Эдуард Арушанян: Друзья! Стойкости и честности желаю, и еще вкалывать надо!

– Эдуард Бениаминович, в январе этого года Вам исполнилось 90 лет, и Вы еще работаете. Скажите, пожалуйста, как медик: как сохранить работоспособное состояние в таком возрасте?

– Отвечу коротко: вкалывать надо!

– Работать, работать и работать?

– Как англичане говорят: Job, job and job.

– Человек, который работает – он всегда востребован и находится в форме? Вы это хотите сказать?

– Ну да. Это продлевает жизнь, добавляет здоровья. Все люди болеют, страдают и так далее, надо только помнить, что никто, кроме тебя самого, тебя не спасет. А как спасать надо? Я знаю только один инструмент – это работа, увы.

– Понятно. Эдуард Бениаминович, я знаю, что Вы родились во Владивостоке.

– Был такой грех у моих родителей.

– Скажите, пожалуйста, как в те годы – 1934-й – армяне, Ваши родители, попали во Владивосток? Можете рассказать эту историю? И немного о Вашей семье.

– Семья у меня врачебная. Дело в том, что отец у меня из Пятигорска, недалеко отсюда. Мама – из Осетии, владикавказская армянка. И они встретились в Краснодаре, будучи студентами Кубанского медицинского института. Там они поженились, а когда выпустились – отца забрали в армию.

– Так это еще 1933 год, наверное?

– Да, 1933 год. По армейским делам они попали уже во Владивосток. Мама оставалась на гражданке, а папа был полковым врачом в кавалерийском полку. И у нас долгое время в доме висела фотография, где мой папа на лошади, в бурке и с шашкой наголо. Он этим гордился. А потом папа заболел, и они переехали сначала в Пятигорск, а потом в Кисловодск.

– Из Владивостока снова переехали?

– Да, сначала на Северный Кавказ.

– Это какой год уже был? После войны?

– Нет, еще до войны, в 1935 году, мне было полтора или два года. Так что о Владивостоке я имею смутное представление, но, когда я работал в Чите, где заведовал кафедрой, меня сделали членом ученого совета Владивостокского медицинского института. И я из Читы во Владивосток летал на заседания. Когда я в первый раз полетел, мама позвонила и говорит: «Слушай, будешь во Владивостоке – зайди на улицу Пушкина, там есть роддом, где ты появился!» И я выполнил волю мамы, пошел в этот роддом, посмотрел. В общем, такие детали, не очень важные.

– Почему же, очень интересно. Интересно узнать, кем был Ваш дед, отец отца? И откуда вообще они родом, как попали в Пятигорск? Если есть такая информация.

– У меня в этом плане, к сожалению, провал в биографии. Потому что родители моего отца в 1919 году ушли из жизни. Была эпидемия гриппа, они оба скончались. А отца воспитывал родной брат его отца, дядя с тетей. Они жили в Пятигорске.

– То есть более дальнюю историю Вы не знаете.

– Нет. Я знаю больше историю маминого рода. Она носила фамилию Бараташвили, хотя была армянкой.

– А как так получилось, интересно?

– Да, грузинская армянка. По Военно-Грузинской дороге стоял поселок, я уже забыл, как он назывался, оттуда они перебрались во Владикавказ. Это грузинские армяне. Но когда я был в Грузии и говорил, что моя мама – Бараташвили, все ко мне относились с уважением. Потому что это княжеская фамилия.

– Да, в Тбилиси есть даже такой мост – имени Бараташвили.

– Да, а я еще поэму помню, там Сталин сказал: «Нагрянем на Бараташвили».

– Скажите, пожалуйста, Эдуард Бениаминович, а как Вы решили пойти учиться на медика?

– По стопам родителей. Готовился к этому еще с пятого класса школы. Я вот спрашиваю своих студентов третьего курса: «Вы кем будете, когда закончите?»

– И они говорят: «Не знаем»?

