Фрид Согоян: «Я не лепил вождей, я посвящал памятники погибшим в войне»

Уроженец Гюмри-Ленинакана Фрид Согоян наделен не только спокойным философским нравом, тонким юмором, но и – что всегда было присуще мастеру – редким талантом чувствовать материал и фактуру, талантом, который сделал его работы такими узнаваемыми.

Скульптурные работы Согояна, установленные в Армении и Нагорном Карабахе, в Узбекистане и Украине, в Москве, Архангельске и других памятных местах, давно стали достопримечательностями. Согоян -монументалист работает не только с камнем, но и с окружающим его пространством. Его работа «Форсирование Днепра» была удостоена в 1984 году государственной награды — Ленинской премии.

Монументальные композиции Согояна «Павшим Соловецким юнгам», «Воинам, погибшим на Прохоровском поле» известны всей стране. Это страстное напоминание о жертвах и подвигах минувшей войны – часть творческого наследия художника. Из его мастерской вышло более 300 монументальных работ, многие из которых хранятся в музеях, галереях и частных собраниях США, Германии, Швейцарии и Великобритании.

Но главный интерес Согояна в искусстве – человек. На выставке представлена обширная и разнообразная галерея скульптурных портретов. Материал, характер, образ в работах мастера редко повторяются. Многие портреты – Никиты Симоняна, Николая Рыжкова, Армена Джигарханяна, сенатора Роберта Доула – он лепил с натуры. «Мне всегда было важно увидеть, что отличает или, напротив, роднит дорогого тебе человека с другими. Это необыкновенно любопытно прежде всего для самого себя: вот с какими людьми я прожил жизнь, был знаком, ел хлеб и пил вино», – говорит Согоян.

— Сейчас наша инициативная группа пытается добиться ответа из Еревана. Мы обратились к президенту Кочаряну с просьбой. 20 лет назад случилось землетрясение в Армении. Мы просим наградить к этой дате Николая Ивановича Рыжкова званием Национального героя Армении. Никого в наших краях не вспоминают с такой сердечностью, как его, никто столько добра нам не сделал.

Я видел все собственными глазами: эти тяжелые дни, этот холод, мужиков в оцепенении от горя. Ведь когда случилось землетрясение, в деревнях многие люди думали – война пришла. Несколько дней у них не было никакой информации о том, что произошло. Транспорта не было, дорог не стало. Те, кто поехал в этот день в Ленинакан – не вернулись. Неопознанных жертв было очень много.

Тогда и появился Рыжков, который ночей не спал – работал, пригнал врачей, военных, спасателей, приказал открыть границы и принимать помощь со всего мира. Он все взял в свои руки. Мы напомнили об этом президенту – но не получили никакого ответа.

— Нет, интерес ослаб. Государственного заказа не стало. Сегодня нет ни конкурсов, ни художественных комиссий – есть только заказчик и его деньги. Кто успел получить выгодный заказ втайне от коллег – тот торопится застолбить место. Результат не всегда получается хорошим – ответственный заказ не терпит суеты.

Последний памятник, который я сделал, посвящен дудуку. После того, как Дживан Гаспарян по всему свету прославил этот инструмент, появилась идея поставить ему в Ереване памятник. Работа готова, но отвезти ее в Ереван мы так и не смогли – закрыли границу с Грузией. Памятник решили поставить в Москве, рядом с Армянским духовным центром на Новослободской. Место хорошее, туда приходят наши дети, и их родители говорят, что рады приобщить детей к корням.

Но общественных усилий часто не хватает. Я сделал памятник Соловецким юнгам – героям Отечественной войны. Их именем была названа площадь в Москве, но если бы они сами не хлопотали – а каждому из выживших юнг военных времен уже по 80 лет, – никто бы не взял на себя труд поставить такой памятник. Это только сейчас кажется, что в России много военных памятников. Я думаю, что только процентов 20 имен погибших занесено на мемориалы, даже меньше. Заглохла память…

— Выставочные площади сейчас можно получить только за очень большие деньги. А скульпторам работы нужно продавать, чтобы жить. Вот они и делают «обнаженку» или такие сладкие вещи, которые портят вкус у людей.

— Во-первых, это хорошая работа. Во-вторых, это наша история. Почему я должен становиться сам себе цензором? Почему должен вычеркивать ту часть жизни, что я прожил? Я Дзержинского делал как красивую фактуру, в мраморе. И я плевать хотел на разговоры.

Хотя вождей я мало делал, я посвящал памятники погибшим в войне.

— Эстонцы, я считаю, правильно поступили. То место, где раньше стоял памятник, не очень ему подходило – у стены, посреди оживленной площади. Почему бы его не поставить в мемориале, таком же, как наш на Поклонной горе, на военном кладбище? Плохо, когда с памятником поступают, как с «Рабочим и колхозницей». Убрали, разобрали – и нет его. Вот это уже преступление.

— Перед институтом геологии стоит мой памятник геологам-первооткрывателям. Он уже стал символом профессии – поступающие приносят перед ним клятву, выпускники собираются в День геолога, и мне это приятно.

Памятник русско-армянской дружбе стоит в очень удачном месте: в симпатичном городском сквере, где обычно влюбленные назначают свидания.

Киевский мемориал «Форсирование Днепра» каждое 9 мая я вижу в телевизоре – он уже стал символом этой войны.

Считаю, вписать памятник в городской ландшафт – большое искусство. Например, я против того, чтобы по любому поводу ставить хачкар. У него есть своя традиция, свое предназначение.

— Идея такого памятника появилась потому, что люди, бежавшие из Баку, из Азербайджана, потеряли все. Оставленные ими могилы разрушены. Куда им было идти? В нашу маленькую церковь, где так тесно, что даже свечу поставить невозможно? Когда мы выбирали памятнику место в нише у кладбищенской стены, еще был пустырь, который мы надеялись превратить в сквер. Но администрация кладбища активно стала продавать землю, и вокруг памятника появились эти саркофаги. Вот такая история.

— Мне не все нравится. Дела обстояли бы лучше, если бы с профессионалами хоть немного считались. Но ни искусствоведов, ни скульпторов сегодня больше не приглашают на совет, не спрашивают, что уместно, что не очень. Главное, собрать деньги и уже можно ставить памятник.

Хотя в современных городах на Западе и абстрактные формы, и реалистические могут выглядеть очень уместно, если они в своем размере и на своем месте. Но самый лучший судья в этом случае – время. Оно рассудит.