№2 (289) февраль 2017 г.

Арам Хачатурян мой отец

Просмотров: 21399

Могучий талант, яркая индивидуальность, исключительная мелодичность, богатый мир чувств, восточный колорит принесли феноменальную мировую известность творчеству Арама Хачатуряна, крупнейшего композитора XX века, одного из самых известных, по мнению ЮНЕСКО.

В его сочинениях воплотились идеи гуманизма, патриотизма и интернационализма, нашли свое отражение героические события истории и современности. Его музыка глубоко народна, образна, совершенна по форме.

Вклад Арама Хачатуряна в современное музыкальное искусство, значение его творчества для мировой культуры трудно переоценить. Он органично соединил в единое целое музыкальные культуры Востока и Запада, положил начало новому направлению в музыке, создал так называемую хачатуряновскую школу, был верен своим творческим принципам и передал их блестящей плеяде учеников.

Арам Ильич Хачатурян – дирижер, педагог, профессор, общественный деятель, секретарь правления Союза композиторов СССР, Герой Социалистического Труда, народный артист СССР, лауреат Ленинской премии, четырех Сталинских премий, Государственной премии СССР и Государственной премии Армянской ССР, академик АН Армянской ССР, автор государственного гимна Армянской ССР.

Своим творчеством Арам Хачатурян воспел родную Армению, и она воздает должное его таланту и личности. В центре Еревана перед Большим концертным залом, названным именем композитора, установлен памятник Хачатуряну. В армянской столице открыт его Дом-музей. К 100-летию со дня рождения композитора в Ереване в 2003 году был учрежден Международный музыкальный конкурс имени Арама Хачатуряна. Этот конкурс молодых музыкантов наряду с конкурсами имени П.И. Чайковского, королевы Елизаветы и Монреальским вошел во Всемирную федерацию международных музыкальных конкурсов (WFIMC), самую престижную организацию мира музыки наших дней.

О своем отце Араме Ильиче Хачатуряне рассказывает «Ноеву Ковчегу» его сын Карен Хачатурян. Карен Арамович – искусствовед, кандидат наук. Окончил актерский факультет Всесоюзного государственного института кинематографии, учился в мастерской Сергея Герасимова и Тамары Макаровой. Работал в Театре киноактера и Театре сатиры. Затем учился на историческом факультете Московского государственного университета им. М. В. Ломоносова на искусствоведческом отделении. В настоящее время работает в Научно-исследовательском институте теории и истории изобразительных искусств Российской академии художеств над созданием «Биобиблиографического словаря «Художники Российской Федерации».

– Вспоминать об отце всегда волнующе. Кажется, что что-то значительное упускаешь... Он был неординарным человеком, каким, наверное, и должен быть большой художник. Вместе с тем ничего сверхъестественного в нем не было.

Человек

Мы жили втроем – отец, мама (Нина Владимировна Макарова) и я. Но родственников было много как с папиной, так и с маминой стороны. С мамиными родственниками мы жили долгое время рядом. С конца 30-х и до начала 60-х годов прошлого века в доме на 3-й Миусской улице, ныне улица Чаянова, у нас было две квартиры, одна из которых принадлежала маме. Она тоже была композитором, членом Союза композиторов. Мое детство проходило с бабушкой, дедушкой, младшей сестрой мамы Марианной и ее старшей племянницей, моей двоюродной сестрой Маргаритой Макаровой. Мама считала ее своей младшей дочерью, так как отец Маргариты Николай, мамин старший брат, не вернулся с фронта.

Отец относился ко всем домочадцам по-отечески и сердечно. Ему вообще были близки патриархальные отношения в семье, он считал, например, что близкие и друзья должны писать друг другу письма и сожалел, что переписку заменил телефон.

У отца было 4 брата, племянники и племянница и в Москве, и в Ереване. Сегодня, к сожалению, никого не осталось в живых. Папа часто бывал в Ереване, это были сердечные семейные встречи с веселыми застольями. Любовь к семье была его неотъемлемой чертой, как армянина, как восточного человека.

Отец был очень коммуникабельный, общительный человек, с хорошим чувством юмора. Я до сих пор помню его шутки, кстати, злых и колких не было никогда. Когда приходили гости и обстановка располагала, отец садился за рояль. У него был неплохой голос. Когда он приехал в Москву, вместе с братом Левоном пел в хоре армянской церкви в Армянском переулке. Левон Хачатуров стал профессиональным певцом (мой отец первым в семье изменил в студенческие годы фамилию Хачатуров на Хачатурян).

