№3 (290) март 2017 г.

Проделки Красной Шапочки

Просмотров: 6070

Помните слова незадачливого студента из комедии Гайдая «Операция «Ы»? «Экзамен для меня всегда праздник, профессор». На что профессор смахивает скупую мужскую слезу. Так вот, признаюсь, для меня праздник –?Женщина, самая яркая, главная, и определяющая часть моей биографии, мой девятый вал, моя тихая гавань. Говорю об этом не в Международный женский день, а при каждом удобном случае. О чем бы я думал, о ком бы писал, на кого бы злился, кого бы любил и в ком бы нуждался, если бы не Она. Будь у меня длинные-предлинные руки, отсюда до Аляски, до джунглей Амазонки, всех бы обнял, всех без исключения!

«Лучше баб могут быть только бабы, на которых еще не бывал…» – не подумавши, ляпнул я при вдове моего покойного друга, добавив, что Женя в хорошем настроении напевал эту песню. И другую пел – тоже в собственной вольной интерпретации, очень смешную. Вдова сказала: не мог он такое петь! Но не я же придумал. Ты его с кем-то спутал, он был не такой. Какой не такой? Вдова отвечает: он был тонкий, интеллигентный. Разве интеллигент не может шутить? Так грубо не может, категорически заявляет она. А я вот думаю, не может тот, кто косит под интеллигента, а интеллигент может. «Скажи еще, что он ходил по бабам», – возмутилась вдова. Я чуть было не сказал, но вовремя осекся. Женщины видят вещи такими, какими хотят видеть, а у вдов бесспорное преимущество перед замужними: их фантазии не подвергнешь сомнению, главного свидетеля повесткой не вызовешь. Пусть так. Оно, конечно, вдова моего друга прекрасно ко мне относится, но и видит мои недостатки, главным из которых считает отсутствие романтики. С чем другим спорить не стал бы, но с романтикой явная ошибка. Это у меня нет романтики? У меня?.. Вот послушайте…

Укус скорпиона

В университете мы, будущие офицеры запаса, проходили военное дело. Раз в неделю ездили на полевые занятия на окраину Еревана, в районе нынешнего 9-го массива, где высилась телебашня, а за ней простиралась выжженная солнцем каменистая территория, сегодня засаженная безликими девятиэтажными карточными домиками. Майор по фамилии Дымба выстраивал нас лицом к унылому полю и долго рассказывал о вероятном противнике – им была, конечно же, турецкая пехота, невесть с какого перепуга решившая наступать на нас из-за дальних холмов. Затем майор называл ориентир, видневшийся вдалеке покосившийся У-образный столб, и сразу после этого раздавался слышимый в жилых кварталах вопль бывалого вояки: «Ложи-и-ись!» Выставив вперед автоматы Калашникова, мы, как мешки с картошкой, падали на пыльную землю, благо были одеты в комбинезоны с закатанными рукавами. Вот из-за этих залихватски закатанных рукавов все и случилось. Я лег локтем на здоровенного скорпиона, который, куснув меня хвостом, побежал в кусты, да не добежал – ребята придавили сапогом. То было похлеще любого вероятного противника – скорпион величиной с кулак; рука моя сразу же покраснела, а через несколько минут онемела, стала отекать и распухла, превратившись в бесформенный обрубок. Еще немного повоевав с вероятным противником, меня отослали в специализированное медучреждение на укол. К тому моменту, как я вошел в пропахший медикаментами кабинет, прошло часа два, и я уже был на грани обморока. Фельдшерица в белом халате и шапочке – я успел заметить, что шапочка ей очень к лицу, и услышал, как она сказала кому-то: «Бедняга, в таком состоянии еще и комплименты делает» – уложила меня на топчан и стала хлопотать вокруг. Потом, должно быть, я на какое-то время вырубился, а когда открыл глаза, увидел склонившееся над моей, головой ангельское лицо, чисто Мадонна Рафаэля. Фельдшерица-Мадонна спросила мягким как пуховая перина, чуть игривым голосом: «Как себя чувствуете, студент?»

