Киев и Москва сегодня далеки, как «да» и «нет»

Между тем политики, эксперты, журналисты и историки еще не раз, анализируя события на Украине, будут обращаться к истокам нынешнего гражданского противостояния. Они, конечно, возникли не в прошлом году, но 2014-й стал точкой перехода количественных изменений в качественные трансформации.

Нынешний конфликт имеет несколько форматов, но важнейшим из них является российско-украинское противостояние. Без всякого преувеличения, оно стало центральным событием международной повестки дня. С одной стороны – ядерная держава, еще недавно бывшая членом «Большой восьмерки», постоянный член Совбеза ООН и страна, претендующая на роль отдельного «полюса» мировой политики. С другой – вторая по территории европейская страна, поддерживаемая глобальным гегемоном США и самым мощным военно-политическим блоком современного мира НАТО. Немного перефразируя популярную в 1980-х годах советскую песню, Киев и Москва сегодня «далеки, как «да» и «нет».

Украина в 2014 году во многом повторила тот путь, который в последние годы существования Советского Союза и сразу же после его распада прошли некоторые бывшие союзные республики. Пытаясь совершить «бегство от империи» в «царство свободы» без должного учета своего этнического и регионального многообразия, но с претензиями на границы, сформированные в советское время, они провоцировали затяжные этнополитические конфликты. Попытавшись переформатировать свой государственный проект (в сторону усиления национальной идентичности на основе отталкивания от России), Украина столкнулась с территориальной проблемой. По словам известного украинского эксперта (ныне профессора Университета Бэйлор в США) Сергея Кудели, говоря о роли России в донбасском конфликте, «не следует, однако, забывать, что вооруженное сепаратистское движение возникло в качестве прямого ответа на силовую смену режима, произошедшую в Киеве». Этим же ответом до начала военных действий в Донбассе стало и массовое движение в Крыму, которое далеко не сразу, а только после фактического свержения Виктора Януковича выдвинуло лозунги «возвращения в родную гавань». И хотя многие эксперты (включая, кстати, и украинских специалистов) рассматривают конфликт на юго-востоке Украины как явление многофакторное, в нем фактор Москвы присутствует вместе с такими сюжетами, как ошибки Киева, завышенные ожидания жителей Донецкой и Луганской областей, их неприятие новой власти, пришедшей антиконституционным путем. Тем не менее политический класс соседней страны пытается превратить «руку Москвы» в эффективный инструмент мобилизации общества.

Успеху данной тактики способствуют сразу несколько моментов. Во-первых, неприятие значительной частью населения «материковой Украины» российского вмешательства во внутренние дела своего государства. Какие бы аргументы ни приводили сторонники активной российской политики в соседней стране и какими бы обоснованными они ни были, даже критики новой власти в Киеве и поборники сближения с РФ осудили изменение статуса Крыма и вовлечение Москвы в ситуацию в Донбассе. Ни одно государство не наблюдало бы пассивно за событиями вблизи своей морской базы, на которой сосредоточено порядка 80% всей инфраструктуры одного из флотов.

Трудно себе представить и созерцательность властей страны, на которую бы были обращены взоры тех соседей, кто видел в ней гаранта своей безопасности и экономического процветания, какими бы завышенными ни казались такие надежды. Но жизнь в условиях конфликта имеет свою логику. И объективистская экспертная аргументация в них не работает, особенно если речь идет о непосредственных участниках конфликта. Отсюда и поддержка не столько новой власти, сколько территориальной целостности. Тем паче что конфликт на юго-востоке сопровождался (и сопровождается) значительными перемещениями населения внутри Украины. И как всегда бывает в таких случаях, это вызывает серьезные проблемы, когда риторический патриотизм отнюдь не означает реальной толерантности к своим же согражданам – вынужденным переселенцам. Как следствие, социальная неустроенность, психологический дискомфорт, фрустрация. Далеко не все, но многие готовы видеть причиной всего этого Россию, и украинские власти охотно поддерживают такой взгляд на вещи.

