Кешхурт
Почти тридцать лет минуло после массовой депортации армян из сельских районов Азербайджана, когда в декабре 1988 года опустели армянские деревни Ширвана.
Один толковый человек как-то сказал, что при нынешнем бурном развитии современных коммуникаций мир уменьшился до размеров футбольного мяча. Он имел в виду не глобус мира, а пришедший ему на смену смартфон, позволяющий в онлайн-режиме найти любую точку нашей планеты. И вот этот футбольный мяч – виртуальный глобус у меня на ладони. Я вижу на нем все части света. Все города и села. Даже наш маленький Кешхурт, заселенный ныне чужаками.
Край, где возникло село Кешхурт, в древности назывался Бех, Бет, Кокисон (по названию реки), Гардман (река Гардманчай), в дальнейшем Ширванское ханство, Шемахинская губерния, Геокчайский уезд, Исмаиллинский район.
Кешхурт (в переводе – «уходи, курд», так как до появления армян там находилась одна из летних стоянок курдских пастухов, и на окраине села сохранились их несколько могил) образовался в конце XVIII века переселенцами из Карабаха (Арцаха) – выходцами их Дизака, Гадрута, Чартара, Ннги, Аветараноца, Шоша.
Ширванские армяне традиционно имели тесные связи с Арцахом, часто приходили на помощь карабахским собратьям в борьбе против общего врага. Целые ширванские кланы временно или навсегда обосновывались в Арцахе, где под руководством своих лидеров создавали собственные небольшие княжества. В то же время многие карабахские семьи в смутные для Арцаха времена обосновывались на ширванской земле, в Шемахе.
Переселение армян в Ширван в конце XVIII века в основном было связано с перманентными нашествиями тюркоязычных банд на Арцах и свирепствовавшей в крае чумой.
Ширванский хан Мустафа, узнав о переселенческом движении среди карабахских армян, послал к ним своих агентов с целью заманить их к себе и обещал им земельные наделы и широкие льготы.
Так были основаны 24 армянские деревни в Ширване; кроме того, в ханстве еще со времен Кавказского Албанского царства было немало армянских деревень, армяне составляли большинство в столице края – Шемахе. В 1476 году венецианский дипломат Иосафат Барбаро при описании города сообщает: «Это хороший город (Sammachi): имеет от четырех тысяч до пяти тысяч дымов, и производит шелк и хлопок, и другие вещи согласно своим обычаям, находится в Армении великой (Armenia grande), и большинство жителей из народа Армян (sone Armeni)». А в 1562 году англичанин Энтони Дженкинсон при описании города сообщает: «Этот город отстоит от моря на 7 дней пути с верблюдами, теперь он очень упал, населен по преимуществу Армянами…».
Необходимо отметить, что родственные отношения с армянами были и у некоторых владык Ширвана, ряд ханов и беглярбеков были армянами по происхождению, принявшими ислам.
Хан Мустафа сдержал свое слово, он передал все свои пахотные земли переселенцам, взимая лишь 10% от урожая. Он всячески поддерживал армян, в том числе и в спорных вопросах между армянами и местными мусульманами. Он объяснял это тем, что от армян одна лишь польза, а его единоверцы в большинстве занимаются лишь воровством и грабежами.
Хан поощрял армян заниматься виноградарством и виноделием, а также шелководством. В производстве вина армяне были монополистами, так как этим делом не могли заниматься мусульмане вследствие религиозного запрета на употребление спиртных напитков. Чарующие армянские вина в еще большем количестве стали вывозиться в соседние страны, в первую очередь Персию и Россию.
Армяне выказывали большое искусство и в обработке шелка. Армянки являлись главными производительницами разных шелковых тканей, шедших на женское, отчасти и мужское одеяние почти всего населения Закавказья.
Не успели переселенцы-армяне крепко обустроиться на новом месте, как Ширван и все Закавказье вошло в состав Российской империи, были упразднены местные ханства.
Христианская Россия благоволила к единоверным армянам, их дискриминация в личных и в имущественных правах по сравнению с кавказскими татарами была упразднена.
Чтобы кому-то мои слова о порочных наклонностях кавказских татар не показались голословными, посоветую обратиться к творчеству классика тюркско-азербайджанской литературы Мирза-Фатали Ахундова, к его произведению «Приключение скряги», или к высказываниям некоторых видных ученых и исследователей того времени – И.И. Шопена, М.Н. Владыкина, П.П. Надеждина, Г.Г. Москвича, Н. Ширакуни, И.Л. Сегаля...