Я ответил: «Хорошо». – «Вы вовремя сюда приехали, поздней весной такие укусы особенно опасны. Один укол сделали, еще один сделаем завтра. Я уложила вас в своем кабинете, отдыхайте». – «Мне что же, придется здесь ночевать?» – «А как же. Не волнуйтесь, родители ваши заходили, я их успокоила, сказала, что сегодня ночью дежурю». Ночью у меня подскочила температура, она поставила мне капельницу, села рядом на стул и погладила по голове (тогда у меня еще росли волосы). Я застонал не столько от боли, сколько от удовольствия, и она вновь погладила. Стонал я всю ночь преувеличенно жалобно, хотя бы потому, что каждый раз, когда она наклонялась надо мной, я видел местами распахнутые створки накрахмаленного, надетого поверх голого тела халата. К утру отек в руке спал. Фельдшерица поделилась со мной завтраком, напоила меня чаем, сделала еще один укол, после чего открыла платяной шкаф, зашла за дверцу и стала переодеваться. «Что ты там делаешь?» – спрашиваю. – «Мое дежурство закончилось, пора домой, – отвечает. – А за тобой твои приедут». Сейчас уйдет, испугался я, оденется и уйдет, раз и навсегда. И больше я ее не увижу! И набравшись смелости, спросил, в курсе ли она, что за ночь я ее полюбил. Она не расслышала. Я повторил громче: люблю, дескать, до потери пульса. Она проверила – пульс на месте, улыбнулась, помогла встать с кровати и говорит: «Такой внезапной любви не бывает». – «Почему не бывает? Очень даже бывает». – «К тому же я старше тебя». – «Ничего, – отвечаю. – Ты еще не старуха». – «Спасибо. Но у меня есть друг». – «Тоже ничего, – стою на своем. – Он нам не помеха».

Словом, рука зажила, а я все ходил и ходил к ней. Восхищенно рассказывал родителям: она прелесть, ухаживала за мной всю ночь, глаз не сомкнула! А они: еще бы не ухаживала, когда ты спал, мы примчались и хорошо ей заплатили. Но я-то был уверен, что деньги тут ни при чем. А друг у нее действительно имелся, врач. Однажды мы с ним пересеклись, и она нас познакомила. Он меня, кажется, всерьез не принял, хотя к тому времени мы с ней уже успели поцеловаться, более того, я готов был на ней жениться. Но история эта так ничем и не закончилась. Разве что встретились много лет спустя, но это уже другой сказ.

Или вот еще – как я познакомился в московском кафе под названием «Московское» с девушкой, которая грустно и отрешенно потягивала шампанское из бокала, бросая туда кусочки шоколада. Подсел к ней, заговорил, она сообщила, что вот так одна отмечает свой день рождения, и угостила меня шампанским, а когда мы вышли на улицу, торопливо попрощалась и совершенно неожиданно исчезла в толпе. На следующий день случайно я встретил ее на улице; мы до вечера гуляли по городу, затем она так же внезапно, как и предыдущим днем, нырнула в толпу и исчезла. В третий раз случилась полная мистика – столкнулся с ней в метро (а ведь то Москва, а не какой-нибудь поселок), схватил за руку и не отпускал… целых два года.

Или как моя давняя подруга однажды в легком подпитии прочитала наизусть стихи Роберта Бернса. Вот эти:

«Пробираясь до калитки

Полем вдоль межи,

Дженни вымокла до нитки

Вечером во ржи.

Очень холодно девчонке,

Бьет девчонку дрожь:

Замочила все юбчонки,

Идя через рожь.

Если кто-то звал кого-то,

Сквозь густую рожь

И кого-то обнял кто-то

Что с него возьмешь?

И какая нам забота,

Если у межи

Целовался с кем-то кто-то

Вечером во ржи!..»

Роман Селинджера «Над пропастью во ржи» она тоже знала почти наизусть. Этого было достаточно, чтобы я на ней женился. Представьте себе. Так что не надо рассказывать мне про романтику. Укушенный скорпионом, сам сколько угодно романтических историй рассказать могу.