Я всю свою жизнь ощущал внимание и любовь отца, с детства чувствовал его руку и тепло. Но бывали моменты, когда он мне говорил: «А ты сам реши». Многие его слова стали для меня своего рода маяками в жизни.

Отец не любил жесткости, хотя сам мог быть в определенных вопросах суровым. Он очень остро переживал предательство, считая его одним из самых отрицательных качеств. Сам всегда был верен дружбе и слову. Несмотря на то, что был ранимым человеком, стойко выдерживал удары судьбы, хотя они подтачивали его здоровье и, наверное, сокращали жизнь. Мне он часто говорил: «Карен, умей быть твердым».

В 1948 году, когда вышло постановление Политбюро ЦК ВКП(б) об опере «Великая дружба» Мурадели, в котором его творчество, наряду с творчеством Прокофьева и Шостаковича, было отнесено к формалистическим проявлениям в искусстве, отец пережил тяжелое время. Это постановление стало для него ударом, прежде всего, нравственным, моральным, потому что за ним стояли люди, с которыми он работал. Отец говорил: «Я в этом постановлении упоминаюсь дважды, и как «формалист», и как руководитель оргкомитета Союза композиторов». Последовала целая череда собраний, разбирательств, которые отец не мог не посещать как член партии, в которую вступил в 1943 году, и как один из руководителей Союза композиторов. Его коллеги вели себя в этой ситуации по-разному. Про некоторых отец говорил, что, как в театре, «на сцене бьют не по-настоящему, а только делают вид, что бьют». Но были в окружении отца и такие, которые били по-настоящему.

– Отец хотел, чтобы Вы пошли по его стопам?

– Родители хотели, чтобы я занимался музыкой, мама в большей степени. Я учился в Центральной музыкальной школе по классу фортепиано, но музыка не стала моей профессией. В отличие от мамы, отец более трезво и спокойно отнесся к моему уходу из музыки. Он понимал, хотя открыто не говорил, что сыну будет трудно повторить успех отца. Папа не был приверженцем так называемых музыкальных династий. Он всегда мне говорил, что можно заниматься разными профессиями, разной степени престижности, как сказали бы сегодня. Важно знать свое дело, быть профессионалом, любить и честно выполнять работу.

В 1973 году отец тяжело заболел, перенес сложную операцию, через три года его оперировали повторно, удалили почку. Первые два года мы с мамой тщательно скрывали от него диагноз. Он был жизнерадостный человек, любил жизнь во всех ее проявлениях, и этот импульс у него оставался до конца. Когда ему удалили почку, он стал догадываться о своей болезни. Но мне никогда не говорил об этом, не задавал вопросов и, похоже, подыгрывал мне, потому что жалел меня и не хотел показывать, что знает правду. В Доме-музее отца в Ереване хранится его последнее письмо, которое он написал нашему другу Агаси Дарпеняну в Париж – отец был там в госпитале, и стоял вопрос, чтобы поехать снова. В этом письме без даты, а отец всегда датировал письма, два текста – на русском и на армянском языке. Как выяснилось позже, эти тексты разные. На армянском он написал такие слова: «Я уже не поеду в Париж и останусь здесь до конца». Видимо, отец не хотел, чтобы я это прочел по-русски, армянского языка я не знаю.

Композитор

– Как работал Арам Ильич?

– Отец любил работать ночью. Эта привычка родилась еще тогда, когда он был полон сил, вел активную жизнь. Вместе с тем, он не принадлежал к числу тех, кому для творчества, по его собственному выражению, был нужен «хрустальный замок», кстати, мама могла работать именно так. Ночью за роялем он что-то намечал, как будто пробовал. Партитура произведения была готова уже в голове, и он только записывал ее, причем сразу для всего оркестра. Он говорил, «у меня в голове уже все сочинение есть, вопрос в том, чтобы это не улетело и я успел записать». У отца практически нет черно-

виков.

Когда его спрашивали, какое произведение ему дороже всех, он показывал руку и говорил, что трудно определить, «какой палец из пяти дороже», каждый имеет свое предназначение. Но своим ученикам все же говорил, в том числе Льву Солину. Лев Солин рассказывал, что из трех первых своих концертов на первое место отец ставил фортепианный, на второе – концерт для виолончели, и только на третье – скрипичный, который пользуется наибольшей популярностью. Эти произведения технически очень сложные, как и все партитуры отца.

