы станете утверждать, что Христофор Колумб, Марко Поло и дети капитана Гранта не наши соотечественники?.. Лет через сто пятьдесят начнется освоение Марса, и, помяните мое слово, первыми поселенцами этой планеты станут армяне. Не потому, что на Земле к тому времени будет повальная безработица. Может, безработицы и не будет. Есть причины посущественнее. Скажем, полезные ископаемые на Марсе, чем не аргумент? Или охота к перемене мест – поверьте, не самый последний из аргументов. Тяжко все время жить на маленькой территории бок о бок с себе подобными. Этническая клаустрофобия вам знакома? Лично меня с младых ногтей удивляла гордость патриотов по поводу того, что Армения самая мононациональная в СССР республика. Ничего хорошего в том не видел. Не с кем себя сравнить, не с кем соревноваться, не от кого перенять, некому передать… А генофонд, требующий обновления, а взаимовлияние культур?.. А дисциплинирующая ответственность перед нацменьшинствами? Разве потеряли соседи Армении оттого, что были интернациональными? Наоборот – приобрели. Потеряли, когда перестали таковыми быть, заперлись дома и собой любуются… Прибалты люди холодные и страстью к представителям бывших советских народов не пылают, но инородцы почему-то не бегут из Прибалтики. Более того, там по сей день книги на русском языке издаются. Терпимость, широта взглядов, готовность выслушать, понять (а не наличие смартфонов и айфонов) – признак культуры того или иного народа, его цивилизованности. Хотя, между нами говоря, цивилизация – явление шаткое. Если не сказать – условное. Макияж. Хорошо наложенный грим. Много в человеке скрытой, непредсказуемой, темной силы, которая при благоприятных условиях превращает его в кого угодно. В чем мы не раз убеждались. Что наблюдаем сегодня. Ничего не стоит доктору Джекилу превратиться в мистера Хайда. Вспомните роман Стивенсона. Или ленту Бунюэля «Ангел истребления»… Нет, обзором кино заниматься не стану, но метаморфозы случаются поразительные: кумир и надежда миллионов перерастает вдруг в абсолютное олицетворением зла. Это самое «вдруг» – основной закон драматургии. Шел человек по улице счастливый, вдруг кирпич на голову упал. Или наоборот, хотел покончить с собой, вдруг нашел выигрышный лотерейный билет. Жизнь – череда драматургических «вдруг». Не надо придумывать, говорил мой учитель Валерий Фрид, надо вспомнить, присмотреться: увидишь и Джекила и Хайда. Меня поразил тот факт, что в 1939 году Адольфа Гитлера, оказывается, выдвигали на Нобелевскую премию мира. Выдвигали также Муссолини и Сталина (последнего два раза). К слову сказать, все трое активно интересовались искусством. Один был неудавшийся художник, другой неудавшийся писатель, третий – поэт в юности и страстный киноман в зрелом возрасте. Скажите после этого, что искусство очищает и возвышает... В те годы, когда Гитлер чуть не стал нобелевским лауреатом, имел место отток из Германии лучших представителей науки и культуры. В те же самые годы уехал в Америку Ремарк. Из России отток случился раньше: Бунин уехал в начале двадцатых. Люди во все времена переселялись из одной страны в другую. У каждого была на то своя причина. Что подтолкнуло Генри Миллера к тому, чтобы покинуть Америку и перебраться во Францию? Или с чего это Бунюэль переехал из Испании в ту же Францию, затем навсегда эмигрировал в Мексику?.. Или Джойс, который всю жизнь колесил по Европе... Или Чаплин… Или Набоков… Кортасар... Маркес... Перечислять можно долго. Люди суетны, а Земля не столь необъятна, какой кажется.

