Минские соглашения не стали фундаментом прочного мира

Остроты ситуации добавило то, что возобновление военных действий произошло в канун саммита «Большой семерки» (после начала украинского кризиса этот формат уменьшился за счет исключения из него РФ). На сегодняшний день никто не даст гарантий того, что «разморозка» конфликта остановится. И самое главное – даже не остановка или продолжение «разморозки», а обозначение траектории, по которой она будет происходить. Можно ли говорить об окончательном крахе «Минска-2»? И если это так, то кто мог бы стать спонсором «третьего Минска»?

Сегодня апелляция к соглашениям в столице Белоруссии стала общим местом в выступлениях политиков и силовиков по обе стороны линии противостояния, а также всех заинтересованных игроков. Здесь не открывается ничего нового. Так или почти так и почти те же лица вели себя после того, как в сентябре прошлого года были подписаны первые Минские соглашения. Которые так и не стали фундаментом прочного мира. Точнее сказать, даже прочной «заморозки» они не обеспечили. Их нарушения росли по нарастающей линии, пока не достигли своего пика в январе – феврале 2015 года. Потребовалось подключение европейских тяжеловесов (за которыми угадывалось и американское вовлечение, ибо Вашингтон держал руку на пульсе ЕС и Украины), чтобы обеспечить переговоры с Москвой и достижение новых соглашений. Заметим, документ, подписанный в Минске в феврале 2015 года, не отменял первых договоренностей. Он строился на них. И если не произойдет чего-то совершенно выбивающегося за ныне существующие рамки конфликта, «третий Минск» не будет отрицать второй. Новый мирный пакет станет продолжением старого.

Понимание этой сложной логики поможет нам разобраться в том, почему июньское обострение в Марьинке было во многом неизбежно. Начнем с того, что документ, принятый в Минске несколько месяцев назад, со всей очевидностью демонстрировал: ни одной стороне не удалось достичь решающего преимущества в переговорах. Российский президент Владимир Путин мог бы занести себе в актив ряд позиций. Среди них особый статус ряда районов Донбасса в рамках возможной автономизации региона (в конце концов, назвать процесс его партикуляризации можно как угодно, важен сам тренд в этом направлении) и восстановление контроля над российско-украинской границей только после проведения местных выборов и «всеобъемлющего политического решения». Сам же контроль признавался возможным при условии выполнения пункта 11 (проведение конституционной реформы) – в консультациях и по согласованию с представителями отдельных районов Донецкой и Луганской областей в рамках трехсторонней Контактной группы (ОБСЕ – Россия – Украина). Таким образом, Киеву фактически предлагалось отложить вопрос о контроле над своей госграницей на потом.

Но в то же самое время тезис о федерализации в текст не попал, а Москва долгое время делала ставку именно на это. Более того, «особость» не была закреплена за всей территорий Донецкой и Луганской областей. Де-факто это говорило о том, что руководство РФ отказалось от идеи «Большой Новороссии». В разных вариациях эту идею уже озвучили различные представители «сепаратистов» (Александр Бородай, Олег Царев). Москва не делала это открыто, но текст «Минска-2» данный поворот зафиксировал.

В «Комплексе мер по выполнению Минских соглашений», принятых в феврале 2015 года, также как и в сентябрьских договоренностях, речь шла о выведении всех иностранных вооруженных сил и разоружении ополченцев. Однако Москва трактует эти требования по-своему. Кремль продолжает рассматривать конфликт в Донбассе, как внутриукраинскую гражданскую войну и отрицает присутствие российских военных на Украине. С этим категорически не согласен ни Запад, ни тем более Киев. Петр Порошенко называл конфликт в Донбассе «отечественной войной». И противостояние с Россией стало важнейшим элементом для перезапуска украинского национального проекта, от которого непросто отказаться тем, кто пришел к власти после второго Майдана.

Впрочем, реализация всех этих положений на практике (принятие законодательства об особом статусе ряда территорий Донбасса в Верховной Раде) продемонстрировала, что у Киева есть свои внутренние ограничители для продвижения компромиссов. Теоретически Россия сохраняет за собой возможности прямого взаимодействия с руководством ЛНР и ДНР, но в реальности Киев пытается всеми силами препятствовать этому.

Следовательно, текст февральского соглашения, не подписанный первыми лицами, носил очень зыбкий характер. Неизбежно вставал вопрос о том, кто и как должен был выполнять мирные соглашения в условиях отсутствия пункта о миротворческом контингенте и уже имеющемся негативном опыте имплементации первых Минских договоренностей. Принципиальный для России вопрос о снятии санкций со стороны Запада также не был четко прописан, как и статус Крыма. Надежды на то, что конфликт в Донбассе спишет изменение юрисдикции полуострова (которую на Западе считают аннексией), не оправдались. Что же касается Украины, то с ее точки зрения соглашения слишком мягко трактуют действия России.

