История двух династий
«Я очень любил ходить по улицам Еревана, останавливаясь и здороваясь с множеством людей. Так же, здороваясь со всеми, ходил по Еревану мой прадед - Амбарцум Серафимович Кечек - один из основателей современной научной хирургии в Армении. Медленно, прихрамывая, фланировал по Еревану и дед мой - Марк Владимирович Григорян, отстроивший полгорода. Это в его честь площадь Ленина прозвали в народе «Площадью хромого Марка». По Еревану, тоже медленно, из-за больного сердца и мучившей его одышки, тяжелыми зимами девяностых хаживал мой отец - Владимир Маркович Григорян, один из зачинателей математической и прикладной лингвистики в Армении…»
Столь откровенные высказывания полного тезки своего деда - Марка Владимировича Григоряна - аналитика, продюсера Британской телерадиовещательной корпорации (Би-би-си), побудили меня взяться за изучение истории двух интересных семей. И лучшим подспорьем стали для меня мемуары его отца - Владимира Марковича Григоряна, доктора филологических наук, в начале 90-х минувшего века председателя Общества «Армения - Россия».
Владимир Маркович пишет: «Во мне слились воедино две крови - Тер-Крикоровская - со стороны отца - и Кечековская - по материнской линии. Обе эти ветви имеют общее происхождение - Нор-Нахичеван».
ТЕР-КРИКОРОВЫ
Прапрадеда Владимира Марковича звали Артем Тер-Крикоров. Был он в Нахичевани настоятелем церкви Сурб Карапет. Почитали его и как главу клана Тер-Крикоровых. Мужик он был крепкий. Турецким владел лучше, чем армянским, но свадебный обряд соблюдал только на армянский лад. Правда, в кругу семьи и в обиходе, подобно прихожанам своим, пользовался языком заморских басурман. Злословили, что неравнодушен был к прекрасному полу, чего не позволял ему духовный сан…

А теперь слово Владимиру Марковичу:
«Мой прадед, сын Артема, Маркос, был ювелиром. О нем я знаю лишь, что он был у прабабушки вторым мужем - после ее вдовства. По первому мужу она была женой Тарасова, того самого, который отличался богатством, а ее сын от первого брака стал отцом всемирно известного Анри Труайя.
Этот самый сын, оставив родной Армавир (что на Северном Кавказе), перебрался в Москву и обосновался на Поварской, где по сей день высится дом, на фризе которого можно прочитать эту известную фамилию - Tarasov».
Полагаю нужным кое-что разъяснить.
Первым мужем прабабушки автора записок был армянин Александр Тарасов, один из пяти совладельцев Товарищества мануфактур «Братья Тарасовы», расположенного в Москве на Старой площади (ныне в нем размещена администрация Президента России).
Сын этой четы - Аслан, сколотив капитал на банковских операциях, построил железную дорогу Армавир-Туапсе. Мог бы построить и больше, не случись Октябрьского переворота 1917-го. От большевиков Аслан бежал в Кисловодск - в фамильное гнездо «Красные камни». А когда волны красного разбоя докатились до Кавказа, дальнейший маршрут семьи пролег по проторенному маршруту: Новороссийск - Константинополь - Париж. Вшитых в одежду семейных драгоценностей хватило ненадолго…
Аслан, счастливый отец, первым поздравил своего Левона, известного миру как Анри Труайя, с получением Гонкуровской премии 1938 года за роман «Паук». А в 1959-м стал еще и свидетелем приема сына в состав «Сорока бессмертных», как именуют членов Французской академии. Анри Труайя скончался в 2007 году на 96-м году жизни, пережив отца на сорок лет.
Из записок Владимира Марковича:
«В своем детстве я «бабушку Тарасову» (так ее звали домочадцы) застал глубокой старухой, сидевшей в высоком детском креслице с безжизненно повисшими ногами, не достающими пола. Она глядела куда-то в сторону и производила какие-то сильно пугавшие меня звуки. Насколько я помню, ее старались не «выводить в люди» и держали в комнате на отлете - где-то там, за кухней».