Сильна у нас тяга к упрощенной, черно-белой социологии. Много говорят и пишут о миграции, но совершенно не учитывают психологические нюансы, скрытые механизмы, индивидуальные отличия, профессию, социум, типы характеров. В результате общая картина складывается такая, будто стадо паслось на одном лугу и, съев сочную траву, дружно потопало на другой луг, где травы побольше. Возможно, по отношению к толпе, то есть к стаду, такой расклад оправдан. И люди, которые объясняют свое передвижение в пространстве исключительно проблемами желудка, сами того не сознавая, включают себя в этот список голов, перемещающихся с одного пастбища на другое. Эти люди, подобно школьникам, хорошо вызубрившим урок, прибегают к стандартному, приемлемому объяснению. Уехал потому, что нет работы, надо семью кормить, платить за свет, за газ, за свидание с врачом, за лекарства, детский сад, учебу и так далее вплоть до места на кладбище... Все верно.

Цены в Армении соревнуются с московскими, наступая им на пятки. А зарплаты в разы меньше. Бывая в Ереване, диву даюсь, как люди сводят концы с концами. Еще и столь безрассудны, что размножаются. Дело, конечно, нехитрое, но о завтрашнем дне они думают? Раньше у каждой второй семьи были зарубежные поступления, теперь они сильно уменьшились, стали эпизодическими. У родственников за рубежом свои трудности, так что рассчитывать на них, как это было десять-пятнадцать лет назад, не приходится. Есть семьи, члены которых, завербовавшись в гастарбайтеры, исчезли на российских просторах без следа. Оставили жен, детей и то ли заново женились, то ли буйные головы в степях и в тайге сложили. Оно, конечно, не всем плохо, если говорить о финансовой стороне. Некоторым не так плохо, а пяти-семи процентам взрослого населения по статистике и вовсе хорошо. Они отовариваются в дорогих супермаркетах, посещают экзотические страны, делают евроремонты, отдают детей в престижные школы. Но даже они (по крайней мере многие из них) не прочь создать где-нибудь надежный второй дом. На худой конец детей отослать подальше. На родине перспективы не видят. Родина – окраина мира, и парадокс в том, что сегодня она, несмотря на относительную свободу передвижения (или благодаря ей), больше окраина, чем во времена «железного занавеса». Одно дело – застольный, радиотелевизионный патриотизм, другое – реальное положение вещей. Одно дело – сомнительные учебные заведения и новоиспеченные учебники, другое – Сорбонна. А уверять, что детишки, проучившись за бугром, вернутся, чтобы отдать свои знания родине – значит удариться в патриотическое лукавство. Трудно приспособиться к родине, которая не желает приспосабливаться к тебе. Стало быть, если материальная сторона вопроса понятна и универсальна, то с моральной сложнее, каждый случай индивидуален. Хотя и здесь можно найти некие общие причины: невостребованность, местечковый беспредел, обида на соотечественников, неудача в карьере, в личной жизни, неприятие обычаев, традиций...

Если обратиться к старым, заслуженным толковым словарям, то все и просто, и непросто. Эмигрант – это тот, кто покинул свою страну и вселился в другую. Иммигрант – тот, кто покинул одну страну, но официально в другую не вселился. Мигрант – тот, кто покинул свою страну, ищет, куда бы вселиться, и не находит, посему пребывает в пути, иначе говоря, кочевник. Трактовка вольная, но расклад примерно таков и, как видите, противоречив. Человек в какой-то момент своей жизни может быть и тем, и другим, и третьим. Он может много лет стоять на перепутье, пока ему не скажут: выбирай. И даже выбрав страну и получив новое гражданство, он может оставаться по сути, по самоощущению эмигрантом. Надо сказать, в советских толковых словарях понятие «эмигрант» носило преимущественно негативный характер. В СССР не могло быть эмигрантов. Уровень жизни был одинаков везде (не считая столицы), к тому же переезды на постоянное место жительства были затруднены системой прописки, а выезд из империи практически невозможен, не считая диссидентов, коих высылали и коим нередко завидовали простые граждане, не находящие в себе смелости записаться в инакомыслящие. Хотя не все были диссидентами и политическими изгоями. Сергей Довлатов, к примеру, им не был. Уехал, благодаря еврейской составляющей, уехал, потому что не печатали. Далеко не все ему нравилось в своей стране, но сказать, что сильно полюбил чужую, нельзя. «Ведь мы поменяли не общественный строй. Не географию и климат, не экономику, культуру или язык. И тем более – не собственную природу. Люди меняют одни печали на другие, только и всего», – пишет он. Иосиф Бродский тоже не был диссидентом. Довлатов говорил о нем: «Он не боролся с режимом. Он его попросту не замечал». Короче, не было у нас эмигрантов, как не было нищих и проституток. Формально – не было. Внутренняя миграция случалась. Тот же Довлатов в свое время переехал из Ленинграда в Таллин, потому что в Эстонии легче было печататься. По тому же маршруту позже последовал писатель Михаил Веллер. Арно Бабаджанян до конца дней своих жил на два города – Ереван и Москву. Армен Джигарханян в

