«Я счастлив, что вернулся на родину моих предков»

– Григорий Аркадьевич, Вы родились и 21 год прожили в славном многонациональном городе Баку. Кто Ваши предки, родители?

– Баку очень много значил в формировании моего характера, умении дружить, доброжелательно относиться к людям, любить красоту моря и музыку древнего Востока. Сейчас в этот город людей моей национальности не пускают.

Мои предки по отцовской линии издавна занимались виноградарством. Достоверно известно, что в начале XVII века Шамаханский хан пригласил их вместе с другими виноградарями из Нагорного Карабаха на земли южного склона Большого Кавказа для развития виноградарства и виноделия. Это были в основном долгожители, смелые, сильные, трудолюбивые люди, истинно верующие в Бога христиане. Таким был и мой дед, проживший 108 лет и учивший нас всему, что он перенял от предков.

Отец мой, Аркадий Иванович Габриэлянц, первым из нашего рода оставил деревню. Стал рабочим, вырос до директора завода. В первый день войны ушел на фронт солдатом-добровольцем, вернулся капитаном с семью боевыми наградами. Мама, Мария Ованесовна, сирота, ее родителей убили во время геноцида армян в 1915 году. Очень добрая, коммуникабельная и заботливая, умная и любимая мама.

Я с семи лет все летние каникулы проводил в деревне, возил на пастбище для косарей воду в огромной бочке. Чтобы эту бочку наполнить, нужно было 40 раз с ведром спуститься к роднику по 60 ступеням. Зато как были благодарны люди за воду! Как подарок давали мне конфету, хлеб или картошку. С огромной благодарностью вспоминаю свою школу №160 – лучшую школу города, где мне дали полноценные знания, научили не запоминать, а понимать.

Мое детство пришлось на военные годы. Отец на фронте, мать работала в две смены. Помню, на мой день рождения в доме не было вообще никакой еды. И вдруг раздается стук в окно, и папин друг, инвалид, протягивает мне конфетку. Поздравил меня с днем рождения и ушел. Разве такое забудешь…

– А каким был Ваш путь в геологию?

– С детских лет мы с друзьями наблюдали, как возвращаются с промыслов нефтяники – сильные, полные достоинства люди. И нам хотелось быть похожими на них. Поэтому после школы я поступил в Бакинский нефтяной институт, где преподавали известные ученые-геологи: М.А. Абрамович, А.А. Али-заде, С.М. Апресов, В.Е. Хаин, А.В. Тихомиров.

Я готовил себя к профессии геологоразведчика: активно занимался спортом: греблей, скалолазанием, высокогорным туризмом. С первого курса мы учились не только на кафедрах, но и непосредственно на промыслах Апшерона, в горах Кавказа, познавая на практике секреты профессии.

В Баку недостатка в нефтяниках не было, поэтому, получив диплом, я написал во все нефтяные районы страны, предложил свои услуги. В ответ получил всего одну телеграмму из Туркмении: «Если хотите работать, вылетайте».

Туркменские Каракумы, где я проработал с 1956 по 1965 год, – это 320 тыс. квадратных километров совершенно неизученной пустыни. Поначалу было очень трудно, жили и трудились порой на пределе физических возможностей. Условия крайне жесткие: страшное пекло, и на все нужды 6 литров воды в сутки, доставляли ее вертолетами. Температура в июле почти 50 градусов жары в тени – а ближайшая тень находилась в 250 км от места, где мы работали.

– Но было и счастье?

– Да, я помню жаркий майский день 1959 года. Уже двое суток ведем испытание первой скважины, пробуренной в Каракумах. Все устали, и я читаю бригаде «Трое в лодке, не считая собаки»…

И вдруг выстреливает мощный фонтан газа и нефти, самый первый в Каракумах! А ведь на то время существовал лишь прогноз, который далеко не всегда точен. Надо же: мы выбрали крохотный клочок огромной пустыни и попали в самую точку!