Кешхурт в уезде некогда был одним из многолюдных и значимых селений с местопребыванием пристава, полномочия которого распространялись и на соседнее село Кельбенд. Известно, что в 1861 году село имело 115 домов, а в 1890 году – 170, в которых жили армяне мужского пола – 478, женского – 439. По данным на 1914 год, в Кеш-
хурте уже было 175 домов и 1104 жителя. Но началась Первая мировая война, последовало турецкое нашествие, погромы и резня, в 1919 году в Кешхурте осталось всего 160 душ.
На родные пепелища и развалины стали возвращаться опаленные войной, прошедшие через горнило горя и ужаса кешхуртцы. Лишенные крова, они стали восстанавливать дома и хозяйства. Стройматериалов и в помине не было. Собирали раскиданные там и сям камни, на закорках таскали из глубокого ущелья речные валуны. Все было разграблено, сами мастерили мебель из корявых кусков дерева и досок, а когда находили фрагменты домашней утвари, чуть побитую или треснутую посуду – это было праздником.
Уже после установления советской власти, когда жизнь нормализовалась, вошла в прежнюю трудовую колею, приумножился род селян, население Кешхурта вновь перевалило за тысячу. Демографическая картина стала резко меняться после смерти Сталина, когда вместо колхозов появились совхозы, когда крестьянам вернули паспорта. «Раскрепощенные» сельчане буквально хлынули в города. Кешхурт, как и все соседние деревни, стал постепенно обезлюдевать.
Кешхурт удачно приютился в начале низменной гористой местности южного предгорья Большого Кавказа, где холмистые горы постепенно сходят на нет, плавно переходя в равнину, где янтарного цвета поля спелой пшеницы волнами катились к горизонту.
Узкая, ухабистая проселочная дорога в Кешхурт начиналась со 185-километрового столбца трассы Баку – Тбилиси. Ближе к селу она начинала петлять между холмами и буераками, а цепляющаяся за камни скудная растительность сменилась изобилием ежевики и граната по обеим ее сторонам. Вдалеке вздымались могучие исполины в непролазных зеленых чащах, иссеченные расселинами и ущельями. В сезон дождей грунтовая дорога превращалась в непроходимое месиво из глины, и в Кешхурт можно было добраться лишь на тракторах.
С востока от Кешхурта возвышается гора Джяардах (Джейрандаг), сплошь покрытая густым лесом, в котором можно было встретить медведя и волка, лисицу и зайца, горного козла и кабана, косулю и лесную кошку, рысь и белку.
На вершину Джяардаха любили взбираться дачники-бакинцы – дети и внуки кешхуртцев. Там на небольшой прогалине находился геодезический столб, похожий на крест, на котором они малевали свои каракули-автографы. Когда они с вершины голосили – хорошо было слышно в селе, настолько был чист и прозрачен воздух.
Горный воздух Кешхурта опьянял непривычные легкие и слегка кружил голову. Бывало, проснешься на рассвете, выйдешь на крыльцо, а вокруг необычная для горожан тишина, да такая, что закладывало уши. Летнее солнце из-за Джяардаха выползало лениво, первыми лучами падая на вершины деревьев. Затем, дробясь через листву тутовника, ласково щекотало лицо.
Первыми просыпались петухи, за ними зло заливались собаки, разбуженные их несвоевременным кукареканьем. Деревня оживала, колхозники спешили на работу, старики семенили на огороды, молодежь с ведрами устремлялась к роднику, потянулись к лугам коровы и овцы.
Под Джяардахом текла горная речушка Чайлях. Несмотря на мелководность, она бурлила и шумела по уступам. Вдоль берега со стороны горы росли кусты шиповника и сочной, изумительной по вкусу ежевики, на которые, под веселый смех местных сорванцов, летом набрасывались дачники. Пологий склон в сторону села был усеян виноградной лозой, одичавшей в советские годы. Государственный налог за урожай был столь высок, что крестьяне предпочли отказаться от своих виноградных наделов. Так одичали и ряды граната при въезде в село. Некогда сладкие гранаты превратились в кислятину в твердой кожуре.
Русло Чайляха в одном из мест было перекрыто камнями, в жару в этом водоеме чуть ли не по соседству плескались ребятня и колхозные буйволы. На крутом берегу со стороны леса находился небольшой родничок – из-под земли била кристально чистая, студеная вода.
А вот большой ахпюр-родник с двумя массивными медными кранами находился в центре села. Некогда изящный, с высеченным крестом на фронтоне, на крыльях и нижней части которого в прямоугольной рамке красовалась надпись на армянском, ахпюр был построен в 1893 году. Им пользовались не только кешхуртцы, но и азербайджанцы из равнинных сел. Они за хрустальной, холодной водой приезжали на грузовиках и набирали ее в кувшины и бидоны. Рядом с ахпюром находились каменные корыта, из которых утоляла жажду скотина.