Инь и ян

Про инь и ян знаете, не буду вам голову морочить, напомню только, что, согласно древнему китайскому, затем японскому, а после и буддистскому учению, эти два знака означают единство взаимодействующих противоположностей в природе: инь – знак женский, ян – мужской; инь – земля, ян – небо, инь – луна, ян – солнце, инь – холод, ян – тепло, инь – неподвижность, ян – движение. И наконец, инь – сосуд, ян – дух, в него вливающийся и перерастающий в материю. Природа стремится к балансу и гармонии между этими двумя сущностными знаками; человеческому обществу деваться некуда, оно также жаждет гармонии, хотя у него далеко не всегда получается, что и породило явления, не существующие в природе – я говорю об искусстве и разного рода патологиях, имеющих место исключительно у людей и основанных на преувеличенном, прямо скажем, чрезмерно раздутом интересе к сосуду инь. Лично я интерес к этому простому и одновременно загадочному сосуду испытывал с детства, что, впрочем, не мешало читать параллельно сказки Шарля Перро и братьев Гримм. Более того, сказки эти по-своему дополняли мой жгучий интерес. Уже тогда в «Красной Шапочке» виделась мне хитрая недосказанность.

Про инь и ян я знать не мог, до Ницше, Шопенгауэра и Отто Вейнингера было далеко, но поведение Красной Шапочки с самого начала казалось мне не совсем логичным и не столь наивным, если, конечно, девица не страдала слабоумием, а об этом в сказке ничего не говорится. Сначала дать волку точные координаты одинокой бабушки, дождаться, пока он сходит туда и съест ее, самой выбрать длинную дорогу, собирая по пути цветочки, значит, дать волку не спеша осуществить задуманное, после чего подойти к дому и притвориться, будто не знает, как открывается дверь. Неужто мама, посылая ее к бабушке, не сказала, что надо дернуть за веревочку? Ладно, положим, бабка замок сменила. Но сидеть на расстоянии вытянутой руки от волка и притворяться, будто на кровати лежит бабушка, задавать ей идиотские вопросы про глаза и уши, затем прилечь рядом – это уже ни в какие ворота. Ясно же, что Красная Шапочка затеяла некую чувственную игру с волком, от которой сама же ловила кайф. И что это за метаморфоза с якобы случайно появившимся лесником (или охотником) и вспоротым брюхом волка?.. Это брюхо или туристическая палатка?.. И вдруг оттуда, изнутри, выскакивают живьем бабушка и Красная Шапочка – это слишком даже для сказки. Девочку волк не глотал, ясное дело, из него же выскочили только два духа – его и бабушкин, ну а домик, естественно, достался внучке. При хорошо проведенном следствии непременно выяснилось бы, что Красная Шапочка была и раньше знакома с этим якобы случайно проходящим мимо лесником (или охотником), короче, все было с самого начала тщательно продумано. Девица изо всех сил изображала жертву собственной доверчивости, в то время как доверчивой жертвой своих страстей оказался волк. И кто же из них инь, а кто ян?..

Женский клуб

Доводилось мне в моей бурной журналистской деятельности редактировать и женские издания. В Ереване – 8-полосную газету, а в Москве – глянцевый журнальчик, о котором и вспоминать не хочется. Однажды в поисках материала я побывал в Институте акушерства и гинекологии. Куда только не приводили меня мои бедные ноги! Ну вот, значит, слонялся я по больничному коридору в белом халате в ожидании профессора, у которого намеревался взять интервью, а в это время мимо проходили стажеры во главе с доцентом. Доцент, приняв меня за практиканта, тоном, не терпящим возражений, велел присоединиться к группе обхода. Я присоединился, отчего не присоединиться, и мы гурьбой вошли в палату. Помните фильм «Приключения Питкина в больнице»? Кино моей юности. Питкина там приняли за ординатора-стоматолога, а меня тут – за гинеколога. Что я видел в палате с шестью матронами, охотно подставляющими для осмотра свои тайные окрестности, рассказывать не стану: женщинам это не интересно, а мужчинам либидо терять ни к чему. А вот что услышал – это интереснее. Я вышел на балкон покурить, а группа тем временем закончила обход и ушла, забыв обо мне. И тут, стоя на балконе, слышу голоса беседующих меж собой женщин, каждая из которых дает оценку мужскому роду вообще, мужчинам-гинекологам в частности и собственному мужу в особенности. Назвать язык, на котором они общались, извозчичьим – значит, оскорбить извозчиков, а они ничего плохого мне не сделали. Что касается интимных подробностей супружеской жизни, которыми тетки делились, то подробности эти привели бы в замешательство самого маркиза де Сада. Пьяный слесарь выглядел бы в этой компании неисправимым мечтателем. Тогда я и подумал, а после не раз убеждался в том, что мужчины романтичнее женщин. Хотя бы потому, что ни один мужик о поведении своей жены в постели рассказывать другому мужику, даже близкому другу, не станет. Тем более кавказский мужчина, который всегда готов заявить, что, прожив с ним много лет и родив кучу детей, его жена, тем не менее, осталась девственницей. Несчастный, глупый «сильный пол» с его наивными представлениями о «слабом поле», о чести, идеале…

