N 3 (126) Март 2008 года.

Пенелопа не ждет Одиссея

Просмотров: 3721

Чаплин родился в Англии, всемирную популярность обрел в Америке, а встретил старость в Европе. Набоков подолгу жил сначала в России, затем в Германии, во Франции, в Америке и под конец в Швейцарии. Генри Миллер, классик американской литературы, обиделся на свою страну – на то были причины – и много лет прожил за ее пределами. Маркес перебрался из Колумбии на Кубу. Кортасар, один из основоположников латиноамериканского «магического реализма», поселился в Париже. Милан Кундера покинул Чехословакию, будучи известным писателем. Милош Форман, Эмир Кустурица, Пауло Коэльо… Кто еще? Американский писатель-фантаст Артур Кларк на старости лет поселился в Шри-Ланке…

Чаплин родился в Англии, всемирную популярность обрел в Америке, а встретил старость в Европе. Набоков подолгу жил сначала в России, затем в Германии, во Франции, в Америке и под конец в Швейцарии. Генри Миллер, классик американской литературы, обиделся на свою страну – на то были причины – и много лет прожил за ее пределами. Маркес перебрался из Колумбии на Кубу. Кортасар, один из основоположников латиноамериканского «магического реализма», поселился в Париже. Милан Кундера покинул Чехословакию, будучи известным писателем. Милош Форман, Эмир Кустурица, Пауло Коэльо… Кто еще? Американский писатель-фантаст Артур Кларк на старости лет поселился в Шри-Ланке…

Карету мне, карету!

Многие представители российской элиты также предпочитали жить за границей. Старая добрая традиция, привнесенная, должно быть, Петром Первым. Гоголь, как известно, писал «Мертвые души» в Италии и считал ее своей второй родиной. Тургенев время от времени, можно сказать, наведывался в Россию. Достоевский – было время - из забугорных игорных домов не вылезал. Кому-то нравилась экзотика Кавказа, кто-то предпочитал Париж. Уезжали, возвращались, снова уезжали и снова возвращались, и все было относительно нормально, пока не грянула революция, после которой в стране почти не осталось лучших людей и светлых умов. Генофонд распался, державой завладели мутанты. В большевистскую Россию вернулись немногие. Кое-кто купился на обещание славы, пожизненной и посмертной. Горький, например. Или Алексей Толстой. Вернувшись, служили на совесть, хотя с совестью договориться было сложнее всего. Первый том «Хождений по мукам» Толстой писал на Западе, а последний – в Советской России. Сравните, и станет ясно, какие метаморфозы может претерпевать незаурядная, яркая личность, однажды подогнувшаяся под режим. Талантливая ложь выглядит правдоподобно. Верил Толстой в Сталина или нет – не в том дело. Обидно за больших писателей. За Маяковского. За Чаренца. И даже за Булгакова Михаила Афанасьевича. Последний выжал из себя довольно скучную пьесу, посвященную вождю. Вообще, за многих замечательных людей прошлого неловко и обидно. Хотя не суди да не судим будешь. Да и нам ли судить? А вот выводы – пожалуйста, сколько угодно. И первый из них таков. Именно тогда, когда захлопнулись двери в большой мир и петровское окно в Европу забили досками, когда родился лозунг «Кто не с нами, тот против нас», страна обросла колючей проволокой, а патриотическими песнями Дунаевского и Лебедева-Кумача заглушили лай сторожевых овчарок, – тогда и вбита была в сознание людей новая оценочная шкала, согласно которой всякий, кто захочет пожить в другой стране, предатель и государственный преступник. Вбито было так основательно, что передавалось из поколения в поколение на генетическом уровне. И если в свое время печорины и чацкие требовали карету, дабы умчаться подальше от России, то И. Ильфу и Е. Петрову пришлось завернуть Остапа Бендера с румынской границы обратно в Совдепию. Я иногда доставляю себе удовольствие просмотром швейцеровского «Золотого теленка» с непревзойденным Юрским, и каждый раз, когда Великий комбинатор, обвешанный драгоценностями, направляется к государственной границе, нервы у меня сдают, останавливаю кино. Здесь для меня история заканчивается. Остальное – ложь. В семидесятые, между прочим, история повторилась. Актер Олег Видов на пике потрясающей популярности перебежал границу. Перебежал буквально. И не вернулся, и в управдомы не пошел. Савелий Крамаров, Василий Аксенов, Сергей Довлатов, Иосиф Бродский, Владимир Войнович, Борис Сичкин, он же Буба Касторский, верный друг «неуловимых»… Их было много, достойных людей, советских эмигрантов – кто сам уехал, кого выселили. А когда рухнули Советы, так и вовсе толпами кинулись за бугор. Попробуйте открыть клетки в зоопарке. Или распахнуть ворота тюрьмы. Тот же процесс пошел в бывших советских республиках, только если из России уезжали на Запад, то из республик все больше тянулись в Россию (за исключением разве что прибалтов). 90-е - время великого переселения народов. Правда, теперь уже стала проявлять инициативу не элита, как оно было в стародавние времена, а простой люд. Простой, но предприимчивый: вялым, ленивым, бездарным нечего было делать в чужих краях. Парадокс, однако, в том, что любовно приглаженная за семьдесят с лишним лет идея дружбы народов улетучилась в одночасье, как только эти народы тесно соприкоснулись. Хуже всего пришлось мигрантам-кочевникам: они не находили теплого приема и понимания ни там, куда переезжали, ни там, откуда уехали. Став «чужими среди своих», «своими среди чужих» многие из них, увы, так и не стали. Даже если расставались с акцентом, нацепляли протокольный галстук, а жены обильно перекрашивались в блондинок. Даже если дела шли недурно и бумажники не пустовали, все равно на пришлых смотрели снисходительно и с недоверием. А впрочем, тут не «даже», а «тем более». Эмигранты всегда раздражают местных, удачливые – тем более. Короче, «понаехали».