Мне несказанно повезло, что я начал трудовой путь именно здесь, прошел путь от геолога съемочного отряда до главного геолога республики. При дефиците профессионалов-геологов старшего поколения мы, молодые, были самостоятельными, свободными в своих действиях. Сами искали и находили решения в сложных положениях, да и в жизненных ситуациях. В 25 лет я стал главным геологом крупной нефтеразведочной экспедиции, а в 28 – главным геологом республиканского геолкома. Так Каракумы стали моей геологической родиной, и я подарил им свою первую монографию «Геология и нефтегазоносность центральных Каракумов».

Каракумы для меня окончились открытием ряда крупных газовых месторождений. Началось проектирование газопровода «Средняя Азия – Центр».

Москве тогда был нужен специалист. В то время не спрашивали, где тебе интересно. Все мне говорили, что лучше быть первым в Каракумах, чем последним в Москве. Я не поверил, полетел в столицу главным геологом ВНИИГАЗа.

В 1965-1987 годах вел научную, педагогическую и научно-производственную деятельность во ВНИИГАЗе, МИНХ и ГП, НПО «Нефтегеофизика», защитил докторскую диссертацию. В 1987-1989-м занимал пост директора Всероссийского научно-исследовательского геологического нефтяного института ( ВНИГНИ). Очень много работал как консультант за границей: в Эфиопии, Мозамбике, Йемене, Китае, Монголии, на Кубе, в странах СЭВ, достаточно хорошо изучил геологию союзных республик.

– В 1989 году Вас назначили на пост министра геологии СССР…

– Напомню, в это время всех выбирали, а не назначали – и министров тоже. Почему выбрали меня? Не знаю! Может быть, учли мой длинный, достаточно плодотворный геологический путь, профессионализм и конечно же способность быть лидером. Мне с детства было тесно, когда был вторым.

Лидерами рождаются, вот и я родился с внутренним стремлением быть первым. Министр обязан быть лидером.

Я принял этот пост, когда все менялось: наступило время перестроек, суверенитетов, независимости на всех уровнях – и это при недостаточном финансировании и нехватке продуктов питания. Свою деятельность я начал с обращения к геологам СССР. Пытался честно объяснить ситуацию, рассказал, что хочу сделать. Спасение отрасли было нашим общим делом. Попросил коллег поверить в искренность моих намерений, дать свои предложения по решению сложных задач. Поступило более сотни предложений, многие из них пополнили мою программу.

В первые же дни я избавился от отдельного подъезда, отдельного лифта на второй этаж и всего того, что изолировало министра от сотрудников. Завел такой порядок, когда каждый желавший встретиться с министром не сталкивался с каким-либо непреодолимым препятствием.

Хорошо, что тогда геология представляла собой богатейшую школу с высокопрофессиональными кадрами на всех уровнях, где всегда доверяли больше уму, а не словам. Мои предшественники на посту министра, такие как Петр Яковлевич Антропов, Александр Васильевич Сидоренко, Евгений Александрович Козловский, сформировали замечательные традиции, которые я старался продолжить, обогащая их новыми идеями, отражающими дух времени.

– Григорий Аркадьевич, каким Вам запомнилось самое начало 90-х?

– Шел процесс разрушения государства, народного хозяйства. Естественно, геология не могла оставаться вне доминирующих в стране процессов. Дважды «великие реформаторы» ставили вопрос о ликвидации министерства. Нам, при поддержке союзных республик, удалось отстоять отрасль. На 40% было снижено финансирование ГРР. Планировался переход на рыночные отношения, при полной отмене централизованного материально-технического обеспечения. Шла работа по созданию союзного договора. Надо было искать новые решения.

14 первых руководителей союзных республик подписали с Министерством геологии СССР договор о необходимости сохранения единого союзного органа по управлению геологоразведочным процессом. Это была большая допутчевая победа.

Для решения финансовых проблем был создан фонд воспроизводства МСБ. Добывающие предприятия часть средств от продажи минерально-сырьевой продукции, в соответствии с установленными тарифами, переводили на специальный счет, который использовался для ведения поисковых работ Мингео.