– Да. Я говорю: «Да как вам не стыдно!» Ну как это так? Ты пришел в медицинский вуз – кем ты собираешься стать? У меня была твердая позиция – я буду хирургом. Поэтому у меня никаких сомнений не было.

– Получилось так, что Вы хирургом не стали? Потому что у Вас в биографии указано, что Вы – фармаколог.

– Так и есть. Мой учитель – академик Закусов Василий Васильевич. В то время, когда я учился в Первом Ленинградском медицинском институте им. И. П. Павлова, он заведовал кафедрой фармакологии. Я расскажу коротко историю. Он был у нас самый строгий экзаменатор. И на экзамене по фармакологии Всевышний послал меня к нему. А его боялись все – и студенты, и преподаватели. И когда мы побеседовали на экзамене, он задал мне вопрос. Вот бывает так в жизни – один вопрос решает судьбу человека. И он меня спросил: «А почему Вы в нашем научном кружке не занимаетесь?» Я это расценил, как приглашение. А фармакологический кружок в Ленинградском медицинском институте, где я учился, был самым выдающимся. Там были сливки общества. И все, вся моя судьба от одной этой фразы изменилась – я пошел в этот кружок.

В жизни я пришел к выводу, что нашей судьбой кто-то управляет. Я – человек не религиозный, мои родители не религиозные, Бога никогда не вспоминали. Но на старости лет я понял, что кто-то есть, кто предопределяет нашу судьбу и наши действия. Кто это? Ну, Аллах, Христос – непонятно, кто. Высшие силы.

– Единый Бог.

– Я – человек увлекающийся. Мне как-то студент из Пакистана привез раковину морскую, на которой были вырезаны по-английски слова: God is one. Три слова. «Бог один».

– Скажите, пожалуйста, Эдуард Бениаминович, Вы с 1983 года работаете в Ставропольском медицинском институте?

– Вот на этом месте, за этим столом – с 1983 года. Сейчас он называется университетом.

– Вы до сих пор работаете, преподаете?

– Да. И получаю от этого удовольствие.

– Вы были практиком?

– В медицине? Нет, ни одного дня не работал врачом. Закончил институт, поступил в аспирантуру. Закончил аспирантуру – поехал на периферию заниматься учебным процессом.

– Да, и, насколько я знаю, параллельно Вы занимались наукой.

– Обязательно. Без этого никуда.

– В Вашей биографии есть сведения, что Вы получали разные награды в области фармакологии за свои открытия. А что это были за открытия, есть ли, например, какой-то медицинский препарат, который Вы открыли? За что Вы получили звание «Человека года» в США?

– Это надо спрашивать американцев, они решали эти вопросы.

– Ну все равно, они же объявили об этом.

– И не просто назвали «Человеком года», они меня избрали в Нью-Йоркскую академию наук. Я действительный член Нью-Йоркской академии наук. За что – за те исследования, которые мы проводили. Знаете, несколько лет назад студенты армянской национальности, которые гордятся, естественно, своим происхождением, нашли в интернете информацию обо мне: «Вы знаете, там о Вас интересно написано». Покажите, распечатайте мне. И они притащили – список великих армянских ученых. Я все это воспринимаю в кавычках для себя. Там, если мне память не изменяет, было 12 фамилий. Почему-то старые времена еще вспоминают – Византию, когда были армяне врачами. Вот какой-то армянин открыл томографию, кто-то в космосе какие-то проблемы решал – и я там. Я был крайне удивлен. Меня-то за что? Я никаких великих открытий не делал! А там написано по поводу каждого. Обо мне написали: «Использовал метод отведения электрических потенциалов от одиночных нервных клеток головного мозга с целью изучения действия лекарственных веществ на клеточном уровне» – вот и все.

– Видимо, это очень важно для медицинской науки, поэтому Вас и признали великим ученым.

– Да, сочли это экстраординарным событием.