Пусть не ходят к нам во двор

В Праге я спрашивал, считают ли они Милана Кундеру, переехавшего в Париж, да к тому же сменившего чешский язык на французский, предателем. Не считают. А интересно им, что он там делает, какие книги пишет, о чем? Интересно, сказали. И прибавили, что все же романы, написанные им на родине, были лучше. У меня давно зреет вопрос, который некому задать, поэтому посылаю его в пространство, в никуда. Почему наши соотечественники, оставшиеся на родине, не интересуются теми, кто уехал, в то время как уехавшие очень даже интересуются оставшимися? Ведь уехавших почти столько же, сколько оставшихся. Не станете же вы утверждать, будто любите свой народ только на одну его половину. А что каждый из нас до умопомрачения любит свой народ, видно хотя бы по армянскому телевидению, где по всем каналам с утра до вечера в страстных чувствах к народу признаются политики, чиновники, деятели культуры, спортсмены, пенсионеры, дети. Такое ощущение, будто народ – это овдовевшая Пенелопа, взаимности которой надо во что бы то ни стало добиться любвеобильным женихам. И объясните мне, наконец, что есть народ: каждый в отдельности, сумма личностей – или все вместе, нечто усредненное?

Я спросил об этом своего ереванского приятеля, горячего патриота. Его непоколебимый оптимизм порой зашкаливает так, что он теряет способность трезво мыслить. Счастливый человек. Я и сам не прочь походить в розовых очках, но, должно быть, диоптрия не подходит. Вообще, доложу вам, счастливы те, кто неизменно придерживается одного правила, одного языка, одной любви, одних ценностей. И несчастлив соответственно тот, кто постоянно мечется, ищет, сравнивает и сомневается. Во много мудрости, сами знаете, много печали. Итак, я спросил у приятеля:

– Можно ли любить народ в целом и не любить каждого его представителя в отдельности?

– Можно, - ответил он без запинки, - если каждый в отдельности любит не народ в целом, а только себя.

Одни прощают тех, кто уехал в трудные девяностые, но не прощают уезжающих сегодня, другие осуждают и тех, и этих, считая их отступниками, третьи и сами не прочь уехать, но нет ни сил, ни возможности: не так просто порушить привычный образ жизни и начать все с нуля. В определенном возрасте переехать из одной квартиры в другую проблема, не говоря уже о переезде в другой город, в другую страну. Есть и четвертые, которые нашли на родине свою достаточно удобную нишу и справедливо полагают, что менять шило на мыло бессмысленно. Мой друг относится частично ко вторым и к четвертым. Я задал ему следующий вопрос:

– Почему ты терпимо относишься к тем, кто уехал давно, и категоричен к уехавшим за последние 15-20 лет?

