№2 (313) февраль 2019 г.

Волшебная палочка, или От отрицания к утверждению

Просмотров: 4699

«В некоторых частях света люди отдали бы все за кусок пресной лепешки, а в других местах другие земляне тратят состояния, чтобы поголодать…»

Я не большой любитель Фредерика Бегбедера; он – нечто промежуточное между литературой, публицистикой и социальными сетями. Многие авторы пишут сегодня так, в непринужденно разговорном стиле, не напрягаясь по части фантазии, не строя сюжета, но есть у Бегбедера, то, чего нет у других – наблюдательность, кураж, точность фраз, самоирония и очаровательное бесстыдство, – и хотя другой француз, Мишель Уэльбек, нравится мне больше, он умнее и глубже, однако Бегбедер столь обаятелен, кокетлив и легок, что отдыха ради листаю каждую его новую книгу (благо его без промедления переводят на русский), находя немало забавного. Правда, каждый раз с трудом дотягиваю до конца, потому что все понял, не надо продолжать, это утомляет, как затянутое шоу.

Случай в аптеке

Не о Бегбедере речь. И не о том, что вышел его очередной опус под названием «Вечная жизнь», о надвигающейся старости и страхе смерти. Тема мрачная, книга в противовес игривая. Много интересной информации о современных изысканиях в области генетики, есть и забавные таблицы, составленные автором, в частности, таблица сравнений 30-летних с 50-летними. Такие, например, высказывания: в тридцать лет соседи жалуются на шум в его квартире, в пятьдесят – он жалуется на шум в квартире соседей; в тридцать ненавидит тех, кто говорит, что раньше было лучше, в пятьдесят – уверен, что раньше было лучше; в тридцать сомневается в существовании Бога, в пятьдесят – сомневается в атеизме. Близко мне вот это: в тридцать – кадрит манекенщиц, в пятьдесят – флиртует с аптекаршами.

Вот и я от тридцати до пятидесяти общался (плохое слово – «кадрить») с манекенщицами, моделями, актрисами, танцовщицами, стриптизершами и… вам лучше не знать, с кем еще, а после интерес незаметно сменился, и в поле моего зрения, как точно заметил игривый француз, попали аптекарши. Вот уже много лет они встречают меня с приветливой улыбкой в Москве и в Ереване, где, кстати говоря, улыбаться малознакомым мужчинам не очень принято. То есть, полагаю, я для них не столько мужчина, сколько веселый дяденька, который любит пошутить на тему собственных болячек, а еще умеет сделать необычный комплимент. Встречаются злючки в неподвижной маске царевны Будур (либо замуж не взяли, либо развелись), к ним я не хожу, благо аптек вокруг дома что там, что здесь хватает.

На днях любопытная сцена имела место в одной из ереванских аптек. Седовласый мужик, стоявший передо мной, спросил лекарство от давления. Аптекарша ответила, что его нет, но есть такой-то аналог. Мужик ответил, что у этого аналога такие-то побочные эффекты и назвал другой аналог, на что аптекарша развела руками – не было завоза после Нового года. Тогда мужик перечислил еще штук пять или шесть похожих препаратов, попутно объяснив, чем они отличаются друг от друга и назвав наизусть все их показания и противопоказания. Дай ему доску и мел, наверняка изобразил бы химическую формулу названных пилюль. Мы изумленно слушали его лекцию – аптекарша, видно, и половиной этих сведений не располагала, – затем я спросил, не врач ли он, этот седовласый, или, может, фармацевт. Нет, ответил мужик, простой инженер, но, прибавил он грустно, очень больной инженер.