– У Вас ведь еще какие-то военные разработки были, о которых нельзя говорить?

– Нет, военных никогда не было. И в этой связи должен заметить, что в советские годы, когда выпускали через границу на Запад в какие-то те же самые научные поездки, я ездил совершенно свободно. Потому что все наши особые отделы, которые фильтровали ученых, меня пропускали. У меня не было никаких стратегических открытий. И поэтому я могу похвастать: я по белу свету поездил еще в советское время. Где я только не был! Но самое мое большое достижение – об этом я хвастаюсь студентам. Обычно-то я о себе ничего не рассказываю.

– Так какое же самое-самое?

– А вот какое самое важное событие в моей жизни было. Когда я работал в Чите, у черта на куличках, 7000 километров на восток от Москвы, я получил из Парижа приглашение выступить на Всемирном конгрессе фармакологов с лекцией. Вот это было экстраординарным! И для моей жизни, и вообще в истории Советского Союза. Потому что передо мной только 2 человека были удостоены такой чести – мой учитель академик Закусов, сейчас в Москве институт носит его имя, и еще академик Аничков из Ленинграда.

– Вы ведь учились в Ленинградском медицинском институте?

– В Первом Ленинградском медицинском. Я считаю себя петербуржцем. Как бы там ни было, я люблю этот город, всегда хвастаюсь. Лучшего города в мире нет. Так складываются обстоятельства. Так вот, всего три человека за всю историю советской фармакологии были удостоены чести получить приглашение на чтение лекции. Что такое лекция, я не знал. Ну живу я у себя в глухомани, в Чите, занимаюсь своими делами, ничего не знаю. Звоню из Читы Василию Васильевичу. Говорю: «Василий Васильевич, из Парижа мне прислали приглашение выступить с лекцией на конгрессе фармакологов! Что делать?» Это был 1978 год. Он говорит: «Отвечайте согласием. Надо ехать. А какая тема?» Я говорю: то-то и то-то. «Хорошо, – говорит, – это пойдет». Прилетаю в Париж, иду в оргкомитет конгресса. Мне президент научного комитета конгресса профессор Донахью говорит: «Вы должны найти своего интродуктора». Я – вообще деревня деревней, приехал в Париж. Париж – обалденный город, конечно, но где я тут интродуктора найду? «Не волнуйтесь, он Вас сам найдет».

– А на каком языке общались?

– По-английски, конечно. Другого я просто, к сожалению, не знаю. Американцы представили на этот конгресс 750 человек. И великий, могучий Советский Союз – 12 человек фармакологов. Среди них я один лектор. А остальные – делегаты. И вот тут меня ожидал удар. То, что органы нашей безопасности пеклись о возможной утечке информации через границу на Запад куда-нибудь – это известно. И инструктаж в Министерстве здравоохранения Советского Союза в Москве я проходил, меня предупредили: «Ничего лишнего о своей работе не сообщайте, только самые банальные вещи». Так вот, ко мне является в номер отеля «Конкорд Лафайет» (шикарный отель был рядом с залом заседаний конгресса) представительный такой джентльмен и говорит: «Я – профессор Жюлю из Сорбоннского университета, мне выпала честь представлять Вас конгрессу». Оказывается, интродуктор – это человек, который должен рассказать, за какие заслуги человек получил приглашение на лекцию. Потом, когда я уже просматривал списки приглашенных, я убедился, что с мякинным рылом в калашный ряд попал! Все лекторы – президенты национальных академий, директора институтов!

– Наверное, Вы очень скромно к своей персоне подходили.

– Ну, как бы там ни было… И вот этот Жюлю меня убил! Он говорит: «Вы знаете, я должен о Вас что-нибудь рассказать». Лезет в портфель, достает 2 листочка бумаги, говорит: «Вот Ваша биография, которую не я написал, а написала моя секретарша. Я дал ей информацию о Вас – и она сделала такую выборку». Я читаю – и у меня волосы на голове дыбом встают! Боже мой, это все то, о чем я не должен был говорить!