Чаще других имя Маркоса, прадеда Владимира Марковича, склонял нахичеванец Алексей Карпович Дживилегов, доктор искусствоведения, автор монографий «Данте Алигьери» и «Итальянская народная комедия». Если верить ему, одним из любимейших занятий Маркоса были поездки в Вену. Не зная ни слова по-немецки, он выписывал австрийские газеты и каким-то шестым чувством угадывал, какая из оперетт пойдет на сцене самого респектабельного венского театра в обозримом будущем. Если угаданная оперетта вписывалась в круг его предпочтений, он велел закладывать карету и гнать на вокзал. И все это делалось в суете, сопровождаемой шумом и беготней. Когда его карета выкатывала на Садовую, весь Нахичевань уже знал, что за этим последует. Ни для кого не было секретом, что, не доезжая вокзала, карета с Маркосом где-то остановится, и из ближайшего дома, смущаясь, торопливо запрыгнет в этот ковчег любви очередная чаровница, которой выпал случай прокатиться в Вену. Судачили, что возвращались девицы домой не с пустыми руками, но и безо всякой надежды вновь попасть в австрийскую столицу.
А уже под старость, как вспоминал Алексей Карпович, Маркос все чаще впадал в состояние неодолимой печали. Его темперамент, многократно превосходивший возможности бабушки Тарасовой, не выдерживал бремени оков, которые налагают на человека годы. Тогда, по мановению его руки, бабушку Тарасову задвигали в комнатку за кухней, и в гостиную, где он пребывал в тоске и одиночестве, просачивались сразу несколько нимфеток, но уже другого поколения. Время от времени Маркос, выходя из задумчивости, запускал руку в карман за очередной ассигнацией.
Но вернемся к влюбчивым годам Маркоса и «бабушки Тарасовой». Бог дал им сына - сводного брата Аслана Тарасова, - которого домочадцы звали Владимиром Марковичем. Правда, в метрике он записан был как Вардерес Маркосович. А в справочниках «Вся Россия» фигурировал в еще более замысловатой форме - «Вардерес Маркосович Тер-Крикоров, он же Попов». «Почему Попов? Растолковать мне никто не мог», - недоумевает в своих записках Владимир Маркович, внук Вардереса. Видимо, армянскую приставку «тер» к фамилии, что означает священник, перевели на русский лад - «поп». Отсюда и «Попов».
Вардерес Маркосович скончался в 1929 году, когда внуку - Владимиру-младшему, едва исполнился год. Но из рассказов родных внук знал, что в Ростове-на-Дону деду принадлежали кожевенный завод и обувная фабрика. Владел он еще и сетью продуктовых магазинов в Нахичевани, Ростове и Таганроге. В тех же городах Владимир-старший успешно торговал своими кожевенными изделиями. А еще был совладельцем картонажной фабрики и кой-чего другого.
Кроме Вардереса Маркосовича, судя по справочному изданию 1991-1912 годов, имели торговое дело в родном городе и два его брата:
«Нахичевань:
Тер-Крикоров (он же Попов) П.М., Екатерининская площадь
Тер-Крикоров (он же Попов) В.М., там же
Тер-Крикоров (он же Попов) Е.М., там же».
Прибыль прибылью, а образованием детей своих Вардерес Маркосович был весьма озабочен. Любовь, любимица-дочь, его стараниями поступила на медицинский факультет Донского (бывшего Варшавского) университета, став одной из первых особ женского пола, получивших диплом престижного учебного заведения.
На этом фоне вполне естественной выглядит причуда Вардереса Маркосовича - пуститься в Иерусалим, поклониться Святым местам и… совершить хадж. Согласно семейному преданию, все это имело место в середине 1910-х годов. Путь его пролег из Нахичевани-на-Дону через Эрзерум. На иерусалимском базаре он купил осла-альбиноса. В глазах правоверных по правилам хаджа белый цвет был символом особой чистоты. Воротился Вардерес из хаджа с перламутровыми четками. Спустя годы, узнав, что внука в его честь нарекли Владимиром Марковичем, передал их отпрыску в дар.

КЕЧЕКИ
Амбарцум Серафимович Кечек родился в 1872 году в Нахичевани, в семье ремесленника. Окончив гимназию, а затем и местную армянскую духовную семинарию, поступил в Военно-медицинскую академию в Санкт-Петербурге, откуда через два года перевелся на медицинский факультет Московского университета. Получив диплом, стал практиковать хирургом. Вдоволь покатался по заграницам, главным образом по Германии, Англии и Дании. Покатался не без пользы для себя: начал писать в Копенгагене диссертацию и в 1900 году вернулся в Петербург.