– Хачатурян создал три знаменитых балета, расскажите об этом.

– С балетами отец намучился. И причиной тому – либретто, которые постоянно переделывались в зависимости от постановок и требовали изменений в музыке.

Первый балет Хачатуряна «Счастье» был представлен на декаде армянского искусства в Москве в 1939 году. В нем уже было заложено либретто «Гаянэ», поэтому отец говорил, что «написал 2,5 балета». И часть музыки из балета «Счастье» перешла потом в «Гаянэ». Балет «Гаянэ» пережил огромное количество постановок, и все они были совершенно разные. Я хорошо помню, как в конце 50-х годов мы приехали в Ленинград на постановку очередной новой версии балета, и отца просили снова и снова что-то изменить, переделать, переписать. Для него это было большим испытанием.

Та же учесть постигла и балет «Спартак». Каждый балетмейстер видел его по-своему, и все изменения и нововведения касались также музыки. Отец, в конце концов, сказал, что есть партитура и на эту музыку и надо ставить балет, а если есть предложения, пусть согласовывают их с автором. Он всегда подчеркивал, что «не должно быть швов, существует драматургия музыки».

Когда Юрий Николаевич Григорович ставил «Спартака», шли настоящие бои. Известны слова отца, что «первая встреча с балетмейстером должна состояться в народном суде». И Григорович потом рассказывал, что, если Арам Ильич начинал «оттягивать подтяжки», значит, нужно было ждать грозы. В период подготовки балета отец был на гастролях в Америке. Я встречал его в аэропорту, и первое, что он мне сказал после 12-часового перелета, «едем в Большой театр». На прогоне сразу заметил изменения, которые были сделаны без него. После премьеры, когда у отца спросили его мнение о спектакле, он сказал: «Победителей не судят». Конечно, он очень хотел видеть балет на сцене Большого театра, и постановка Григоровича имела полный успех.

Отец посещал все спектакли «Спартака» в Большом, многие не понимали, зачем. Но он приходил на спектакль работать, все антракты он проводил с музыкантами, давал советы дирижеру, как исполнять музыку. А дирижировали Геннадий Рождественский и Альгис Жюрайтис. Для отца было важно, чтобы все услышали музыку, «как я ее написал и как я ее чувствую». И на фирме «Мелодия» Альгис Жюрайтис записал с оркестром полную версию балета «Спартак» в его первоначальном варианте. Кстати, отец присутствовал и на этой записи. Затем была осуществлена запись и балета «Гаянэ».

– А о создании оперы он задумывался?

– Отец очень хотел написать оперу. Он выбрал для нее повесть Льва Толстого «Хаджи-Мурат», она вызывала у него какие-то особые чувства. Мне думается, что ему была интересна тема стойкости духа, аллегорически описанная Толстым: рассказчик вспоминает историю Хаджи-Мурата в момент, когда видит на дороге репей, переломанный колесом, но, тем не менее, выстоявший и продолжающий расти. К сожалению, опера осталась только в замыслах.

Педагог

В 1951 году Александр Васильевич Свешников, известный дирижер, хормейстер и педагог, пригласил отца в Московскую консерваторию преподавать на кафедре композиции. С тех пор у отца был свой класс. Занятия проходили в аудитории №35, классе Николая Яковлевича Мясковского, у которого отец в свое время учился. Так началась его педагогическая деятельность.

– Как он относился к преподаванию?

– Отец говорил, что «преподавание очень затягивает», потому что это особый вид творчества, и относился к нему серьезно. Он считал, что учитель учится тоже, и с учеником надо быть на равных, заниматься совместной творческой деятельностью. Он приводил в пример своего учителя Николая Мясковского, стиль преподавания которого перенял. В этом стиле преобладали тактичность и интеллигентность и не было давления. Иногда отец занимался с учениками дома. Он вместе с ними как бы разбирался в произведении. Я никогда не замечал у него наставнического тона, а манера общения была самая демократичная. После экзаменов в конце учебного года все ученики традиционно собирались у нас дома.

Он переживал за всех и считал себя ответственным за творческую судьбу, а также успехи в жизни каждого. В музыкальной среде даже говорили, что, если это ученик Хачатуряна – значит, станет членом Союза композиторов. Я помню, как отец волновался по поводу того, что ему надо обязательно присутствовать на заседании секретариата Союза композиторов, где должен решаться вопрос о выделении квартиры одному из его учеников. И таких примеров много.