60-е сменил Ереванский драмтеатр им. Станиславского на Московский театр Ленинского комсомола. Кто-то уезжал на ударную стройку да там и застревал. Все это единичные случаи. Массовая же миграция считалась явлением капиталистического мира. В том, другом мире руководствовались не романтикой, не профессиональными соображениями, а искали и ищут лучшие материальные условия жизни. Чем это, в конечном счете, оборачивается для стран, принимавших мигрантов – другой вопрос. Демократия – дело хорошее, но в Европе по сей день не знают, что делать с таким количеством приезжих, размножающихся, как кролики, при этом не всегда и не во всем адекватных стране, в которой живут.

Вот еще одно не менее, а более древнее понятие – беженец. Кто были первыми беженцами? Наверное, средневековые преступники, находящие убежище в церкви. Вспомните «Собор Парижской Богоматери», Эсмеральду... Или Моисей со своим народом, скитавшимся по пустыне... Кстати, они были одновременно и мигрантами, хотя эмигрантами не стали, потому что обрели-таки собственную страну. Пожалуй, первые – Адам и Ева... На них, как известно, разгневался Господь, после чего парочка махнула туда, где яблоки можно есть в любом количестве и без последствий. Правда, для этого надо сажать яблони. То есть надо работать в поте лица, пережить массу трудностей и ни на минуту не забывать, что ты не в раю... ХХ век (как, впрочем, и предыдущие века) выявил закономерность – где горячие точки, революции, перевороты и стихийные бедствия, там неизменно беженцы. Порой и то, и другое, и третье случалось одновременно. Году в 1989-м мы с режиссером Гагиком Степаняном и съемочной группой ездили по республикам Балтии, собирая материал для документального фильма о местных армянах. Фильм назывался «Далекая пристань». Встречались с беженцами, уехавшими за тридевять земель после землетрясения в Ленинакане. Было ясно, что многие готовы ютиться в выделенных им комнатах, учить эстонский, делать все, что предложат, только бы не возвращаться обратно. Тот случай, когда сработала пословица: не было бы счастья, да несчастье помогло... Тогда это обстоятельство меня удивило, я даже решил, что в непреодолимой тяге к чужим краям сказывается национальный характер. Хорошо зная свой народ, мы нередко впадаем в заблуждение, приписывая общечеловеческие недостатки или достоинства именно ему и убежденные в том, что с другими такого быть не может. Посыпая голову пеплом, ругаем свою историю, территорию, судьбу и уверены в том, что кому-то повезло больше. Порой не без причины. Судьба армян действительно специфична. Кстати, Соглашение Лиги наций по вопросу беженцев от 1922 года имело в виду прежде всего армян и русских. В первом случае геноцид, во втором – революция. Вспомните «Бег» Булгакова, русское офицерство в Константинополе. Помните генерала Черноту в прекрасном исполнении Михаила Ульянова в фильме Алова и Наумова? Помните, как голодный Чернота исступленно палит из револьвера по постылому городу?.. Согласно Конвенции ООН 1951 года, беженец имел статус иностранца и не мог быть выслан в страну происхождения, и этим часто пользовались беженцы разных мастей, получая вид на жительство, а затем и гражданство в новой стране. Что же касается ленинаканских беженцев 89-го, не желавших возвращаться в родные места, надо признать, они оказались правы. Нюх сработал. Кто мог тогда, в восемьдесят девятом, предположить, что территории, на которых произошло землетрясение, останутся зоной бедствия еще на целых четверть века? Четверть века слишком долгий срок для одной человеческой жизни. И не надо в таких случаях говорить о патриотизме. Говорите о единении. Недавно конференцию на эту тему созвали. Хотя и тут далеко не все однозначно. Соотечественники на Западе, коих миллионы, думают так, соотечественники в России, коих не меньше, думают иначе, а в Армении – и так и эдак...