В своих записках Владимир Маркович так обрисовал деда по матери:
«Он был красив, обладал огромным ростом, носил усы и небольшую, как смоль, бородку». Далее читаем: «В Петербурге он сразил мою бабушку Юлию Георгиевну (в девичестве Евангулова), петербургскую барышню, предки которой по армянской линии восходили к телавским (район в Грузии. - Г.М.) виноделам, а по протестантско-православной - к эстонским лесничим. Бабушка тоже была не лыком шита: ей каким-то образом удалось окончить медицинский институт по стоматологической части».
Молодые Кечеки в скором времени обзавелись детьми: тремя мальчиками и девочкой. Рожала их красавица Юлия в Финляндии.
В 1910 году в Типографии штаба отделения корпуса жандармов в Петербурге увидел свет сборник диссертаций на степень доктора медицины, допущенных к защите в Императорской военной медицинской академии. Значится там и работа Амбарцума Серафимовича Кечека-Кечекьянца: «Лечение LUPUS VULGARIS по способу проф. FINSEN'а по данным Светолечебного отделения Академической хирургической клиники проф. Н.А.Вельяминова».
Кечек был учеником и последователем профессора Вельяминова, основоположника метода светолечения, автора исследований по хирургии костного туберкулеза и брюшной хирургии.
Летом 1912 года семья доктора медицины Кечека, движимая ностальгией, перебирается на жительство в Нахичевань. Тем же летом, играя в футбол, сын Вардереса Тер-Крикорова, 12-летний Маркос (родился в апреле 1900 г. в Нахичевани-на-Дону), повредил ногу. Травма оказалась серьезной. Обеспокоенный Вардерес бросился за помощью к петербургскому хирургу Кечеку, днями прибывшему в Нахичевань.
Амбарцум Серафимович охотно взялся за лечение юного футболиста. Довольно быстро (хотя не без сложной и болезненной операции) ему удалось поставить мальчика на ноги. В благодарность за бесценную услугу Владимир Маркович пригласил всю его семью провести лето на своем хуторе близ церкви Сурб Хач. Амбарцум Серафимович приглашение принял. Вардерес же, дабы дети не скучали, купил им небольшую типографию, под которую на хуторе построили небольшой домик. Дети Вардереса - Марк с младшим братом Ваней и Кечеки - Александр (Антик) и Константин (Котик), быстро сойдясь друг с другом, начали выпускать журнал под шутливым названием «Ерунда».
В 1914-м у Кечеков в Нор-Нахичевани родилась еще одна дочь. И тут разразилась Первая мировая война. Бог миловал, она обошла обе семьи стороной. Кечек был мобилизован в так называемые санитарные войска, где служил военно-полевым хирургом. Карапет (1876-1953), младший брат Амбарцума, выпускник того же медицинского факультета Московского университета, также успел понюхать пороха, но уже в качестве судебно-медицинского эксперта. Вся его жизнь в той должности протекала в Ростове-на-Дону и Ростовской области.

Не успела отгреметь одна война, как началась другая - гражданская. Чью сторону принять, Амбарцум Серафимович не колебался: встал под знамена Добровольческой армии Деникина. Начав рядовым врачом, дослужился до главного врача санитарного поезда-госпиталя. Весть о разгроме армии Деникина застала его в кисловодском тупике. Всю эту вагонную эпопею со смрадом вони, которой был пропитан весь состав, отец семейства прожил с женой и детьми, ни на час не отпуская их от себя. Ибо знал, что без него они не выживут.
Тревожась за них, он вернулся в Нахичевань, обменял материнское колье с бриллиантами на большую телегу, усадил в нее семью, погрузил домашний скарб и, прихватив тещу-протестанку с ее пожитками, в начале мая 1920 года двинул к Новороссийску, чтобы успеть эмигрировать.
За Новочеркасском, где скопилось много беженцев, к ним в телегу попросились двое военных. Одним из них оказался генерал, и не какой-нибудь, а сам Андрей Григорьевич Шкуро, командовавшим корпусом в армии Деникина (17 января 1947 года его, как прислужника нацистов, во внутреннем дворе здания МГБ на Лубянке в присутствии министра госбезопасности Абакумова повесили в воротах гаража). На пути в Новороссийск Шкуро в промежутке между приступами лихорадки стал грубо приставать к жене Кечека, даме пикантной и привлекательной. Недолго думая, Кечек ссадил Шкуро и его спутника.
Временное пристанище семья нашла в застрявшем на путях госпитале на колесах - в вагоне для медперсонала. По счастью, Амбарцум встретил в Новороссийске Хачереса (Христофора), младшего из своих братьев, имевшего там двухкомнатную квартиру. Когда в нее набилось 11 душ, стало ясно, что надо искать выход. Отец с тремя сыновьями вернулся в госпитальную теплушку.