Заглядывая в ленту фейсбука, где не смолкают политические дебаты, где наряду с показом пухлых малышей (вкусненький!), голых попок (сладенькая!), собачек, кошек и попугайчиков, наряду со всей этой пестротой, свидетельствующей о тихом помешательстве народа, совершенно мирные граждане, не имеющие к политике профессионального отношения, активно обсуждают кандидатуры в верхнюю и нижнюю палату парламента, раскладывают по полочкам программы партий, фракций, комиссий, грызутся меж собой по поводу назначений министров, замминистров, депутатов, слыша то и дело произносимые моими знакомыми имена всех этих загадочных гуманоидов, до коих мне, как человеку, имеющему другие интересы, нет никакого дела – не скажу в гробу, но где-то очень далеко, на вершине Фудзиямы я их всех видал, слыша весь этот безумный гомон – думаю: а ведь общество и правда хворое, ничуть не менее, чем тот больной инженер, проявивший удивительные познания в области фармацевтики. Ибо трудно себе представить среднестатистического гражданина нормальной, стабильной страны, занятого своим делом, который без запинки перечислил бы, скажем, весь состав кабинета министров, всех без исключения местных политиков, черт бы их побрал, политологов, партийных деятелей, олигархов, спикеров, помощников, советников, секретарей, продемонстрировал бы знание их биографий, характеров, семейного положения, хобби, вредных привычек, режима дня, круга друзей, подруг, родственников… А попутно рассказал бы, что произошло в соседних странах, каков годовой бюджет этих стран и как зовут тамошних министров, замминистров и далее по списку. Джеймс Бонд, стоя в сторонке, нервно курит, роняя слезы. Таких знатоков без промедления взяли бы работать в Интеллиджент-сервис. Или, что вероятнее, без разговоров отправили бы в психушку. В той самой теоретически нормальной, стабильной, процветающей, счастливой стране, которая, очень надеюсь, все же существует на нашей планете, и не в одном экземпляре. Без надежды, сами понимаете, жить нельзя.

Встреча зонтика со швейной машинкой

В памяти то и дело всплывает образное определение сюрреалистического абсурда, данное классиком латиноамериканского магического реализма – кубинским писателем Алехо Карпентьером: «Встреча зонтика со швейной машинкой на анатомическом столе» – вот вам и сюрреализм. Такого рода встречи зонтика с машинкой постоянно происходят в нашей с вами жизни, мы к ним привыкли, как к чему-то само собой разумеющемуся, да и сами стали с некоторых пор не более чем сюрреалистическими персонажами. Алехо Карпентьера, некогда модного у нас писателя, сейчас мало кто помнит. Как и Карлоса Фуэнтеса. Или Мигеля Астуриаса. Или искрометного Марио Варгаса Льосу. Из известных латиноамериканцев в памяти людей остались, наверное, Маркес, Жоржи Амаду и, может быть, Кортасар, и то не уверен. Я недавно прочитал в сети, что мать Карпентьера, оказывается, русская эмигрантка, фамилия Вальмонт, родственница знаменитого русского поэта Бальмонта. Не думаю, что факт сей известен широким российским массам. Вот, скажем, в Армении, будь у Карпентьера армянские корни, о его творчестве писали бы диссертации, назвали бы площадь, улицу, на худой конец какой-нибудь переулок его именем, не исключено, что поставили бы писателю памятник в центре Еревана, как поставили Вильяму Сарояну (на новых денежных купюрах, доложу вам, совсем недавно портрет великого американца отпечатали). А в пятидесятые годы прошлого века, если кто не в курсе, обходили Сарояна стороной, ругали как буржуазного автора, отказывались переводить на армянский, на всякий случай, боясь гнева московского. И только когда на русском его издали, тогда и у нас взыграли национальные чувства, и мы взялись за перевод. Это я к тому, что памятники, портреты, названия улиц в наше время и на нашей территории – штука мимолетная и зыбкая, как человеческая жизнь. Труайя-Торосовым в советские годы тоже сильно гордились, сегодня почему-то позабыли; спроси у прохожих, кто такой Анри Труайя, вряд ли ответят. Звучит парадоксально и все же в семидесятые-восьмидесятые народ был грамотнее и образованнее, хоть и не было в то время интернета и совершенно невообразимого для маленькой страны астрономического количества учебных заведений. С иностранными языками, правда, было плохо, учили спустя рукава – за ненадобностью, должно быть, ибо мало кто в нашем счастливом зоопарке мог предположить, что когда-нибудь будет свободно гулять по улицам Парижа или Лондона.

Сегодня знакомая в Ереване рассказывает, что, оставшись без работы, стала преподавать русский язык на дому. Копейки, но на хлеб хватает. Кому, спрашиваю, преподаешь. Молодым людям, поступившим в вузы. Как так, ведь они уже поступили? Поступили, но термины в том же, например, медицинском институте не переведены на армянский, учебники по-прежнему на русском, а новое поколение, особенно из сельских регионов, русского практически не знает, в школе не шибко учат, там сами учителя в педагогах нуждаются. Вот и лечись у нового поколения врачей. Мне профессор в Ереване настоятельно советовал не ходить к докторам, закончившим институт в девяностые или позже. «Узнаешь, что ему меньше пятидесяти, уноси ноги!» Армянские актеры – выпускники театрального не опасны для жизни, как новоиспеченные доктора, но увидев их в местных телесериалах, решите, что над вами издеваются. Русские сериалы профессиональнее, но и тут соприкосновение с искусством весьма отдаленное. Школы нет, нижайший уровень профессионализма, и думается мне, что проблема эта всеобщая и неслучайная: инфантильным обществом руководить удобнее, оно нетребовательно. На маленьких, постреволюционных, да к тому же моноэтнических территориях, где люди всматриваются друг в друга, как в зеркало, перенимать опыт не у кого и сравнивать не с чем, все нелепое, необычное и непривычное, все хорошее и нехорошее – все на виду.