Министерство начало собственными силами добывать нефть и золото. Это давало дополнительные средства, а главное, при условии организации добычи нефти правительство согласилось сохранить в порядке исключения централизованное материально-техническое снабжение геологической отрасли. Валюту стали получать за счет внешнеэкономической деятельности. Все эти неординарные действия позволили в это сложное время, вплоть до августовского путча 1991 года сохранить геологическую отрасль. Мы не ликвидировали ни одного предприятия, а главное – выполнили все плановые показатели по приросту запасов полезных ископаемых.

Это была очень эффективная работа. На каждый вложенный в недра рубль создавалось ценностей на 25 рублей. Только за 1989-1990 годы Министерство геологии СССР прирастило 2 млрд тонн нефти и 2 трлн 200 млрд кубометров газа. Эти запасы вместе с гигантскими ресурсами, созданными за последние 30 лет советской эпохи, сделали Россию самой обеспеченной минерально-сырьевыми ресурсами (МСР) страной в мире.

Кстати, в это же самое время печать и телевидение представляли министров СССР только в облике «врагов демократии и прогресса».

– Это было до августовского путча. А что случилось после?

– В 1991 году, уже после так называемого путча, Министерство геологии ликвидировали. Демократы-реформаторы полагали, что можно обойтись без профессиональной геологической отрасли, что рынок сам будет обеспечивать воспроизводство МСР, компенсируя добытую продукцию приращиваемыми запасами. Однако, как мы знаем, ничего подобного не произошло.

Когда произошел августовский путч, я был в отпуске. Всех министров тогда вызвали в Верховный Совет, объявили путчистами и в нарушение Конституции освободили от занимаемых должностей.

Кстати, официального решения об увольнении министров СССР не было. Неразбериха полная. И многие, в том числе и я, в течение полугода сидели в своих кабинетах и ничего не делали, получая зарплату. Один раз принесли даже премию, видимо, за примерное сидение.

Я считал аморальным работать в аппарате новой власти, которая очернила все то, что создавалось моим поколением. Нужно было найти новую работу, которая никак не связана с политикой и властью. Однажды я попытался контактировать с новой властью, надеясь, что мои профессиональные знания могут остановить безграмотных руководителей от безумных действий. Кое-что удалось сделать…

– В результате Вы создали международную научно-техническую консультационную фирму «Геосервис»?

– Да. Со мной работали мои коллеги, опытные геологи-профессионалы: Э. Бакиров, А. Золотов, С. Винниковский, В. Лаврушко, М. Степанян, В. Богданов, М. Павлов, Б. Магомед-Эминов, А. Габриэлянц.

Мы консультируем проекты, проводим экспертизы, даем научно аргументированные заключения, ведем самостоятельные исследования, курируем ГРР малых нефтяных и газовых компаний, у которых нет собственных геологических служб. За 20 лет мы выполнили более 100 контрактов. Мои сыновья, Михаил и Аркадий, оба окончили РГУ нефти и газа имени И.М. Губкина. Это зрелые, здоровые и умные люди, хорошие специалисты. Они подарили мне уже пятерых внуков.

Я считаю, моя профессия – самая интересная в мире. Она заставляет искать, думать, быть сильным. Геолог обязан видеть то, что другим людям не дано: детали, воссоздающие эволюцию нашей планеты.

Если бы мне удалось снова возродиться на этой земле, я бы обязательно выбрал специальность геолога. Так много еще не сделано. Так много хочется увидеть, понять.

– Вы с любовью и ностальгией говорили о Баку. Как могло так случиться, что сегодня в Азербайджане свирепствует армянофобия, даже в школьных учебниках?