Как брюнетки стали блондинками

В далекие советские времена, обычно в весенне-летний период, туристические автобусы гуськом прибывали в Ереван из разных концов нашей необъятной в то время родины. Пассажирами этих автобусов были большей частью не изувеченные излишним интеллектом, глянцевыми журналами и знанием эрогенных зон туристки из Урюпинска, Иваново, Кривого Рога или откуда-то еще – доярки, текстильщицы, вагоновожатые, вахтерши, воспитательницы детсадов, няни, счетоводы, чертежницы, укладчицы, штукатурщицы, маляры, библиотекари… Профсоюз выдавал им дешевые или вовсе бесплатные путевки в качестве награды за доблестный труд, дабы работницы могли отдохнуть, подлечить расшатанные в семейных распрях нервы, расширить познания по географии и истории, а также попрактиковаться по линии дружбы народов. Их селили в девятиэтажную гостиницу «Наири» на городском холме, возле которой в дни автобусных наездов можно было увидеть группы жаждущих большой и чистой любви горячих и в основном женатых мужчин. Знакомились мгновенно. Про инь, ян и прочие тонкости не ведала ни та, ни другая сторона, вполне хватало недремлющей природы, и баланс противоположностей вкупе с гармонией, о котором толковали древние китайцы, в одночасье сам собой устанавливался. Гостьи (во всяком случае, большинство из них) уезжали, увозя с собой кусочек женского счастья, который потом долго и бережно хранили в воспоминаниях. Писали письма: «Меня никогда ни один мужчина так не баловал!» Или: «Дорогой, это была неделя в раю!» Или: «Я только теперь поняла, что такое настоящий рыцарь!.. Ты мой Дон-Кихот!» Не больше, не меньше. Местные «рыцари», никогда, кстати, не листавшие «Дон-Кихота», не без гордости показывали надрывные признания друзьям и знакомым (жена – святое, а любовница – боевой трофей, которым не грех похвастать). А что же жены? А жены не знали, но подозревали, нутром, как говорится, чувствовали и принимали посильные меры. Так полвека назад начался первый этап перекрашивания брюнеток в блондинок. Скорее всего, такое случалось и в прошлые века, но мой рассказ о нашем времени. Итак, все объяснялось просто: через цветовую гамму армянки, следуя учению Павлова, пытались воздействовать на первую сигнальную систему своих мужей по принципу «блондинка – любовь». То есть раз тебе нужна блондинка – вот она я. И если первый этап перекрашивания носил внутрисемейный, эротический характер, то второй этап, более поздний и более серьезный, связанный с развалом империи и повальной миграцией народов, был продиктован причинами социальными. «Понаехавшим» в Россию в девяностые надо было адаптироваться к не слишком дружественной среде, и внешний облик играл в этом деле решающую роль. И хотя нелепо выглядели кукурузно-светлые волосы и иссиня-черные брови, однако в условиях ксенофобии и повальной проверки документов было не до тонкостей, тут важно было не выделяться. По той же причине мигранты обратились к другой сигнальной системе (вторая – по Павлову), каковой является слово. Армянки в Москве стали овладевать столичным говором, и должен сказать, женщинам, по моим наблюдениям, изжить акцент оказалось легче, чем их мужьям: помогала природная способность к мимикрии. Более того, они легко усвоили новые словечки молодежного жаргона. Но это еще что. Настоящие перемены с милыми моему сердцу армянками произошли в новейшее время. Задолго до того их мигрирующие соотечественники, презрев сестер – а армяне в некоторых слоях общества категорически называют ровесниц сестричками – и, должно быть, желая таким образом избежать инцеста, стали повально брать в жены русских девиц (бывало также украинок, мордвинок, чувашек, когда те сходили за русских) и таким образом без изнурительной работы над акцентом, без перекрашиваний и пластических операций становились своими на бескрайних российских просторах, тех самых, что испокон веку, изобилуя женским полом, нуждались в мужском. На Кавказе же издавна сложилась прямо противоположная ситуация, способствовавшая, с одной стороны, неуверенности и робости юношей, а с другой – высокой самооценке девушек, и ведь именно при таком раскладе могло зародиться нечто, отдаленно напоминающее «рыцарство», о котором вздыхали северные туристки (см. выше). Известно, что всякая революция, всякая резкая смена режима, а также резкие экономические перепады обязательно и не в последнюю очередь затрагивают сферу гендерных отношений, семью, национальные традиции, уклад жизни. Вслед за мужчинами стали уезжать из Армении в поисках лучшей судьбы молодые женщины, и процесс этот, учитывая привязанность армянки к семье и дому и отсюда некоторую ее инфантильность, – процесс этот выглядел достаточно бунтарским. «Раз вы, то и мы, – заявили они. – Чем мы хуже?» И тоже обратили взоры на инородцев. Статистики нет, да и нет в ней нужды: простые наблюдения показывают, как из года в год случается все больше межнациональных браков. Происходят они обычно за пределами страны, ибо сама Армения как была, так и осталась мононациональной, что не есть хорошо. Автор этих строк всегда приветствовал как мирное сосуществование, так и взаимовлияние и взаимовливание наций в пику совковой протокольной «дружбе народов». Может, хватит кучковаться, разглядывать себя в поправленном зеркале и делать самим себе комплименты, не лучше ли войти в большой мир, стать его органичной частью? Нельзя веками вариться в собственном соку и, сидя на одиноко плывущем астероиде, жаловаться на свои печали и невзгоды. Что касается панического страха ассимиляции, то я вот что скажу – ассимилируются слабые и безликие, коли так, туда им и дорога.