Скажем, в Москве, конечно, не обратил бы внимания, а здесь по приезде сильно смуглолицых людей вижу на каждом шагу, некоторые в чалме. Не туристы, говорят ереванцы, а индусы-мигранты, их приехало несколько тысяч, в дополнение к уже примелькавшимся иранцам. С одной стороны, приятно сознавать, что и у нас имеются свои «понаехавшие», значит, и мы чего-то стоим, значит, где-то хуже, чем у нас, с другой стороны, получается, свои стремглав уезжают, а чужие стремглав наезжают, и не немцы, не французы с англичанами, не русские с украинцами, что можно было бы приветствовать, ибо интернациональный город, я убежден, лучше всякого мононационального, а те, что обмотавшись простыней и обняв дерево поют под проливным дождем «витик-дана…» А знаете ли вы, что они, «индостанцы», после того как перестали быть колонией Англии и обрели независимость, толпами уезжали к бывшим завоевателям-эксплуататорам, в Британию, учились там, устраивались на разные работы, до сих пор едут, англичане аж взвыли. Часть современной художественной литературы Индии пишется на местных диалектах, другая часть – на английском. В мире не вчера началось переселение народов и слияние культур, просто мы присоединились к процессу позже. Сегодня это называется глобализацией, сопротивляться ей бессмысленно и глупо, вызывает споры лишь то, в какой степени и до какого предела она может быть безопасна для национального самосознания.

Оптимисты в Армении, а их после «бархатной революции» стало видимо-невидимо, уверяют, что народ перестал уезжать, а наоборот, уехавшие, прослышав про великие перемены, потихоньку возвращаются. Не знаю, насколько это так, в официальную статистику никогда не верил, но сказав: «оптимистов видимо-невидимо», должен уточнить: они, оптимисты эти, меньше года, как образовались, с апреля семнадцатого. До того их в народе не наблюдалось вовсе, ни одного, был народ-жалобщик, народ-плакальщик, народ-лишенец. Оптимисты водились исключительно в правительственных кругах, да еще среди тех немногих (в том числе артистов), кто был подпущен к золотому скромных размеров корытцу. Те жили своей жизнью, народ – своей, на разных, можно сказать, планетах, связь между которыми прервана. Впрочем, не все сегодня оптимисты, имеются и пессимисты, причем воинствующие пессимисты. Среди как тех, так и других много женщин бальзаковского возраста. Сей феномен меня давно интересует: в них, в давно обронивших прелести дамах, особые, процессы, что ли, происходят, и мне чрезвычайно любопытен механизм этих процессов – отчего они каждый раз со смертным боем выдают желаемое за действительное? Лично я, вступив в свой «аптечный период» (см. выше) и приобретя тонометр для измерения давления, перестал с этим народом спорить. Как уже было сказано, в статистику не верю, а верю исключительно собственным глазам и ощущениям. Осенью довелось проехать на автобусе из Костромы через Ярославль в Москву. По пути, в маленьких городах, на опушках нескончаемых русских лесов, на развилках дорог и на речных брегах то и дело встречались армянские закусочные, кафе и рестораны под названием «У Армена», «У Карена», «У Каринэ», «У Армине», «У Гаянэ», «У Гамлета с Офелией» и даже «У Лаэрта». И что же, они, эти Лаэрты, по-вашему, побросают свои с трудом и немалыми взятками возведенные заведения и помчатся на историческую родину, в неизвестность? Я вас умоляю! Оно конечно: ежели оттуда, из лесов и полей, погонят – вернутся. Но не гонят же. И перестаньте притворяться, будто от них родине нет пользы. Есть польза – миллионы рублей, что уже много лет поступают в республику. Перестаньте звать их домой заунывно, пафосно и фальшиво. Ну, предположим, приехали – что дальше?.. Устал я от вашего вселенского плача, не вижу трагедии в том, что армяне раскиданы по миру, потому хотя бы, что не они, так их внуки станут теми Азнавурами и Сароянами, которыми будете гордиться. Кто же вернется, спросите? Кому надо, те вернутся. Вернутся потерянные, неустроенные, не вписавшиеся, ностальгирующие – и флаг им в руки, пусть возвращаются и строят.