Заглянем в смутные времена. Не в наши. В 1789?год, 14 июля. Взятие Бастилии. Близкие ко двору дворяне, пользовавшиеся всеми преимуществами? старого режима, бежали из Франции, покинув?возлюбленного короля Людовика. Во главе их был брат короля,?за ним последовали принцы. Убежав за границу, они стали натравливать европейские страны на Францию, указывая, что совершающийся в ней переворот грозит Европе всевозможными опасностями. Революция во Франции продолжалась, народ запел «Марсельезу», а эмиграция соответственно расширялась. Как только во Франции объявили равенство сословий (то есть вышли на сцену свои Швондеры и Шариковы), дворяне и офицеры стали покидать страну в массовом порядке, к ним присоединилось также духовенство. Национальное собрание Франции издало декрет, согласно которому эмигранты в течение месяца обязаны возвратиться на родину, иначе их обложат непомерными налогами. Граф Оноре де Мирабо, один из наиболее видных и влиятельных участников Французской революции, сочинивший «Декларацию прав человека и гражданина», выступал против преследования эмигрантов и поддерживал отношения с королевским двором. Мирабо обвинили в предательстве, в игре на два фронта, и неизвестно, что бы с ним сделали скорые на расправу революционеры, если бы он не умер от тяжелой болезни в возрасте 42 лет. После его смерти у новых властей развязались руки и они придумали дополнительные меры воздействия на эмигрантов. Законодательное собрание постановило, что все живущие вне Франции французы объявляются заподозренными в заговоре против отечества, если не вернутся обратно. Французские принцы заочно приговаривались к казни, а их имущество подлежало конфискации. Вышел также указ о том, что родители обязаны дать отчет о том, почему отсутствуют их дети, где они находятся, и если они эмигрировали, поставить за каждого уехавшего по солдату в войско республики. Всю ответственность за совершенные эмигрантами правонарушения Франция налагала на страны, которые терпят у себя беглецов. В конце концов, в Пруссии и Австрии стали отказывать эмигрантам в поддержке. А в марте 1793 года был издан абсурдный закон, объявивший эмигрантов гражданами, умершими во Франции. Самовольно вернувшиеся эмигранты, согласно новому декрету, должны были оставить Париж в течение трех суток (101-й километр...). Преследовались также родственники эмигрантов, оставшиеся во Франции. Женам и дочерям их запрещалось продавать свои имения и выходить замуж за иностранцев. Родители эмигрантов лишались права занимать какую-либо должность, имения их разыгрывались в лотерею. С 1795 года пошло некоторое послабление, и эмигранты стали потихоньку возвращаться на родину. Однако в 1797 году все «бывшие дворяне» были лишены французского гражданства. Возобновили закон о награждении за помощь в поимке эмигрантов.