– То есть они всё уже знают о Вас?

– Всё, почему они меня и пригласили! Всё знают, оказывается.

– Да, очень интересно. Скажите, пожалуйста, Эдуард Бениаминович, а в Армении Вы бывали, работали ли с армянскими медиками? Были ли какие-то связи в советское или уже в постсоветское время?

– Про постсоветское время отрицательно отвечаю, что же касается советского времени – да, конечно, я бывал в Армении на научных всяких конференциях, у меня были хорошие друзья в Ереванском институте физиологии, в Академии наук. По работам мы близко соприкасались, мало того – меня приглашали в Армению в этот институт заведовать лабораторией. Из Читы – туда.

– Но Вы отказались.

– Отказался.

– Почему?

– А я объясню. Мой покойный учитель Василий Васильевич Закусов, директор института в Москве, пригласил меня приехать в Московский институт фармакологии заведовать лабораторией.

– У Вас было приглашение в Москву и в Ереван на ту же должность?

– Было приглашение, я ему то же самое сказал.

– Так что же Вас держало в Чите? Любовь?

– Что касается личной жизни – я там женился, детей завел и все прочее. Но не это. Я всем отвечал одно и то же: «Я в научно-исследовательский институт не пойду по одной причине». Все настораживаются: что мешает Читу променять на Москву? «У вас нет студентов».

– А в Чите они у Вас были. То есть Вы хотели работать со студентами?

– Я получал от этого удовольствие, вот в чем дело.

– И по сегодняшний день Вы получаете это удовольствие.

– Уже не так, конечно, как раньше. Вот у меня конференция приближается, общевузовская студенческая, научная. Там у меня девочки с докладами. Интересная деталь: обе девочки – армянки. Аракелян Катрин и Светлана Асатурян. Две студентки, и обе почему-то армянки! Я их не подбираю по национальному признаку, просто так получилось.

– Но это значит, что в Ставрополе очень много армян.

– Я Вам покажу программу нашей конференции, которая будет через неделю. В нашей секции фармакологии, наверное, человек 10 – все армянские фамилии. Как так получается – не знаю. Я не подбирал никогда по национальному признаку. Еще одна особенность, раз уж я язык распустил – в Ставрополе был такой момент. Из Еревана прилетает моя родная сестра. Я был в это время где-то за границей на конференции. Я не смог ее встретить, ее встретил кто-то из моих сотрудников. И вот едет она в такси из аэропорта сюда и читает – у водителя фамилия армянская. А она из Еревана – обрадовалась, что соотечественник есть! И слово за слово… Потом рассказывала: «Как у меня не сорвалось с языка! Этот водитель разболтался, говорит, у него сын учится в медицинском институте». Сестра говорит: «И как я не сказала, что ты там тоже работаешь!» Спрашивает его: «Ну и что там, как?» «Да есть, – отвечает, – одна сволочь, армянин, который жизни не дает моему сыну!» Моя сестра насторожилась, говорит: «А как его фамилия?» «Ну как-как, Арушанян, конечно!»

– Что, его не пропускали, не мог сдать экзамен?

– Вот есть у меня такой дефект. Я говорю: «Если ты армянин – то будь достоин».

– То есть ты должен учиться лучше, чем другие?

– Обязательно. Я позволю себе разболтаться. В Читу приезжали, например, из Закавказья армяне, потому что в Грузии есть такие районы армяноязычные…

– …Ахалкалаки, Ахалцихе.

– Да, оттуда. Я, кстати, потом случайно побывал и там, и там. Приезжают ребята, потому что не могут устроиться в Тбилиси.

– Тогда же было просто невозможно поступить в медицинский.

