«Мир в красных тонах» Ашота Хачатряна

Сказанное не означает, что автор картин, пейзажей, натюрмортов, портретов чужд интереса к другим цветам, но они, как правило, живут в согласии с ним, словно подпитываясь витальной силой, энергией его. Разумеется, такое предпочтение, очевидно, связано и с местом происхождения Ашота, и внутренним его темпераментом, и способностью в мириадах оттенков ведущего цвета его живописи выявить страсть и сокровенность красного. Пластические решения, к которым прибегает художник, отличаются свободой, цельностью и ясностью композиции, ее динамикой, способностью без насилия покорить пространство, передавая его многомерность на плоскости холста. Когда не только цвет, фигуры, предметы, детали становятся многослойными из-за преимущественно пастозной манеры письма, но и потому, что в них словно спрессовываются переживания, время, размышления. Живопись Хачатряна позволяет вновь ощутить, что декоративность для него – эстетическое и содержательное понятие, в котором изображенное в каждой его детали является и предметом, и красотой. Разумеется, сказанное относится не только к декоративности красного, но и к тем подчас аскетичным по цвету решениям, в которых господствуют мягкие, словно пастельные ноты светло-золотистого, голубого, зеленого. Подчас эти цвета конструктивно и одновременно прихотливо соединяются, особенно в работах абстрактного плана, образуя веселую, звонкую, динамичную «карусель» своеобразной цветовой переклички. Конечно, сама природа Армении, ведущий цвет ее строений, терпкий знойный воздух связаны с ощущением насыщенного горячими тонами колорита. Он, этот колорит, присущ творчеству выдающихся зодчих древней страны с уникальной корневой культурой. Он полыхает на палитрах замечательных армянских мастеров цветом радости, драмы, любви, сотворения образа окружающего мира. М.К. Аникушин в одном из своих выступлений, говоря о взаимодействии национальных культур, произнес почти афористичную фразу: «Сарьян повысил цветовой градус русской живописи…»

Ашот начал рисовать еще на уроках истории, причем, надо полагать, иллюстрируя таким образом задания учителя – в рисунке передать ощущение истории, чтобы лучше запомнить сюжет. Это уже развивало творческую фантазию. А обучение в Ереванском училище декоративно-прикладного искусства у Акопа Ананикяна конечно же стало приобщать его к постижению прекрасного творческого наследия выдающихся армянских творцов. Приобщение Ашота к искусству уже после службы в армии и приезда в Ленинград обогатилось занятиями у таких художников-педагогов, как Б.С. Угаров, Ю.М. Непринцев, П.П. Белоусов, В.Г. Вальцев. По словам самого Ашота Хачатряна, жизнь в Ленинграде – Петербурге, обретенные здесь знания помогли ему больше ощутить красоту и самобытность Армении. «Искусство Петербурга, сам город дают основательность и остроту взгляда», – считает художник. В работах Ашота есть своя внутренняя тема. Она выражается и через сюжет, и через состояние самих выразительных средств. Поэтому, кстати, его названия не кажутся надуманными, выспренными, ибо они подкреплены характером решения. Слово утверждается изображением. Подобная естественность – одна из характерных черт искусства живописца. Чутко ощущая токи природы, прежде всего в ее цветовых импульсах, Ашот, который впрямую не обращается к исторической теме, тем не менее исподволь передает историчность в своих композициях. Исключением не являются две картины, посвященные геноциду армян. Понятное дело, страна с многовековой родословной, которая отмечена в древних храмах, башнях, обычаях, которая, кажется, вплавилась в саму землю, обрядовость красивого и талантливого народа позволяют выявить приметы времени. Доступные, конечно, внимательному взгляду. Это чувство явственно ощутимо в полотнах «Из глубины веков», «Жертвоприношение», «От века к веку», «Монастырь Гегард». В качестве персонажей здесь неизменно присутствуют древние строения, плотно заполняющие живописную поверхность. И в этой каменной тесноте и соразмерности возникает ассоциация не только о добрых руках прекрасных умельцев-каменщиков, но и о столетиях, которые год к году, десятилетие к десятилетию вслоились в каменную летопись зодчества, благодарную человеческую память. Здесь неизменно присутствуют люди. Их обычно немного, но они тоже напоминают о дне современном и о тех, кто создавал храмы, дома, кто лелеял землю, кто растил сады. Храмы и дома перестраивались, менялись поколения, но нечто неизменное словно одушевляло память, объединяя людей и сделанное ими в понятие, которое выразил еще поэт Гесиод – «труды и дни».