Вспыхнувший на пути пожар вынудил их бежать дальше. Случай им благоволил: благодарные пациенты Амбарцума Серафимовича, признав в нем бывшего депутата ростовской городской Думы от партии кадетов, что высоко ценилось в среде либеральной интеллигенции, бросились собирать иностранную валюту, чтобы оплатить английскую визу и билеты для всей семьи на пароход «Прага», приписанный к итальянскому порту Триест. На пароход они сели в надежде добраться до Лондона. Кечек был уверен, что будет там не только признан как врач, но еще и сделает политическую карьеру.
В беженском ковчеге плыть им пришлось на закрытой палубе. Благодаря добрым людям женская часть семьи разместилась в каюте третьего класса. Пароход же двинулся - вопреки географии и здравому смыслу - не в сторону Варны и затем проливов, а на восток и на следующий день пришвартовался в Поти. В пути младшенькую, Юлю, укачало. Спасаясь от морской болезни, они сошли на берег - прогуляться. Решение остаться Кечек принял внезапно. Багаж их выбросили на берег, и на этом эмигрантская одиссея закончилась.
В Поти Кечек встретил сослуживца по Добровольческой армии, который помог ему с визами в свободную Грузию. Пожив там совсем немного, Кечеки перебрались в Ереван. До Лондона, города своей мечты, Амбарцуму Кечеку добраться не довелось. Но, в силу обстоятельств, спустя 80 лет с лишним, там оказался его правнук, Марк Владимирович Григорян, под ноги которому в Ереване 22 ок-тября 2002 года бросили самодельную бомбу, ранив его. В тот день он шел к человеку, который с фактами на руках готов был изобличить заговорщиков, совершивших 29 октября 1999 года чудовищный теракт в парламенте Армении. Заказчики покушения на журналиста своего добились. Марк Владимирович-младший покинул землю, в которой остались могилы прадеда, деда, отца…
МАРКОС ВАРДЕРЕСОВИЧ
В революцию, когда сыну Вардереса - Маркосу-младшему - исполнилось 17 лет, имущество семьи было разграблено. В 19, после перенесенной болезни, он кое-как окончил гимназию. А когда поступил в Нахичеванский университет и проучился год, его «вычистили по происхождению». На Дону было неспокойно, он отправился в Новочеркасск и поступил в тамошний политехнический институт. Это учебное заведение в глазах Тер-Крикоровых выглядело более чем солидно. Химиков, которых там готовили, Вардерес охотно брал на свой кожевенный завод, перешедший к нему от Маркоса-старшего.
В казацкой столице Маркос-младший, чувствуя тягу свою к графике, пошел учиться еще и в художественную школу им. Врубеля. Как оказалась, занятия там вели свои, нахичеванские: Мариэтта Шагинян и Мартирос Сарьян. Но советская власть выдавила «буржуева» отпрыска и из химиков. Он не раз пытался восстановиться, да все напрасно.
К 1924 году терпение Маркоса лопнуло, и он решил покинуть родные места. И нацелился на Баку, где в то время началось бурное развитие «большой химии». Багаж его состоял из небольшого чемодана и примуса (в семейных хрониках наличию этого отдельного «места» придается особое значение). Дорога в Баку в те годы лежала через Тифлис, где ему предстояла пересадка. Купив билет из столицы Грузии в столицу Азербайджана, в ожидании поезда он прикорнул на перроне Тифлисского вокзала.
Там его случайно встретил друг детства Георгий Кечек, студент-геолог Ленинградского горного института, ехавший на каникулы к родителям в Ереван.
Из записей Владимира Марковича:
«Резоны Георгия Амбарцумовича были беспроигрышными: к чему ехать в чужой город Баку, когда есть Ереван, где осели Кечеки, которые могут всегда и приютить, и пригреть. Видимо, Маркоса не пришлось долго уговаривать, и он присоединился к Георгию.
Гогу тем временем в Ереване ждали с нетерпением. Ждали родители и братья с сестрами. Ждали дома, сидя возле окна. И дождались. Однако из пролетки вылез не только Гога. В его спутнике Кечеки сразу же признали сына Вардереса Тер-Крикорова - Маркоса. Так летом 1924 года в Маркосе начался процесс сперва врастания, а затем и породнения с семьей Кечеков».