– Когда я говорил о Баку, я говорил о Баку с 1934 по 1956 год. Это был период, когда мы ни в школе, ни в институте никого не различали по национальности. Это был по-настоящему многонациональный город, и я сейчас не помню, кто какой национальности был, я всех моих друзей помню по именам. У меня, как и у всех моих ровесников, ностальгия совсем по другому городу. А не по современному Баку. Скажите, какая может быть у меня ностальгия, если я не могу поехать в этот город? Если меня не пускают туда потому, что у меня в паспорте написано, что я армянин? Никакой любви к этому городу у меня нет, и я нигде не пишу, что моя родина – это Баку. Я пишу, что моя родина – Советский Союз. Потому что я не считаю родиной место, где я родился… А то, что там происходит такое, разве это новое? Разве Геббельс не превратил страну с высочайшей культурой, в которой были Гете, Бетховен, если хотите, даже Ницше, Маркс и другие, в страну фашистскую? Почему вы думаете, что в Баку этого нет? Если во главе страны стоит президент – я его знал когда-то, это был спокойный, добрый человек, – который говорит: «Армяне в любой точке мира являются нашими врагами», то что мы можем сказать про него? Разве это допустимо для президента, да и вообще для цивилизованного человека? Может разве быть еще более глупая и более неуместная, неразумная фраза, выраженная устами президента?

– Как Вам видятся пути решения карабахского конфликта?

– Я вижу единственный вариант – это поиск компромиссных решений, не унижающих и не подчиняющих Карабах воле других государств. То есть тот компромисс, который считает возможным Карабах, как победитель в этой войне. Потому что я считаю, что ни одна проблема, даже домашняя, даже семейная, даже между детьми и родителями, в принципе не может решаться без разумного компромисса. Если мы считаем, что во всех без исключения областях должны быть компромиссы, а я думаю, так считают большинство разумных людей, он должен быть и в карабахском вопросе. Потому что с позиций силы никогда он не будет решен ни одной, ни второй стороной.

– Расскажите, пожалуйста, более подробно о Ваших планах по развитию геологических изысканий в Нагорном Карабахе. Что сделано на сегодня и каковы перспективы?

– До последних лет в Карабахе работала одна горнодобывающая организация. Сейчас работает четырнадцать. И более того, мы считаем, что работа должна идти в нескольких плоскостях.

Первое – это современные исследования в нуждах народного хозяйства, для повышения экономической эффективности.

Второе – это перспективное направление, которое будет рассчитано на будущие поколения. Для этого мной создан Фонд будущих поколений. Этот фонд основан на внебюджетные средства, и это не деньги инвесторов. В этом фонде собраны ассигнования, которые направлены на разведку месторождений. Они будут использованы через 20-30, а может, и более лет. И всё поступает в этот фонд. Чтобы не было, как в России – сегодня сделали, сегодня же, извините, прожрали, а что будет завтра – бог с ним. Нельзя страну беспощадно грабить, не думая о тех, кто будет жить после нас.

Третье направление, главное – это дальнейшее развитие геологической деятельности, а не той, вспомогательной, которая приходит вместе с инвесторами. Ведь зачастую инвесторы – это люди, которые хотят получить в личное пользование «всё и сейчас». А геологическая служба в Карабахе уже есть. У нас создана своя мощная экспедиция, есть своя центральная лаборатория, оснащенная самой современной аппаратурой. Будет происходить дальнейший рост как геологической службы, так и современной лабораторной базы. Наша цель – в ближайшие пять-семь лет довести запасы меди в Карабахе до 2 млн тонн. Это имеет очень большое значение для нашей республики.

– Григорий Аркадьевич, похоже, Вам и сегодня не сидится на месте. В Москве Вас практически не бывает...

– Два года назад я переехал из Москвы в маленький город Шуши в Нагорном Карабахе. Здесь уникально красивая природа, славный народ, и что для меня, как для специалиста, очень важно – слабо изученная геология. Снова, как 57 лет назад в Каракумах, я работаю в поле, создаю геологические подразделения, но ищу уже не нефть и газ, а золото, серебро, медь, молибден, цинк, свинец, ртуть, хром и многое, многое другое, в чем нуждается эта маленькая, никем не признанная, но существующая, мирно живущая, заслуживающая внимания и уважительного отношения страна.

Даст Бог, и я успею сделать что-то полезное для родины моих предков, и если Карабах признает меня своим – то и для моей родины.

Беседу вела Юлия Горжалцан