С думой о Новороссии. По-карабахски
В Карабахе болеют за Новороссию. Просто из солидарности с теми, кто хотя бы по формальным признакам повторяет их путь. Но и это, кажется, не главное, тем более что карабахцы уж точно, как никто другой, понимают, сколь эти признаки формальны и обманчивы. Важнее другое: они болеют за Россию, которая тех, кто встает на такой путь, поддерживает всегда и везде, хоть поблизости, хоть в Шотландии. Разве что кроме уйгуров в Китае – тоже по понятным причинам.
Логическая связь между сепаратизмом и традиционной симпатией к России – политическая ось, на которой, как долго было принято считать, балансирует причудливая армянская политика, и Карабах был неотъемлемой частью этого баланса. Украинский сюжет, в соответствии с этой логикой, должен был, во-первых, стать органичной частью этой книги притч, а во-вторых, придать ей новое, еще более трубное звучание.
Отчасти получилось. Но всегда интереснее то, что вышло из незапланированного.
Убежденность: в Киеве правит хунта – в Карабахе, как вера во власть светил над человеческой судьбой. В этом не принято сомневаться – просто потому, что сомневаться никто и не предлагает. Стоит же предложить повод для сомнений, как выясняется, что вера податлива, как пластилин, из которого можно лепить любую веру. Вдруг наполняются смыслом привычные, как программа новостей в назначенный час, слова. Доверие к простым объяснениям улетучивается, оно неглубоко.
Но источник сомнений – как источник энергии. Едва он исчезает, как в Киеве снова воцаряется хунта, и это снова не стоит сомнений, и Россия снова права – просто потому, что если и она не права, то кому верить?
При этом особой потребности во что-то спасительно верить в Карабахе тоже нет. Здесь нет российских денег в том объеме, который способен многое объяснить в Армении. Здесь нет российского бизнеса. Рубежи не охраняет российский солдат. Здесь туристический бум, бесчисленными тинейджерами, открывающими мир на велосипеде и автостопом, Карабах уже будто официально включен в глобальное пространство экзотики от Гималаев до Килиманджаро, хоть на вопрос о предполагаемом местонахождении туристы этой категории уверенно отвечают: «Армения». Но заполнены гостиницы и респектабельным разноязыким людом, и это уже не диаспора, прибывшая, как прежде, припасть к истокам, а настоящие иностранцы, которым интересно.
«Но кроме российского представления о мире, здесь не транслируют никакого другого», – сетуют карабахские знакомые, добавляя, что главным источником этого представления остается телевизор и родня, перебравшаяся в Россию. И насчет этой категории родни иные карабахцы безжалостны: «Российский армянин живет в атмосфере необходимости любить Россию сильнее самих русских. Это создает определенный дискомфорт, и, чтобы не было обидно, российский армянин хочет, чтоб его брат в Ереване или Степанакерте тоже любил Россию, как он…»
И все получалось. Пока эта любовь не подверглась испытанию.
Российский фактор, конечно, не первичен, и вопрос намного шире – о модели дальнейшего развития вообще. Жанр, в котором Карабах развивается уже 20 лет, не предусматривает больших амбиций, и потолок, похоже, достигнут. И им, наверное, можно гордиться – если вспомнить, каковы были стартовые позиции. Но уже выросло поколение, для которых те 80-е – героическая, но история, а сравнивать себя хочется с тем, что существует сейчас, во времена фейсбука и твиттера, и не здесь. Те же, кто все пережил, все чаще вспоминают, что за 20 лет заслужили право на что-то большее, чем право гордиться своей историей. В общем, в Карабахе все чаще интересуются, почему высшим госчиновникам и без того не мизерная зарплата увеличивается вдвое, до 600-800 тысяч драмов, а учителям и врачам – процентов на 15? И в самом ли деле, как объясняет местным журналистам чиновник, их профессия для общества намного менее важна, чем профессия президента?
Карабах развивается как государство того же стиля, что и сама Армения, и, кстати, описанная модель повышения зарплаты очень похожа на армянскую. Но риски Карабаха значительно выше – по причинам совершенно объективным.
Модель развития, которая для Карабаха вырисовалась сама собой просто потому, что была, видимо, единственной, низводит любое общественное возмущение на уровень банальной эмоции. Во-первых, ничего более действенного общество, даже сравнительно свободное, в карабахской ситуации себе позволить не может. А во-вторых, возмущение конкретными личностями бессмысленно, потому что дело не в них, а в том, что политических ниш для других личностей просто не видно. Появление других правил их функционирования исключено, причем шансов тем меньше, чем больше Карабах вынужден развиваться как регион Армении. И потому время от времени разгорающаяся дискуссия на тему независимости Арцаха носит явно академический характер.