– Он выделял кого-то в своем классе?

– Конечно, но старался не показывать этого. Все ученики были «своими детьми». У отца было два ассистента – Алексей Рыбников и Кирилл Волков, совершенно разные, и отец высоко ценил ярко выраженную индивидуальность каждого. Это качество было ценно для него и в творчестве, и в жизни.

– С кем был дружен Хачатурян?

– Дружба была в студенческие годы, в молодости. Позднее для отца важнее были творческие отношения, когда объединяли общие взгляды, обсуждались общие темы. Все разговоры за дружеским столом вращались вокруг музыки.

Я с детства помню в нашем доме Дмитрия Дмитриевича Шостаковича. С ним у отца была настоящая творческая дружба. Дружили семьями, все были на «ты». Когда умерла Нина Васильевна, первая жена Шостаковича, помню, мама была в ужасном состоянии, она приехала за мной в школу и первое, что сказала, было, что умерла Нина Васильевна. Мама относилась к Шостаковичу с большой теплотой, бывала вместе с отцом практически на всех его премьерах.

– А с армянскими композиторами?

– Он первым в конце 30-х годов поддержал группу молодых армянских композиторов – Арутюняна, Бабаджаняна, Мирзояна, и Худояна. Они всегда были в поле зрения отца и регулярно бывали в нашем доме. Когда мы с отцом ездили в Ереван, он встречался с молодыми композиторами в Союзе композиторов. С их стороны это было общение с Мастером.

У отца было чутье на таланты, он чувствовал людей и говорил о себе: «Я человек-рентген». Он раньше всех разглядел талант Арно Бабаджаняна и заметил, что «этот мальчик» станет большим музыкантом. Также он первым предугадал творческую судьбу скрипача Леонида Когана, в 1943 году сказав, что он «принесет славу советскому исполнительскому искусству». В 1947 году на Международном конкурсе Всемирного фестиваля молодежи и студентов в Праге Леонид Коган получил первый приз.

– Арам Ильич Хачатурян был красивым видным человеком…

– Все знали, что Хачатурян в небрежном виде никогда и нигде не появляется. Я помню, как он всегда интересовался, подходит ли рубашка или галстук к костюму. Франтом не был, но всегда старался выглядеть элегантным. Он был очень артистичным человеком и говорил, что если бы не стал музыкантом, то был бы актером или театральным режиссером. Театр знал и понимал, его старший брат Сурен Ильич Хачатуров был театральным режиссером и работал во МХАТе.

– Вы занимаетесь музыкальным наследием отца?

– Отец издавал все, что считал нужным, все его произведения в основном изданы. Осталась музыка к театральным спектаклям и кинофильмам, а также ряд ранних камерных сочинений для виолончели, скрипки и альта.

Для театра и кино отец написал много. Он считал, что театральную и киномузыку нельзя публиковать в том виде, в котором она была написана для постановок и фильмов, и надо издавать сюиты, то есть концертные произведения. Отец подготовил к изданию сюиты «Маскарад», «Валенсианская вдова», «Лермонтов» (эта драма Лавренева шла во МХАТе) и «Сталинградская битва». После его смерти все эти сюиты, а также музыка к фильмам «Отелло» и «Адмирал Ушаков» вошли в собрание сочинений, подготовленное издательством «Музыка».

Вообще после смерти папы были планы опубликовать всю театральную музыку. Лев Солин, который этим занимался, хотел подготовить к изданию двухтомник этих сочинений. Но в 1991 году планы рухнули. Позже несколько произведений все же были опубликованы в издательстве «Композитор». Это были три цикла. Первый цикл – «Театральная музыка. «Армянская студия». Миниатюры»», в котором представлена музыка к четырем спектаклям армянских драматургов. Второй цикл – сюита «Король Лир» (музыка к одноименному спектаклю в Театре имени Моссовета). И третий цикл – сюита «Макбет» (музыка к одноименному спектаклю в Малом театре в Москве). Недавно вышло их второе издание. Своего часа ждет еще ряд сочинений.

Беседу вела Мария Григорьянц

Поставьте оценку статье:
5  4  3  2  1    
Всего проголосовало 233 человека

Оставьте свои комментарии

Комментарии можно оставлять только в статьях последнего номера газеты