Дошли до меня слухи, будто создаются в Армении новые рабочие места и требуются рабочие руки, это хорошо, если правда. Не знаю, требуются ли к рукам еще и головы. Нас пока количество волнует больше, чем качество. Наработанное качество, увы, растеряли в девяностые, когда уходили лучшие: старели, болели, впадали в депрессию, невостребованные умирали. Или уезжали… Это и была школа, которой сегодня не хватает, школа, которая необходима любому желающему сохранить себя народу. Дед мой, человек русской закалки, по разным поводам, лукаво улыбаясь, проговаривал фразу: «Ничего, сотрем, начнем сначала». Вот и стираем, и снова начинаем. Переводим, к примеру, на армянский тех иностранных авторов, которых мое поколение читало на русском еще 40 лет назад. Для нового поколения они – открытие. Одно новшество имеется: в нынешнем поколении, равно как и в молодом правительстве, появились англоязычные, сказать точнее, знающие английский. Читают ли они Фолкнера и Фаулза, сомневаюсь, но хоть на лицо не ужасные, как прежние, коих человек эстетствующий, во сне увидев, не проснулся бы. На лицо добрые, добрые ли внутри – не ведаю. Поживем – увидим. Не знаю, кто кому за что платит, но решительно не понимаю тех, кто тридцать лет терпел старых, в ножки им кланялся, новых, года не прошло, ругает, направо и налево слюной брызгая. Ругает заранее. В хвост и в гриву. Расскажу по этому поводу анекдот.

Видит солдат поздно вечером торопливо идущего гражданина и кричит ему вслед: «Стой, стрелять буду!» Тот, испугавшись, ускоряет шаг. Солдат стреляет, гражданин падает замертво. Другой солдат подходит и спрашивает у стрелявшего товарища: «Зачем стрелял, до комендантского часа еще полчаса?» – «Я его узнал, – отвечает стрелок, – он мой сосед, живет далеко, за полчаса ему домой все равно было не успеть».

Комплиментарность

Комплементарность – научное понятие, означающее взаимодополнение или парное соответствие. В молекулярной биологии это взаимное соответствие молекул, в генетике – взаимодействие генов, приводящее к новому доминантному признаку, в пассионарной теории этногенеза – подсознательная симпатия одного этноса к другому, в социологии – положительное отношение и взаимодействие двух слоев населения. Так вот, существует также комплиментарность отрицательная. Скажем, известная нам из школьной программы классовая борьба – типичное проявление отрицательной комплиментарности. В армянской действительности последних лет назрела столь мощная отрицательная комплиментарность по отношению к правящему классу, столь абсолютная нетерпимость и неприятие его, явившиеся результатом разрушенной и разграбленной экономики, полунищей, беспросветной жизни населения, его обездоленных слоев, с одной стороны, и безбедного, бесшабашного, эпикурейского существования кучки избранных и малосимпатичных субъектов – с другой, столь очевидна была прорывающаяся наружу массовая ненависть, что нужен был лишь лидер (и неважно, кто), который озвучил бы это всеобщее отрицание и помог бы своим примером неприятие массовое до конца выразить. Все революции, что кровавые, что «бархатные», что «оранжевые», строятся изначально на отрицании, величайшем катализаторе разрушения. Реализовав отрицание, лидеры революции неизменно оказываются перед необходимостью дальнейшего утверждения. Иначе говоря, снесли, теперь надо строить. Тут и начинаются проблемы. Гляньте историю революций, их в мире хватало, и убедитесь, как это непросто – перейти от отрицания к утверждению.