Сказка на все времена

Я с детства любил сказки, мифы, легенды и в зрелом возрасте забавы ради придумывал продолжение известных историй. Красная Шапочка, вышедшая замуж за лесника. Буратино, создавший собственный театр и незаметно превратившийся в нового Карабаса. Или влюбленная в Ивана Баба-яга, помогающая ему расправиться с Кощеем. Или слепой Циклоп, которого Одиссей из жалости привел с собой в Итаку (и что из этого вышло). Или вернувшийся на свой необитаемый остров Робинзон. Или красавицы, прикидывающиеся спящими, дабы их поцелуем возвращали к жизни. Или дальнейшая семейная жизнь Золушки, вышедшей замуж за принца. Или Мюнхгаузен… Впрочем, новую версию Мюнхгаузена уже рассказал Григорий Горин. А однажды я обнаружил у писателя Георгия Полонского сказку под названием «Медовый месяц Золушки», почти такая же история, что у меня, и тогда я понял: у сочинителей приемники работают порой на одной волне. Моя замечательная подруга Гоар Маркосян тоже любила вариации на мифологические темы. Она была кладезь сюжетов, сильно отличалась от общего, прямо скажем, блеклого ереванского стандарта.

Дочь известного оперного певца, по образованию врач, кандидат медицинских наук. Сочиняла стихи, выпустила за свой счет поэтический сборник с характерным названием «Недостроенный замок мой», затем стала писать прозу, которую не удавалось никуда пристроить. Издательства и периодические издания в ту пору представляли собой закрытые системы, имевшие свой круг авторов и с большой неохотой подпускавшие чужаков. Впрочем, теперь, когда писателей больше, чем читателей, и литературный дуршлаг пропускает уйму мусора, ситуация не лучше и критерии еще более размыты. В восьмидесятые приехал ко мне в Ереван из Таллина мой сокурсник по Высшим сценарным курсам, эстонский писатель и драматург Калле Каспер, и надо было, чтобы именно в эти дни его поясничный радикулит дал о себе знать самым жестоким образом. Привел я бедолагу в Институт физиотерапии к Гоар, поставила она ему иглы, и мой оживший эстонец, дотоле дважды женатый, влюбился во врача без памяти, и уехала Гоар с ним в Таллин, и жили они душа в душу почти тридцать лет… Как в кино или как в сказке, но так оно и было. В Таллине Гоар стала активно заниматься литературной деятельностью, сочинила прекрасный роман «Пенелопа», номинированный на Букера и переведенный на ряд европейских языков, после чего, бросив медицину, с головой ушла в литературу. В «националистической» Эстонии, которая так не любит русских, она издавала в год по книге на русском языке, не за свой счет, между прочим, да еще и с выплатой гонораров. Супруги писали книги, переводили с эстонского на русский и обратно, ездили каждый год в любимую Италию, получали литературные премии, участвовали в международных книжных ярмарках, жили столь насыщенной, содержательной и самодостаточной жизнью, что и в друзьях особо не нуждались. Им вполне хватало друг друга. Время от времени мы виделись в Москве или в Ереване. Более всего меня в них