– Ну да. Приезжают ребята, по-русски иногда плохо говорят. Но одни стараются, а другие... Ну, всякие есть, есть и разгильдяи. Начинается учебный год, на каждом новом курсе появляется 6–7 армян. Я их всегда к себе вызываю, сажаю в кабинете, говорю: «Ребята, вы армяне. Имейте в виду, у вас фамилии на -ян – и у меня. Имейте в виду: я вам жизни не дам, если вы не будете учиться». Почему я так стал говорить? Да очень просто, потому что армяне всегда были трудолюбивы. Вот это для меня почему-то всегда было важно. «Вы имейте в виду, если вы будете пачкать свою фамилию, я буду первый, кто вас вышибет из института! Первый!» И они хвосты поджимали, старались. «Если не верите мне – вот стоит «История Армении» у меня на полке. Хотите, я вам дам почитать, через какие трудности прошел армянский народ прежде, чем смог сохранить себя? Только выживающий в этом мире человек достоин права на жизнь. Не умеешь – не берись».

– Эдуард Бениаминович, а Вы интересуетесь сегодняшним положением дел в Армении? Если да, какое Ваше мнение?

– К сожалению, я не интересуюсь, но! Должен сказать, что старшая дочка у меня ушла из жизни, а сын – толковый парень, с отличием закончил наш институт, аспирантуру закончил, диссертацию защитил, но у него как-то с работой не складывается, по разным причинам. Не пьет, не курит, за бабами не гоняется. Жена, дети и работа. С моей точки зрения, вполне приличный человек. Вдруг совершенно неожиданно в прошлом году загорелся: «Я хочу получить армянское гражданство». «Да зачем оно тебе здесь?» А вот хочу – и всё! Настоял на своем, взял дочку, поехали в Ростов, получили там гражданство.

– Да, в генконсульстве.

– Никогда не был в Ереване. Потом прошлым летом отправился – поехал в Ереван. Вернулся: «Какая замечательная страна, как хорошо, что я – армянин!»

– А Вы после распада СССР в Армении бывали?

– После распада Союза был. Я ездил в Ереван на похороны своего зятя. Это был 1999 год, по-моему.

– И всё?

– Я видел, в каком ужасном состоянии была страна. Я видел Армению до развала и после него.

– А сегодня как Вы это воспринимаете?

– Сегодня я ничего, к сожалению, не знаю, ничем особенно не интересуюсь. Стал плохо видеть, плохо слышать. Мне уже не до новостей. Я думаю только об одном – чтобы упокоиться уже на кладбище, и всё.

– Вы в очень хорошей форме, и, если я напрошусь на Ваше столетие, я думаю, что Вы меня пригласите.

– Ну, Вы юморист, дорогой.

– Эдуард Бениаминович, скажите, пожалуйста, что Вы цените в людях? Вот Вы познакомились с человеком – что ставите в приоритет?

– Мы уже на эту тему говорили. Честность и трудолюбие. Я считаю, что это очень важные качества для жизни каждого. И для тех, кто контактирует с тобой, для окружающих это тоже очень важно. Работать, работать и работать. Надо трудиться. Если ты лодырь – ты для меня не существуешь.

– Наши соотечественники тоже будут читать Ваше интервью. Что Вы пожелаете своим соотечественникам – в России, в Армении, вообще в мире? Вы же историю хорошо знаете, у Вас «История Армении» на полке еще в Чите стояла. Что Вы пожелаете через нашу газету нашим соотечественникам?

– Друзья! Стойкости и честности желаю. Не надо никого обманывать, пытаться кому-то показать, что ты самый лучший, самый умный – бесполезно. Ты знай себе цену – и всё. Честность и стойкость.

Поскольку Вы все-таки представляете «Ноев Ковчег», хочу пожелать, чтобы Армения выдержала все катаклизмы – социальные и физические. Чтобы Армения все выдержала – и все будет хорошо. Надо быть оптимистом, несмотря ни на что. Завтра будет лучше.

– Спасибо.

Беседу вел Григорий Анисонян, Ставрополь – Москва