Отсюда следует, во-вторых, активная пропагандистская работа, нацеленная на укрепление антагонизма в отношении РФ. Впрочем, эта медаль имеет и обратную сторону. Российские СМИ, мягко говоря, далеко не всегда были на высоте. Многие материалы, появлявшиеся в публикациях и на экранах ТВ, предельно смещали критический пафос с новой киевской власти, свергнувшей законно избранного президента, на Украину как государство в целом. Но за два десятилетия существования независимого государства у его граждан появилась в большей или меньшей степени сопричастность к нему. По справедливому замечанию российского военного эксперта Михаила Барабанова, в Москве многие переоценили «слабость новой украинской власти и недооценили силу украинского национализма и заинтересованность элит в сохранении «самостийности» и своего места в ней». В-третьих, новые власти в Киеве активно поддерживает Запад, в том числе и в представлении об имеющихся проблемах как почти что эксклюзивной ответственности со стороны РФ. Тезис об «управлении повстанческим движением Донбасса из Москвы» стал одним из главных аргументов в выступлениях как действующих, так и отставных дипломатов США и их союзников. Это укрепило Киев в уверенности, что его методы в борьбе за «территориальную целостность» оправданны. В-четвертых, пока еще не произошло разочарования от завышенных ожиданий от кооперации с ЕС. Многие видят в ассоциации с Евросоюзом спасительную «палочку-выручалочку», а в приглашенных министрах из стран Запада – неких искусных мастеров, способных вытащить страну из кризиса. Пока что понимание европеизации как пути жестких и социально затратных реформ не наступило. И это тоже вносит свой вклад в формирование негативного (как минимум, настороженного) отношения к РФ как к преграде на пути в «мир свободы и процветания».

В итоге – невиданное с момента распада СССР отдаление Украины от России. Так, по данным Киевского международного института социологии на октябрь 2014 года, доля тех, кто негативно относится к России, выросла примерно до 40 процентов. При этом порядка 70 процентов негативно оценивали действия Кремля, хотя социологи отмечали определенный зазор между отношением к рядовым россиянам и властям РФ. Согласно данным другого исследования, около 60 процентов респондентов рассматривали события в Донбассе не как гражданскую войну, а как прямой конфликт с Россией. Если же брать за основу данные Центра имени Разумкова, то около 80% опрошенных считают РФ источником всех проблем. Практически все исследователи общественного мнения фиксируют значительное снижение количества тех, кто симпатизирует соседней стране или стремится участвовать в интеграционных проектах вместе с ней.

Впрочем, и помимо социологии, есть немало фактов, свидетельствующих об отдалении двух стран. Здесь не только спор по поводу территорий, но и расхождения относительно определения контуров европейской безопасности, уходящие корнями в оценку итогов Второй мировой и «холодной» войн, а также советской истории и прошлого Российской империи. Балансировавшая между НАТО и РФ Украина в 2014 году выбрала отказ от внеблокового статуса и четко определила свой выбор в пользу североатлантической интеграции. Впрочем, внутри самого альянса нет единства относительно перспектив его пополнения за счет нового члена. Украинский проект вокруг идеи собирания государства посредством созидания институтов и эффективной бюрократии отодвинут в сторону идеями украинской идентичности. В основе их – «ревизионизм» в отношении к Великой Отечественной войне, которая до сих пор является одним из важнейших интегрирующих факторов для российского государства и общества, и рассмотрение России в качестве точки «отталкивания» и консолидации украинского единства. Последнее, в свою очередь, скорее всего, будет обеспечиваться жесткой сегрегацией по принципу лояльности к этому идентификационному проекту. При этом украинский кризис имеет и внутреннее российское измерение. Прежде всего, речь, конечно, о Майдане как методе решения вопроса о власти. И многие (далеко не только поклонники правящей партии) не готовы принимать подобные подходы к политическим трансформациям, опасаясь схожих последствий (фрагментация страны, конфликты, социальная нестабильность, приватизация насилия). Долгие годы у России в постсоветском пространстве складывалась репутация консервативного «хранителя порядка», а у Украины – ниспровергателя основ. При этом ниспровергателя, не превращавшегося в приобретателя выгод. В качестве примера неудачного опыта революционного преобразования традиционно приводилась судьба Виктора Ющенко и провал «первого Майдана», так и не приведшего к серьезным и содержательным общественно-политическим трансформациям.