– Во-первых, потому, что прежде люди перемещались в пределах одной страны, где все обстояло относительно благополучно. Они руководствовались творческими задачами, как, например, Джигарханян, или какими-нибудь иными целями, но не желанием сменить трудную жизнь на легкую. И если русскоязычных, уехавших в Россию, можно как-то понять, то махнувшие на Запад вызывают недоумение. Летом приезжают в Ереван, как на дачу, и начинают поучать нас с европейских высот. Взять хотя бы твою беседу с актрисой и литератором в «Ноевом Ковчеге». Уже 15 лет живут в Париже. Ну и живите себе, процветайте. Зачем говорить о том, что Ереван стал более провинциальным, чем был, что в телевизоре лица не те, что музыка не та, это плохо, то никуда не годится… Плохо - оставались бы тут и приложили бы усилия к тому, чтобы стало лучше. Ведь оставшиеся терпели голод, холод, нищету, но в меру сил что-то делали. И если жить сегодня стало относительно легче, то благодаря оставшимся.

– Согласись, что в немалой степени благодаря уехавшим тоже. Ты, значит, считаешь, что если человек живет в Париже, то по одной этой причине он лишен права высказывать мнение? А если он любит свой город, в котором прожита большая часть жизни? Почему точка зрения умного человека может кому-то помешать, если в этом городе все так хорошо и замечательно?

– Наверное, не все хорошо и замечательно. Но я говорю о нравственном праве. Пусть вернутся, живут в равных с нами условиях и ругают сколько душе угодно – слова не скажу.

– Представь, вернулись сотни тысяч, а то и миллион. И что им тут делать? Тебе же первому в твоей уютной нише станет тесно. А если тебе предъявят более высокую планку, по которой надо работать, так и вовсе взвоешь.

Мой друг задумался. Пауза была долгой. Потом он пожал плечами:

– Пусть возвращаются не все сразу, пусть понемногу… - Сказал и снова умолк: как понемногу, в какой последовательности? Затем махнул рукой: - Да бог с ними, пусть живут там, где живут.

«В этом гостинице я директор!»

Взрослым нужны мифы ничуть не меньше, чем детям сказки. Поэтому с возрастом детские сказки незаметно перетекают во взрослые мифы. Не позавидуешь старшему поколению, пережившему глобальный мифологический крах. Младшему легче. Ибо если ребенка с детства приучать к тому, что не добро побеждает зло, а наоборот, то для него нет ничего проще, чем перейти на сторону зла. А еще проще переставить местами эти два понятия, и когда добро станет злом, а зло добром, то со временем появятся новые мифы, которые когда-нибудь в будущем будут снова порушены. И тогда снова придется худо старшему поколению, и так далее аж до Страшного суда. Люди хватаются за мифы, как утопающий за соломинку. В сказках и мифах – твердая логика жизни, подобная человеческому скелету. Без нее теряется устойчивая опора. В советском обществе, к примеру, существовал миф о западном рае. Наивное совковое воображение рисовало города и страны, где нет ни забот, ни болезней, ни запретов, где все безусловно счастливы и где, в отличие от нашей страны, не полубедность, а богатство распределено между всеми поровну. А когда на собственном примере поняли, откуда оно берется, это богатство, как оно распределяется и что значит потерять веру в завтрашний день, то и вовсе стало страшно. Маркса надо было внимательно читать. Нет, не в большевики записываться, а просто понять природу вещей. И не в том дело, что один строй хорош, а другой плох. Дело в другом: прозревать, оказывается, страшно. Видеть мир таким, каков он есть – черно-белым, без прикрас, жестким, равнодушным и непреклонны – столь тяжело и дискомфортно, что не всем дано это выдержать. И вот вам невеселая статистика: за последние 10 лет количество инфарктов и инсультов увеличилось втрое.

Еще один миф местного значения. Ереванцам кажется, что уехавшие соотечественники живут хорошо, куда бы они ни направились – в Россию, в Европу, в Америку. Оттого так думают, что самим плохо живется. Иначе говоря, осуждение, равно как и одобрение имеет здесь социальную основу. Ведь не станут же одни французы осуждать других французов, считать их предателями или завидовать им только потому, что те уехали куда-нибудь в Африку. Другое дело – африканцы. Они позавидуют уехавшим во Францию соплеменникам. Хотя не могу утверждать наверняка, с африканскими нравами плохо знаком.