Раньше родника была возведена из белого камня церковь Св. Богородицы (Аствацацин) – трехнефная базилика была построена (частично без кровли) в 1860 году на средства сельчан, сумма затрат составила 8040 манат (рублей). Тесаные камни были использованы при создании колон, дверных и оконных проемов, небосводов, стеновых углов, каменной чаши – купели для воды, используемой во время обряда крещения. Церковь имела два входа – с западной и южной сторон. На верхнем брусе дверной рамы южного входа имелись ваятельные строительные записи.
В 1865 году шемахинские духовные лидеры во главе с архиепископом Даниелем доложили Синоду в Эчмиадзин уже о полном завершении строительства церкви в Кешхурте.
Известно также, что в 1867 году 10-летний житель села Татевос Ованесович Тер-Маркарянц был направлен на учебу в Шемахинскую епархиальную семинарию, которую он окончил в 1872 году. Затем он несколько лет жил в Баку и с высоким окладом работал в одной из известных армянских типографий, но пойдя навстречу просьбам односельчан, согласился быть священником родного Кешхурта. 27 июля 1886 года Српазан (епископ) рукоположил его в священники церкви Св. Богородицы.
Дома в Кешхурте были разбросаны по буграм-косогорам, церковь находилась на одном из них в северной части села. Недалеко от нее с западной стороны было кладбище со старыми могильными камнями. Хоронили на нем кешхуртцев вплоть до 1988 года. На заре советской власти церковь была превращена в хлев. Комсомолец, сбивший с купола крест, на следующий же день после этого ослеп.
Отмечу, что в Кешхурте существовала церковь и более старой постройки, в 1848 году она постепенно развалилась.
Через дорогу от дома моих предков находилась неказистая 8-летняя школа, во дворе которой проходили почти все развлекательные мероприятия молодежи. Здесь, еще до телевизионной эпохи, передвижная кинобудка крутила по воскресным дням художественные фильмы. Школьный двор служил и футбольным полем, стойками ворот являлись тутовые деревья и кучки камней. Летом, как правило, соперничали между собой команды дачников и местных пацанов, почти всегда побеждали горожане. Были и междеревенские матчи, играли с командами соседних сел Кельбенда и Кирка.
Школьный двор, да и несколько дворов вдоль дороги, ведущей из села в сторону сел Тобишен и Кяндзяк (Гандзак), – единственное ровное место в Кешхурте. Далее дорога поднималась, горбилась и упиралась в безоблачный небосклон.
Напротив нашего двора, рядом с главной скамейкой села в середине 1960-х появился памятник погибшим в Великой Отечественной войне сельчанам, с указанием их имен на мраморной плите каменного постамента. Деньги на него собирали всем селом. Памятник и металлическая ограда вокруг него были установлены при поддержке моего отца – Григоряна Григория Самвеловича, руководившего тогда бакинским заводом «Стройдеталь» треста «Каспморстрой» Минтрасстроя СССР.
Памятник открывали 9 мая – в День Победы. Май прекрасен всегда и везде. В тот год в Кешхурте он был особенно хорош и из-за торжества казался еще пленительней. Все вокруг цвело и благоухало, сверкали ордена и медали на пиджаках ветеранов войны, поблескивали слезы в глазах родственников погибших, сиял медный горн пионера-трубача.
После торжественной части открытия памятника отец пригласил ряд ветеранов войны к нам во двор, где под тенистым тутовым деревом моя бабушка Сатеник накрыла стол с угощением. Выпив пару рюмок тутовки, которая быстро развязывает языки, старые солдаты стали балагурить, вспоминать былое.
В последний раз в Кешхурте я был лет сорок назад, почти тридцать лет минуло, как после массовой депортации армян из сельских районов Азербайджана в декабре 1988 года опустели армянские деревни Ширвана. Сегодня в Кешхурте обитают чужаки, а отпрыски создателей незабвенного армянского села разбросаны по всему белому свету. Памятник героям Великой Отечественной войны наверняка пришельцы снесли, как и надгробные плиты на кладбище, и родник с армянским буквами, и, разумеется, церковь. В том, что пришельцы на ширванской земле постараются уничтожить все упоминания об армянах, я не сомневаюсь, но им точно не удастся стереть память о наших предках.
Кешхурт для нас уже мертв, а после смерти, как гениально заметил незабвенный Сергей Довлатов, начинается история – суть моей данной публикации.
Александр Григорян, Ереван
Оставьте свои комментарии