Трогательны небольшие «жанры» Хачатряна – «Пекут лаваш», «Сумерки. Армянская деревня», «Двое на крыше», «Перед дорогой», «Ожидание. У дома», «Ожидание». В них есть бытовые приметы, простые детали, но вместе с тем нет какой-то приземленности, потому что все одухотворено, пронизано чувством доброты, сопричастием. Как эмоционально насыщено взятое крупным планом пространство в картине «Перед дорогой», словно человек, стоящий у порога дома, цепко удерживает нас! А в «Ожидании» почти ощутима эмоциональная сила притяжения. Так что сюжеты у Ашота – не констатация действа, а образ человеческого переживания, выраженного в том числе и психологическим состоянием цвета, формы.

При, казалось бы, повторяющихся мотивах – цветы, горы, весна, лето, осень, порою и зима – не возникает чувства некой одинаковости. Очевидно оттого, что, подобно природе, не дублируется восприятие и воплощение собственного чувства автора. Скорее возникает желание смотреть еще, ощутить новый поворот в трактовке букетов, подсолнухов, арбузов, гранатов, яблок, сирени – от роскошно натуроподобных до фантастично декоративных. Интересно наблюдать, вглядываться, как происходит процесс преображения от работ с более конкретным изображением, к примеру, осени, до возникновения своеобразного символа, апогея осенней поры. Воплощенного так, что вспоминаются слова Бориса Пастернака – «пожар листьев». Иногда возникающая литературная ассоциация понятна, потому что в данном случае речь идет о созвучии поэзии в живописи и живописи в поэзии.

При всем разнообразии пейзажных мотивов, мотивов в натюрмортах (начисто изгоняющих представление о мертвой натуре, ибо она жива своей образной сущностью) отчетливо возникает мысль о хорошем умении выразить абсолютно характерное в природе при любом способе обобщения.

Это качество не могло не проявиться в портретах Хачатряна, разных его автопортретах – от раннего «Автопортрета с белой повязкой», словно задающего тон своей психологической выразительностью и способностью сделать фон эмоциональной живописной средой, до более поздних, разных по состоянию, но неизменно очень темпераментно написанных живописных изображений. Весьма проницательны его «Портрет скульптора Левона Лазарева» (своеобразно дополненный трагедийным холстом «Мир образов Левона Лазарева») и, естественно, очень открытый, доверительный «Портрет жены», где художник бережно выявляет внутреннее состояние модели.

Вряд ли сам художник думал об этом, но получилось так, что в каждом из жанров, к которым обращается Ашот, есть его своеобразный символ. Это «Каменный цветок», возникающий в своих огненный гранях, словно из страстного замеса горячего оттенка мятущегося цвета. Или «Волшебная природа» с, кажется, преувеличенными, как в народном искусстве, формами, напоминающая волшебное цветение Эдема. Или «Колокола наших душ», которые, кажется, связывают воедино историческую значимость наслоения веков, повседневной жизни и неизбывности душевной памяти. И наконец, «Корабль мечты», возникающий в золотистом сиянии как божественное видение, как романтический образ, рожденный стихией моря и цвета, как беспокойная мечта…

При всей эмоциональности, свободе письма, стремлении выразить больше изображенного в философском обобщении сущего на земле видна не только художническая фантазия, но и творческая добросовестность, стремление сделать достойно, жизненно и художественно-убедительно. В роду Ашота не было художников. Но мама Асмик и отец Ваник приучали сына все делать на совесть, хорошо, добротно, с выдумкой. И хотя поначалу это вовсе не касалось предметов искусства, зато воспитывало умение сочетать с творчеством труд. Судя по всему, это не только осталось навсегда в жизни Ашота, но и преобразилось в отношение к живописи. Разные эти черты: и способность доискиваться до характерного в многоликом мире, найти ведущие цвета для образной выразительности человеческого лица, лика природы, обнаружить новую интонацию в, казалось бы, известном – все это проявляется в полной мере в работах художника. Конечно же этими качествами проникнуто искусство Ашота Хачатряна, к каким бы сюжетам он ни обращался – к армянским или к российским... В них живут искренность, доброта и увлеченность окружающим миром, стремление сказать об этом с чувством, еще раз вспомнить о том, сколь выразителен этот удивительный красный – ведущий цвет в палитре живописца Ашота Хачатряна.

В конце мая 2024 года художник проведет персональную выставку в Мурманском областном художественном музее, отметив ею свое 70-летие.

А.Ф. Дмитренко, профессор, заслуженный работник культуры РФ, почетный член Российской академии художеств