Но точно знаю, что завидовать нечему. Всякий уехавший неизбежно сталкивается с массой проблем, к решению которых прикладывает максимум усилий. В современном мире никого не ждут с распростертыми объятиями, и всякому пришлому следует сильно постараться, чтобы доказать, что он чего-то стоит. Обретая одно, что-то другое непременно теряешь, это аксиома, и весь вопрос в соотношении. А соотношение обретенного и потерянного у каждого свое, оно не всегда поддается усреднению и объяснению. Зачем понадобилось всемирно известному писателю или актеру покинуть богатую страну и поселиться на богом забытом экзотическом островке, никто, кроме их самих, не сможет объяснить. Склонность к стандартам более характерна для нас, лишенцев, оказавшихся под развалинами империи. Вот и ищем причины. Уехал, чтобы прокормить семью. Уехал, чтобы выжить. Уехал, чтобы себя реализовать. Уехал, чтобы не задохнуться. Последнее объяснение, впрочем, наименее доступно пониманию даже в таком интеллектуальном гнездышке, как Союз писателей Армении. Представьте себе, они не придумали ничего лучшего, как взять и вычеркнуть из списка союза уехавших писателей (кроме тех, с которыми дружат лично). Даже если те приезжают каждый год. Даже если активно пишут и печатаются. Почему «даже» – «тем более» если приезжают. Тем более если пишут и печатаются. Потому что раз приезжают, значит, есть деньги, а раз пишут, значит, востребованы, а раз востребованы и есть деньги, то нечего делать в Союзе писателей Армении. Вот такая логика. С другой стороны, смешные люди, в поте лица ищут армянские корни у всех сколько-нибудь известных людей в мировой культуре и как дети радуются тому, что кто-то где-то сказал о них пару вежливых слов. Да не в том вопрос, чтобы непременно быть членом морально устаревшей, кафкианской организации. По нынешним временам это не так уж и престижно, а в издательствах давно не требуют обязательного членства, как это было прежде. Тут иное, тут сказывается отношение одних представителей к другим представителям горячо любимого народа. И если нет иной возможности подвергнуть остракизму, отсечь, отмежеваться, то поступим хотя бы так – вычеркнем фамилию. Помните Рубика, персонажа Фрунзе Мкртчяна из фильма «Мимино»? «В этом гостинице я директор!» - сказал он, многозначительно подняв палец в кабине грузовика.

Золотое руно

Мой старый друг актер Ашот Гукасян играл шута в спектакле «Кориолан». Играл замечательно, потому что и в жизни был шутом. Режиссер Александр Андраникян, который живет ныне в Нью-Йорке, был в восторге от того, как Ашот озвучил все десять персонажей нашего мультфильма «И каждый вечер», получившего Гран-при на Всесоюзном кинофестивале 1987 года. Ашот умел копировать любые звуки, любые голоса лучше нынешних пародистов. Друзья называли его Гукасом. Гукас к тому же отлично пел и играл на музыкальных инструментах. Однажды он помог мне, не помню уже, в каком вопросе, позвонив куда следует и поговорив с кем следует голосом Фрунзе Мкртчяна. Если бы в девяностые он не уехал в Колхиду, то сегодня, наверное, утер бы нос многим телевизионным шутам. Если бы, конечно, его допустили до кормушки. А уехал потому, что Ереванский драмтеатр им. Г. Сундукяна обнищал и перестал платить актерам деньги. Уехал, потому что жена была из тех краев. Уехал с семьей, прекрасно понимая, что нет в Колхиде золотого руна. Но была надежда хоть как-то свести концы с концами, если к тому же сдать квартиру в Ереване. Неделю назад он вернулся. Сильно похудевший, усталый, но не унывающий. Спустя четыре дня, стоя на остановке автобуса, почувствовал себя плохо, припал к дереву и за несколько минут скончался от сердечного приступа. Сейчас, когда я пишу эти строки, его тело находится в церкви. Оттуда и вынесут, потому что в квартире Гукаса живут сегодня другие люди.

Может, несмотря ни на что, следует верить в миф? Убедить себя, что так не могло быть, но так было. Или так не было, но так могло быть. Ясон нашел золотое руно, а Одиссей победил циклопа, преодолел искушения, вернулся в Итаку, цветущий и сильный, разогнал льстивых женихов и вновь обрел любимую Пенелопу. Почему нет? Только не прислушиваться к внутреннему голосу, который ехидно подскажет: «А дожидалось ли золотое руно Ясона и был ли нужен Одиссей Пенелопе?»

Руслан Сагабалян

Поставьте оценку статье:
5  4  3  2  1    
Всего проголосовало 45 человек