В стиле румба

Я приехал в Ереван незадолго до Нового года. Продукты, как и водится, за несколько дней до праздников, вместо того, чтобы подешеветь, подорожали. Продавцы на рынке, владельцы товара, зная, что в первых числах января никто ничего не покупает, а значит, фрукты и овощи на лотках придут в негодность, ни за что не хотят сбавлять цену – лучше выбросить в мусор, чем продать задешево. Мусор убирают хорошо только в центре города, чуть дальше машин не хватает, подземными переходами людям брезгливым лучше не пользоваться, общественный транспорт битком набит, в микроавтобусах пассажиры стоят в три погибели, как узники концлагеря, которых везут в газовую камеру, электричество время от времени отключается, электроприборы выходят из строя, лифты застревают между этажами, мастеров не хватает, а те, что есть, работают тяп-ляп. Как и прежде, вместо детских площадок во дворах выстроились в ряд унылые бетонные гаражи… Как не вспомнить слова Филиппа Филипповича про разруху, ежели кто читал Булгакова. Население верит, что новые власти, расправившись с ненавистной коррупцией, к которой, между нами говоря, оно привычно, местами даже генетически склонно, взмахнут, стало быть, эти самые власти волшебной палочкой – и республика в одно мгновение превратится в сверкающий Диснейленд. Пока не взмахнули, пока идут подготовительные работы, пока сажают бывших толстобрюхих, что не может не вызвать удовлетворения широких масс. Нет разве что гильотины на площади Республики, вместо нее высится до небес самая дорогая в мире елка, символизирующая величайшую революцию в одной из наиболее бедных стран СНГ. Ну так как будем жить дальше, господа?.. Нет ответа. Что от него, от народа, тоже кое-что зависит, никому из того же народа в голову не придет. Любить свой город, не нарушать закон, беречь окружающую среду, не сорить где попало, работать на совесть, осваивать профессию, перенимать опыт, жить в мире с соседями, уважать друг друга, уметь слушать, уметь говорить, уметь молчать, учить детей доброте, честности, самим учиться нравственности, которая не между ног, а в головах… Перечислять долго, лучше расскажу про ереванского приятеля, который недавно машину купил. Подержанную иномарку, стоит, если кому интересно, три с половиной тысячи долларов. Большую квартиру в центре продал, купил меньшую чуть дальше от центра, хватило на сверкающую «Тойоту» и не только. А что если и мне купить? Не советует. Ты, говорит, человек нервный, не удержишься, кому-нибудь врежешь, неприятностей не оберешься. Видишь ли, объясняет, хочешь понять характер народа и города, езди за рулем. Водят как бог на душу положит, уступать никто никому не желает. Каждый считает себя главным на дороге, он лучше других, и терпеть не может тех, кто сбоку, сзади, спереди. Никто ни с кем не считается, не любят друг друга, не хотят считаться – и все тут. Пока доедешь до места, чувствуешь себя выжатым, как лимон, ненавидишь всех и вся. Перестрелял бы! У мня, продолжает приятель, всегда успокоительные пастилки под языком.

Вот так.

Еще лучше анекдот расскажу, раз вспомнил кубинского писателя Карпентьера.

Фидель Кастро с трибуны, как всегда страстно, обращается к кубинскому народу, призывая его больше работать, меньше танцевать, потому что только так можно отстроить страну. «Вам ясно?» – спрашивает. «Ясно, – отвечает народ на площади, подхватывает призыв вождя и, ритмично двигаясь в стиле румба, хлопая и притоптывая в такт, скандирует: – Больше работать, меньше танцевать, больше работать, меньше танцевать…»

Вам не кажется, что слишком много шума вокруг нас? Сами кричим, сами отзываемся. Несолидно как-то получается, не очень соответствуем собственной тысячелетней мудрости, собственным, давно почившим гениальным умам. Не кажется?.. Я тут случайно фразу выхватил у Бегбедера, с которого, помните, весь этот разговор пошел. Фраза такая: «Эхо всегда высмеивает человека, который его провоцирует. В детстве я быстро уставал от этой игры, горы глотали мои крики. Глупо подсаживаться ради пары-тройки ответных реплик. Тишина всегда одерживает победу».

Замечали ли вы, господа, что мы перестали смотреть на великую гору? Привыкли, что она тут, на расстоянии вытянутой руки, стоит, как театральная декорация. А не мешало бы повернуть голову и хотя бы раз в день всмотреться в нее, внимательно, пристально, не отрываясь, как это туристы делают. Минуту, другую, третью… Всмотришься и поймешь: она все видела, все пережила, она пережила само время, ее ничем, никогда не удивишь, вот, оказывается, почему так таинственно и снисходительно-лукаво глядит на нас сверху, молчит и смотрит, и, кто знает, возможно, про себя усмехается, вздыхает: эх, люди, люди, жить так и не научились!

Руслан Сагабалян

Поставьте оценку статье:
5  4  3  2  1    
Всего проголосовало 16 человек

Оставьте свои комментарии

  1. Хорошая статья,....жаль, во что превратили Армению.
Комментарии можно оставлять только в статьях последнего номера газеты