поражало редкое для многолетних супружеских пар единодушие. Беседуем о чем-то, муж с женой переглянутся, улыбнутся друг другу еле заметной улыбкой – чисто заговорщики, и выскажет один из них мнение, которое, безусловно, разделяет другой. Между ними и внешним миром словно стояла незримая прозрачная стена. У нас было немало встреч, и я не помню, чтобы они хоть раз поспорили, не согласились бы друг с другом. Любили одни и те же книги, одну и ту же музыку, одни и те же фильмы, и даже страсть к опере и классическому балету у них была одинакова. Гоар при встрече дарила мне свои новые книги с надписью на титуле, а я чуточку завидовал их возможностям. Не все книги Гоар читались легко и с удовольствием, некоторые вещи казались мне растянутыми и многословными. Но четыре или пять книг я мог бы выделить без всяких скидок. Memento mori, например. Или роман-дилогию на древнегреческую тему «В Микенах». В предисловии к этому роману автор признается в начавшейся в детства любви к мифам и считает, что греческая мифология могла бы стать частью священной книги европейцев, если бы таковая была создана, но, увы, победила Азия, и восемьдесят поколений европейцев заучивают историю азиатского народа. Однако полностью вытравить дух античности христианам не удалось, иначе не было бы Возрождения и всего того, что за ним последовало. Гоар не была религиозным человеком, полагаю, что и верующей не была. Ее Богом были разум и фантазия. На одной международной книжной ярмарке, кажется во Франции, ее спросили, какую страну она представляет (ведь принято называть писателей – эстонский, армянский, русский), и она ответила, что представляет саму себя. Достойный ответ, вызвавший аплодисменты. В больнице, в тяжелейшем состоянии, зная, что конец близок, она попросила мужа принести блокнот и ручку и писала. После ее смерти наиболее известный ее роман «Пенелопа» перевели и на армянский. На днях я получил письмо от Калле; сообщает, что весной собирается навестить Гоар и что я при желании могу к нему присоединиться. Он имеет в виду Венецию, где по завещанию писательницы над Большим каналом полтора года назад был развеян ее прах. Я всегда знал и теперь уверен, что сказочные персонажи продолжают жить вне рамок, в которых были созданы.

Руслан Сагабалян

Поставьте оценку статье:
5  4  3  2  1    
Всего проголосовало 28 человек

Оставьте свои комментарии

  1. Руслан Сагабалян несомненно мастер короткого рассказа и эссе.
  2. Как всегда блестящее эссе. Мастер, ничего не попишешь. Талант, опыт прожитой жизни, горечь ухода друзей, и, в конечном счете, самого себя. Свято место бывает пусто - этому меня научила моя не короткая жизнь.
  3. Классная картинка. Никогда не задумывался о том,что Красная шапочка может оказаться такой хитрой и коварной.Впрочем от женщин всё можно ожидать.
  4. Легко читается.Спасибо.
  5. Шалунишка - Красная шапочка,но не простая. Спасибо за интересный материал.
Комментарии можно оставлять только в статьях последнего номера газеты