Эмигрантам за границей порой нелегко приходилось. Их с трудом терпели, относились пренебрежительно, считали людьми второго сорта, нередко отказывали в жилье, в хорошей работе. То есть ни там, ни здесь не было у бедняг нормальной жизни. Конституция 13 декабря 1799 года поставила точку в этом затянувшемся деле. Эмигранты лишались права возвращаться на родину, а имущество их подлежало конфискации. Был также составлен полный список уехавших. Доносы приветствовались, и доносчиков, разумеется, хватало.

И только в апреле 1802 года французским эмигрантам была объявлена амнистия. Став императором, Наполеон пытался привлечь ко двору старую аристократию. Началась так называемая эпоха Реставрации, после которой случились еще две революции. Июльская, 1830 года, свергла династию Бурбонов и поставила на трон короля Луи-Филиппа. Если вы помните картину кисти Делакруа (женщину с обнаженной грудью и с флагом на баррикадах) – это оттуда. Гаврош Виктора Гюго тоже оттуда. Во Франции установилась конституционная монархия. Третья революция грянула в 1848 году, ее называют буржуазно-демократической. Короля Луи-Филиппа сместили, объявили республику и избрали президента. Гражданские свободы, равенство и прочее робко вступали в силу... А еще раньше, в XVI веке, во Франции преследовались протестанты-гугеноты (Варфоломеевская ночь), и те спасались, переселяясь в Германию и Англию. Однако хватит истории, почитаем лучше письмо французского эмигранта графа де ла Форш на родину, двоюродному брату. Хочу, говорит, предупредить, что есть в соседних странах свои преимущества, однако не все может оказаться по вкусу, а посему считаю нужным, дорогой кузен, донести до тебя правила эмигранта, с которыми проще станет жить на чужбине. 1. Не подчеркивай своего преимущества перед народом, с которым живешь. 2. Не ругай страну, в которой нашел пристанище, не лобызай, но и не кусай руку, которая тебя впустила. 3. Говори не только на своем, но также на их языке и покажи, что все происходящее в этой стране тебя касается. 4. Не демонстрируй свое богатство и умение добиться большего, чем местные жители, не плоди завистников. 5. Проявляй терпимость, будь обходителен, в том числе с чернью, потому что она более всех не любит инородцев. 6. Сплачивайся с соотечественниками, но укрепляй связи с местными, потому что вполне может случиться так, что тебя перестанут принимать и свои, и чужие...

В одном из последних романов, в «Синей бороде», Курт Воннегут рассказывает о судьбе художника-армянина Рабо Карабекьяна, семья которого спаслась от турецкой резни и перебралась в Америку. Повествование ведется от имени самого Карабекьяна. Было два Вардана Мамиконяна, рассказывает Рабо, один – великий полководец V века, другой – его тезка и однофамилец. Этот новый Мамиконян оказался подлецом: воспользовавшись безвыходным положением семьи Карабекьянов, обманом выудил у них последние деньги и отправил по несуществующему адресу в Америку (а они собирались во Францию). Посему до конца своей жизни отец Карабекьяна предостерегал сына: никогда не доверяй уцелевшим, пока не выяснишь, каким это образом они уцелели... Большим художником, как Аршил Горки, Карабекьян, при всех его талантах, не стал, однако удачно женился и жил в благополучии. Есть в романе фраза, ироничная, как это водится у Воннегута: «Что в них такого, в этих армянах? Отчего они всегда преуспевают? Надо бы разобраться...»

Не знаю, как для вас, а для меня крайне важно, как относятся ко мне, лично ко мне, в других странах. Показная вежливость меня не устраивает. Мне нужно реальное уважение. Это зависит от меня, но в немалой степени и от того впечатления, которое производят там и сям мои соотечественники.