Таким образом, «Минск-2» не разрешил существующих проблем. Он, говоря медицинскими терминами, стал «обезболивающим средством», но не лечением недуга. В условиях, когда все стороны хотели бы добиться победы над оппонентом, но не могли реализовать свои «программы-максимум», возникла потребность в минимизации насилия и обеспечении мирной паузы. Но мирная пауза – это вовсе не то же самое, что перемирие, не говоря уже о мире. Действительно, в весенние месяцы масштабы вооруженного противостояния в Донбассе заметно снизились по сравнению с предшествующим периодом. Однако по части продвижения мер доверия, а также политического урегулирования стороны не продвинулись. Речь идет в данном случае как о непосредственных участниках противостояния, так и обо всех вовлеченных игроках. Никакого внутриукраинского диалога, о чем речь шла и в сентябре 2014 и в феврале 2015 года, не началось. Для Киева разнообразное взаимодействие с нынешними лидерами ДНР и ЛНР есть легитимация руководства самопровозглашенных образований (а оно избрано с нарушением Минских договоренностей). Но, перефразируя одного известного политического деятеля, других политиков для украинского руководства нет. Тем паче, что игнорирование имеющихся непризнанных лидеров и трансформация конфликта в открытое противостояние с Россией, помимо увеличения шансов на помощь Запада оружием (включая и летальное вооружение), повышает риски перерастания противостояния, как минимум, в европейское противоборство, в котором путь Украины отнюдь не будет устлан розами.

Нынешний конфликт на украинском юго-востоке невозможно себе представить без конфронтации между Россией и Западом. К сожалению, февральские договоренности, хотя они и позиционировались, как совместные действия лидеров стран ЕС и российского президента, принципиально ничего не изменили. США и их союзники не смогли отойти от «эксклюзивного подхода» по отношению к России. Оговоримся сразу. Речь идет не о том, чтобы Запад в одночасье признал российскую «правду», отказался бы от санкций и пересмотрел свое отношение к Крыму. Как бы того ни хотелось многим профессиональным оптимистам, такой разворот на 180 градусов не представляется возможным. Но скорректировать подходы на российском направлении можно и нужно было бы. Однако для такой коррекции пришлось бы признать Москву не единственным виновником и эксклюзивной причиной украинского кризиса, а также признать определенные резоны РФ по европейской безопасности. Россия не готова принять ее в том виде, в каком она тотально отождествляется с НАТО и ЕС с их расширениями без учета российских мотивов и интересов. Но США и Евросоюз не готовы к каким-либо изменениям. Россия по-прежнему видится главной виновницей, а ее лидер – помехой для урегулирования конфликта на Украине. Как следствие – укрепление дискурса «смена режима». Наиболее активно его озвучивают представители «новой Европы» и Канады (где многочисленная украинская община играет значительную роль). Но США, естественно, были бы также не против того, чтобы иметь дело с новым российским визави.

Чем опасен такой разворот? Если отсутствие внутриукраинского диалога чревато активизацией военной активности на линии соприкосновения сторон, то конфронтация между Россией и Западом грозит «балканизацией» Украины. «Эксклюзивный подход» к РФ убивает на корню любую мотивацию к переговорам и к компромиссам (включая и те, которые могли бы быть выгодны Украине, США и ЕС). Что бы кто ни говорил относительно «приспособления» России к санкциям, их дальнейшее расширение опасно для социально-экономического развития страны. Включение же Донбасса в российскую бюджетную орбиту (оно постепенно уже происходит) с учетом хронических проблем этого региона, высокой доли пенсионеров и неработающих, а также разрушенной войной инфраструктуры ложится дополнительным бременем на государственную казну.

Добавим к этому обострение приднестровского конфликта. 21 мая 2015 года Верховная Рада Украины приняла решение о денонсации межправительственного соглашения о транзите российских военных через украинскую территорию в Приднестровье (с формально-правовой точки зрения непризнанная республика является частью Республики Молдова). Но и это еще не все. Депутаты высшего законодательного органа власти Украины проголосовали за отмену целого пакета документов, регламентирующих вопросы материально-технического снабжения Оперативной группы российских войск (ОГРВ) и миротворцев. Как следствие, новая угроза для пророссийского региона на фоне резкого сокращения экономических контактов между ним и Одесской областью. С назначением же на должность губернатора Михаила Саакашвили нет особых сомнений, какой курс выбирает Киев на приднестровском направлении.

И здесь дополнительные политические и социально-экономические издержки.

Заинтересована ли Москва в том, чтобы при имеющихся обстоятельствах пойти на компромисс и снизить градус противостояния? Что бы ни говорили многие «говорящие головы» на ТВ, такой интерес имеется (особенно у представителей финансово-экономического блока в руководстве). Но политика – не бухгалтерия. И помимо соображений казны, существуют такие мотивы, как престиж страны и внутриполитические издержки. И принимая в расчет эти факторы, уступки Москвы могут быть реализованы не по сербскому сценарию, а с «сохранением лица». Но таковое сохранение Запад не готов гарантировать. В итоге получается замкнутый круг. В мире заинтересованы все, но его условия не являются предметом устойчивого консенсуса. К стратегическому же переосмыслению правил европейской безопасности стороны также не готовы. При таких исходных данных любой обстрел и любая атака у Марьинки или у Песков, у Мариуполя или у Широкино могут привести к более активной «разморозке», которая не ограничится уже региональным форматом. Горючего материала накоплено немало, и вопрос спички не является непреодолимой сложностью. Проблема, к сожалению, в том, что и первый, и второй «Минск» концентрировались вокруг того, как надежнее спрятать спички, а не заняться уменьшением количества горючего для конфликта. Как следствие – Дебальцево зимой и Марьинка летом. Но пока стороны не предали ритуальному проклятию сам минский процесс, слабый шанс на выход из тупика остается.

Сергей Маркедонов, доцент кафедры зарубежного регионоведения и внешней политики РГГУ