Летний рывок на Родину

Ереванцы, не впавшие в общий поток блокадной эмиграции, по праву гордятся собой. Устояли. Остались. Выдержали. На уехавших они смотрят с горькой усмешкой, как фронтовики на отсидевшихся в тылу. Или как люди в мундирах на гражданских. Еще бы! Имеют полное право. Они действительно выдержали. И, тем не менее, они скучают по работающим в «америках» и «русастанах» родственникам. И несмотря на горькое чувство, целый год ждут новых встреч с нами. Ведь летом жизнь в Ереване совсем не такая, как однообразной и вялотекущей зимой.

Бабушки встречают подросших внуков, внуки начинают не только понимать, но и говорить на армянском. И с удивлением спускаются в «айат», где, оказывается, можно гулять без надзора взрослых. И клубника имеет вкус клубники, и огурец – вкус огурца. И асфальт плавится под ногами от жары, а воду все пьют прямо так, из-под крана. И кофе, кофе, кофе.

Мамаши раздают подарки племянникам, свекровям, двоюродным дядям и тетям, а также подругам и кузинам. «Как Вардуш, вышла замуж? А ее двоюродная сестра, которая играла на каноне? Открыла парикмахерскую? Надо к ней пойти». И она идет в парикмахерскую, и рассказывает двоюродной сестре Вардуш, что в Москве невозможно найти парикмахера, который мог бы прилично стричь густые армянские волосы – у славянок совсем другая структура волос, приходится искать своих, ереванских мастеров. А подруги и кузины уговорят ее поехать в Бангладеш, на рынок, где шмотки качественные и недорогие – шьют у нас, вот! И мамаша задумается - да, это тебе не Черкизовский рынок с его странным населением и товаром всех сортов и в то же время не дорогой столичный магазин, где товар не всегда лучше черкизовского, зато дороже в несколько раз.

Папаши идут во двор играть в нарды или «спускаются к Опере», где знакомых можно запросто встретить на улице. «А где Пето, во Франции? А что делает? Проектирует самолеты? А не приедет?». Пето окажется занят самолетами, зато его мама, тетя Эмма, угощая московских гостей домашней выпечкой, расскажет, что дела у него хорошо, что он помогает всем родственникам и что сама она мечтает увидеть сына: но все никак не решится оставить внучку одну в городе. И как у вас в Москве, не страшно, спросит она непременно, и добавит: что вам до этой Москвы, переезжайте сюда. А потом вздохнет: хотя даже не знаю, что вам, детки, посоветовать.

А потом папаша встречается с престарелыми дядьками и говорит, говорит с ними о политике, спрашивает о судьбе завода, на котором работал его дед, и – естественно – предлагает свои, авторские варианты решения геополитических вопросов. А сын смотрит и удивляется: оказывается, папа еще и в политике разбирается, ты смотри, да еще как.

А потом непременная поездка в Эчмиадзин, дети не были в Эчмиадзине. Прохлада храма после раскаленного воздуха, аскетическое убранство и холодная вода в пулпулаке, камень которого нагрет палящим солнцем…

В Эчмиадзине дети удивляются старым-старым изображениям российского двуглавого орла - выбитые на камне еще при императоре, они успешно пережили СССР и спокойно живут теперь – и еще переживут не одну эпоху. И удивляются тишине армянских святых. Они покоятся в скромных комнатах храмов, без богатого убранства – и почти два тысячелетия благословляют армян оставаться собой в самые нелегкие времена.

А вечером – опять к родственникам, к родственникам. Могли ли бедные детки, выросшие в России, предполагать, что у человека может быть столько родственников? И прогулки в парках, в скверах… Айкуи! Мариэтта! Ты где? Я – в Лос-Анджелесе, а ты? А я в Москве, а как наши девочки? И она рассказывает про «девочек», дочери которых уже ходят в институт и собираются замуж в разных городах мира. И окажется, что Мариэтта оставила театр и вернулась к своей первой профессии химика, потому что в Лосе спрос на химиков, но ничего, она не жалуется. А Сирануш с параллельного потока химфака, представь себе, стала мастером по батику. А отличница Агаронян? А Агаронян летом родит ребенка. Четвертого. Все надеется, что будет мальчик.

Вот так проходит жизнь, а мы возвращаемся в Ереван, чтобы уловить ее течение. Небось, если бы Агаронян рожала у нас на глазах, а Сирануш толкала свой батик на вернисаже, мы бы не находили это удивительным. А тут – есть время уехать в Москву: окунуться в другую жизнь и вернуться и понаблюдать, что с нами делает жизнь.

А юные российские школьники учат армянский язык и приносят со двора словечки, совершенно нам не знакомые. Что они там себе думают: будут ли они когда-нибудь жить здесь – мы не знаем. Но холодный джур из пулпулака и согретые солнцем камни мы успели им показать, и это самое главное.