В итоге (хочется надеяться, предварительном) обе страны теряют важные друг для друга рынки. Из-за украинского кризиса под угрозой оказалась вся система энергетической безопасности Европы. Россия получила в качестве антагониста самую большую после нее постсоветскую республику, готовую к кооперации с другими проблемными для Москвы странами (той же Грузией) и к использованию широкого спектра недружественных действий. Можно сколько угодно шутить над популистскими действиями Олега Ляшко и сравнивать его с экстравагантным лидером ЛДПР, но было бы полезно присмотреться к таким его инициативам, как регистрация законопроекта о признании «геноцида черкесов». Не исключено, что это или нечто подобное может быть востребовано в зависимости от политической конъюнктуры. В качестве пассива можно рассматривать и «историографическую войну» («войну памяти»), и конструирование образа врага в массовой культуре (яркий пример – музыкальное произведение на тему «никогда мы не будем братьями»). Российско-украинское противостояние, осложненное военным противоборством в Донбассе и противоречиями между РФ и Западом, укрепляет уверенность тех, кто полагает, что некогда два «братских народа» еще долго не смогут найти компромисс и обрести способность к рациональному и прагматическому партнерству.

Между тем, как бы банально ни звучал тезис «никогда не говори «никогда», его следует повторить и применительно к отношениям Украины и РФ. В мировой истории немало примеров, когда вчерашние противники находят пути для преодоления антагонистических противоречий. И если говорить о Киеве и Москве, то, помимо Донбасса, есть масса факторов, которые будут влиять на дальнейшую двустороннюю динамику. Сегодня США и Европа ждут от Украины повторения опыта Центральной и Восточной Европы с их жесткими реформами с высокой социальной ценой. Но опыт России в данном случае дал совсем не те результаты, как, впрочем, и недавний опыт Грузии, которую еще вчера ставили в пример как страну-реформатора. Нет никаких гарантий, что Украина станет «отличником» по примеру Польши. И если не станет, интерес к ней на Западе сильно охладеет. Даже вне всякой привязки к России. Не факт, что такое охлаждение автоматически повлечет потепление в отношениях Москвы с Вашингтоном и Брюсселем. Но оно заставит Киев сильно задуматься об изменении подходов к тому, с кем уже «не быть братьями».

То же касается и кооперации с НАТО. Одними надеждами и ожиданиями сыт не будешь. Сама новая украинская власть выглядит, скорее, как конгломерат разных сил, которым еще предстоит консолидироваться. И одного неприятия России для этого будет недостаточно. Новый украинский проект делает слишком сильный акцент на санацию, то есть фактически на жесткое выделение «своих» и «чужих». И не факт, что рано или поздно «чужие» не начнут свою собственную консолидацию. Да и отношения России и Запада могут (при определенных обстоятельствах) меняться, что для проекта, ориентированного на игру на одной стороне, представляет серьезный вызов. Все эти факты вместе и по отдельности могут менять нынешние негативные тренды. И запрос на изменение отношений Украины и России может произойти. Но вопрос о том, что предпринять для этого, пока еще не поставлен в повестку дня. Вероятно, пока еще противоречия не достигли некоторой точки возможного отталкивания.

Сергей Маркедонов, кандидат исторических наук,
доцент кафедры зарубежного регионоведения и внешней политики
Российского государственного гуманитарного университета