Расскажу историю. Случилась она с моим старым добрым другом Мишей, языковедом, преподавателем и переводчиком с английского, переехавшим из Еревана в Москву в начале семидесятых. В лихие девяностые в его квартире раздается телефонный звонок. «Привет, дорогой, это Ашот!.. Узнал?..» Мой друг тщетно пытается вспомнить, кто такой Ашот. Выяснилось, одноклассник. «Можно, – спрашивает Ашот, – мы с женой пару дней у тебя побудем?». Мише не до гостей, много работы, квартира маленькая, но неудобно отказывать: «Можно, записывай адрес». «Я знаю, – говорит Ашот. – Только ты встречай меня у подъезда». И подъезжает через час на микроавтобусе. «Выгружай!» – командует шоферу, и тот начинает доставать из машины картонные ящики и складывать их на асфальте. Короче, Ашот, его жена и восемь ящиков с перепелиными яйцами вселяются в тесную квартиру Миши. «Взял по дешевке в Подмосковье, завтра буду реализовывать, а тебе – проценты», – сообщает предприимчивый Ашот. «И вот я, – рассказывает мне Миша, – кандидат наук, составитель шести сборников, переводчик романов, участник международных конференций, объездивший Европу, пожимавший руку знаменитостям, стою растерянный перед Ашотом, гордым, как Александр Македонский, его женой, тихой, как мышка, и целой армией яиц в крапинку, не зная, как откликнуться на такое счастье. «Не нужны мне проценты, только, пожалуйста, убери ящики».

«О чем речь, завтра уберу!» – воскликнул Ашот и на следующий день рано утром куда-то умчался... Вечером позвонили из милиции и сообщили, что Ашот под следствием – правда, по другому делу. Про перепелиные яйца Миша следователю, понятное дело, говорить не стал. А тихая жена предпринимателя осталась у него в квартире дожидаться освобождения мужа, которого, между прочим, приговорили к двум годам лишения свободы. Яйца стали портиться, яичница в рот не лезла, и по вечерам Миша и его гостья стали понемногу выносить и выкидывать в мусорный бак нереализованный товар. Не говоря уже о вылупившихся птенцах... Ну, а дальше... Дальше – перипетия, без которой не обходится ни одна уважающая себя история. Однако перипетию вы можете додумать сами, тем более, что к правилам эмигранта она отношения не имеет. А вот Сергей Довлатов имеет: «23 декабря 1981 году в Нью-Йорке родился мой сынок. Он американец, гражданин Соединенных Штатов. Зовут его – представьте себе – мистер Николас Доули. Это то, к чему пришла моя семья и моя родина».

...Снова лечу в Ереван. Снова «Аэрофлотом». Разглядываю пассажиров, вдруг среди них окажется та молодая мама с девочкой, которая, помните, летом в Таиланд через Москву летела. Армяне ведь на Новый год съезжаются в Ереван... Хотя теперь уже далеко не все. Если это вас не огорчит, знакомые соотечественники, которые раньше года не могли прожить, чтобы не наведаться на родину, сейчас приезжают все реже и реже и Новый год предпочитают встречать в России – с Дедом Морозом, в Америке – с Санта-Клаусом, во Франции – с Пер Ноэлем, в Италии – со старушкой Бефана, в Чехии – с Ежишеком, на Кипре – со Святым Василием, в Австрии – с Сильвестром, в Колумбии – с Папой Паскуале... Не знаю, с кем в Таиланде, но известно, что там есть два Новых года: один – для иностранцев, как и водится, 31 декабря, с празднично наряженными дрессированными слонами, а второй – свой, в апреле, и длится он несколько дней. Жара 40 градусов, дети и взрослые, высыпав с ведрами на улицу, обильно поливают друг друга водой, как бы смывая все плохое, что скопилось с прошлого года. Похоже на армянский Вардавар. Вообще, скажу я вам, мы то и дело ищем черты, нас отличающие, а искать надо сходство. Сходство сближает, помогает услышать друг друга, не судить, дабы не быть судимыми, понять, что все мы на этой земле эмигранты и лучше прожить отведенный нам срок в мире и согласии.

Руслан Сагабалян