К этой развилке-вопросу о том, что делать с независимостью, Карабах и должен был прийти в компании собратьев по непризнанности. Кризис понимания суверенности бушует и в Абхазии, которая обреченно готовится ревизовать свои былые гордые представления о том, что Москве можно отдать все, кроме независимости. В Южной Осетии все происходит немного спокойнее – ровно в той степени, в которой здесь понимают, сколь непринципиально их мнение по этому вопросу.
Карабах особых страстей по этому поводу тоже не выдает, но по другой причине. Вопрос независимости здесь не воспринимается первичным, это не символ и не идея, а лишь выбор технологии. Местная элита подобрана так, что и ей суверенитет дает ненамного больше, а может быть, и меньше, чем иным региональным вожакам в Армении, возглавляющим куда более экономически привлекательные места, чем Карабах. Прежняя генерация власти в Карабахе еще давала поводы подозревать себя в готовности конвертировать в политэкономический вес внешнеполитическую значимость Карабаха. Нынешний Ереван, хорошо знающий толк в этой конвертации, использовал все ресурсы политической вертикали, чтобы застраховать себя и от этого. Поскольку президент Карабаха Бако Саакян дорабатывает свой второй срок, уже готова развернуться интрига по выбору его преемника. Надо полагать, Ереван сумеет оградить себя от неприятных неожиданностей. Во всяком случае, один из высших карабахских чиновников уже свои амбиции объявил официально, еще как минимум двое готовятся.
Словом, все менялось и без Украины, но она все ускорила и усилила. К тому же, пусть «после» не всегда «вследствие», именно в разгар украинского кризиса будто бы разморозился карабахский конфликт.
На самом деле то, что можно счесть размороженным, значительно шире. Напряженность охватила едва ли не всю линию армяно-азербайджанского противостояния. При этом конкретные стычки, становясь источниками больших геополитических слухов и даже нового героического эпоса, так и остались загадкой с точки зрения конкретных военно-тактических и тем более стратегических задач. Скажем, столкновение в Нахичевани не комментируют ни Ереван, ни Баку. Что же касается летнего обострения в Карабахе, то и сами карабахцы, кажется, улыбались той искренней страсти, с которой весь мир вдруг встревоженно заговорил о непременном возобновлении войны.
На самом деле, судя по всему, Баку попытался совместить решение двух задач. Одной – вполне тактической: потеряв несколько спецпрофессионалов, которые довольно долго совершали рейды в Кельбаджар, Азербайджан, как полагают в Карабахе, предпринял несколько активных вылазок с целью захвата живой силы противника – для обмена на своих задержанных спецназовцев. Во всяком случае, многие очевидцы с карабахской стороны утверждают, что у азербайджанских военных были с собой наручники.
Если это так (а с оперативно-тактической точки зрения на такой войне задачи могут быть самые разные), то военно-политическое сопровождение у Баку состоялось на редкость вовремя. Ильхам Алиев получил возможность делом подтвердить намерение, которое он анонсирует уже несколько лет: решить военным путем не решаемую дипломатией задачу. В результате получилось довольно странное действо, в котором не слишком убедительной наступательной операции Азербайджана Армения противопоставила не слишком впечатляющую оборону, что, безусловно, теперь станет богатым учебно-разведывательным материалом для обеих сторон. И, конечно, сразу стало небывалым поводом для взаимного вдохновения государственной пропаганды, и каждая из сторон, как водится в таких случаях, сообщила о своей решительной победе. И хотя к большой геополитике то, что произошло, спустя несколько недель продолжали относить только самые убежденные конспирологи, в Армении, говорят, кроме всего прочего, запомнилось и кое-что еще: «Мы защитили себя сами. Без русских…»
Безусловно, это не мейнстрим и мейнстримом еще очень долго не будет. Им не является и более широкий общеполитический контекст сомнения в ценности для Армении Таможенного союза, и если эти сомнения доминируют, то в либеральной среде, сконцентрированной в центре Еревана. Но то, что еще вчера могло показаться едва ли не маргинальной частью армянской мысли, сегодня уже явление. Один социолог, признавая, что реальной социологии в Армении нет, поделился своими эмпирическими наблюдениями: «Возвращение Крыма Россией многим армянам понравилось. А вот Донбасс многих, наоборот, напугал».
Крым и Донбасс – два, как оказалось, разных развития сюжета о вечной близости. Но если первый воспринимается как подтверждение исторической правоты в Карабахе, то второй оказался рассказом не только о цене, которую приходится платить, но и о том, что о желании ее платить те, кто готов предоставить при случае свои услуги, могут и не спросить.
Потому, наверное, таким облегчением стало то, что война оказалась не войной и что, чем бы она ни оказалась, помощь стратегического союзника не потребовалась. Да и в Карабахе, кстати, один руководитель на мой вопрос о будущей карабахской модели ответил, уверенно сняв подозрения в региональности карабахского развития: «Армения выбирает для себя партнерство с Россией. А мы можем пойти в Европу». На всякий случай он улыбнулся.
Вадим Дубнов
Оставьте свои комментарии