В один из дней того же 1924-го заведующий кафедрой хирургии медицинского факультета Ереванского госуниверситета Амбарцум Серафимович привел за руку Маркоса к своему ректору Акопу Иоаннисяну, старшему брату первого секретаря ЦК КП(б) Армении Ашота Иоаннисяна. Тот, уроженец Шуши с высшим берлинским образованием, ознакомившись с заполненным Маркосом анкетой, покачал головой и тоном, не терпящим возражений, сказал:
«Человека с такими данными принять в студенты не могу. Да к тому же эта приставка «тер» к фамилии…»
Кечек перешел в атаку: «Тогда как понимать то обстоятельство, что здесь, за стенкой, живет священник? Мало того, что он отец секретаря ЦК, но он еще и отец ректора советского университета! Может, напомнить, что еще недавно эта неугодная вам приставка «тер» значилась и на вашей фамилии?»
Тут же пришли к соглашению: Маркос убирает из своих документов злополучную приставку. «Не мешало бы избавиться и от этого архаичного Маркоса. Ты же Марк», - бросил ректор. Так, ради того, чтобы стать студентом архитектурного отделения технического факультета Ереванского университета, Маркос Вардересович Тер-Крикоров обернулся Марком Владимировичем Григоряном.
В конце 1930-х, даже избавившись от приставки «тер», братья Иоаннисяны (Ованнисяны) пострадали: профессора Акопа Иоаннисяна, до ареста заведующего кафедрой биохимии Ереванского медицинского института, сослали в Сибирь валить лес, а вслед за ним туда же отправили другого брата - Ашота Иоаннисяна, до ареста директора Московского отделения Академии истории и материальной культуры. А за что? За «развертывание активной контрреволюционной работы по подготовке отторжения Армении от СССР и созданию дашнакского буржуазного государства». По такой дикой формулировке - ни больше, ни меньше.
Что до профессора Кечека, ставшего деканом медфака университета, то в 1931 году, когда в Ереване открыли станцию переливания крови, его назначили ее первым директором. Пройдет четыре года, и ему, крупнейшему специалисту в области светолечения туберкулезной волчанки, присвоят звание заслуженного деятеля наук Армянской ССР. В скором времени он будет награжден еще и орденом Трудового Красного Знамени.
Но вернемся к нашему студенту Марку Григоряну. Осенью 1926 года, учась на третьем курсе, он женится на Нине, дочери Амбарцума Кечека. По этому случаю, Владимир Маркович написал:
«Роман Марка и Нины носил, так сказать, «направленный» характер, словом, он во многом поддерживался Амбарцумом Серафимовичем, сыгравшим в жизни отца значительную роль. Отец, сознавая это, платил теще и тестю искренней признательностью и преданной любовью. Но при этом моих родителей единила в немалой мере просто любовь. Они, эти два человека, удивительно непохожие друг на друга, были созданы друг для друга.
В Нахичевани в пору молодости моих родителей был театр (его ладно и красиво скроенное здание до сих пор украшает центр города), в котором часто «давали оперетту». Этот жанр в немалой мере повлиял на духовный склад и отца, и матери. Отец под влиянием опереточных ритмов со временем освоил гитару, а позднее и фортепиано (настолько, что в те годы даже зарабатывал таперством в нахичеванских и ростовских кинотеатрах). Что касается матери, то она в юные годы свои славилась умением танцевать, и это ей действительно здорово удавалось. Вспомнил я об этом, потому что убежден: сидящая в ее натуре лихость вперемешку с буденновской шумливостью - это тоже нечто, заложенное в ней еще с тех времен, когда кинофильмы были немыми, а их героини - угловато- быстрыми и нервно-импульсивными».
В 1928-м, успешно окончив университет, Марк идет работать архитектором. Совместно с великим Таманяном разрабатывает проект Ереванской детской клинической больницы.
В конце сентября 1937 года член Политбюро ЦК ВКП(б) Анастас Микоян, сместив по распоряжению Сталина первого секретаря ЦК КП(б) Армении Аматуни и поставив на его место Арутинова, созвал в горсовете Еревана совещание по вопросам дорожного строительства и озеленения.
Кремлевский порученец устроил форменный разнос руководителям города за то, что в случае нападения со стороны Турции Ереван может оказаться незащищенным, а единственная дорога, ведущая из города на север, подобно бутылочному горлу, не обеспечит пропускную способность ни для переброски войск, ни для эвакуации населения.
Молодой архитектор Марк Григорян попросил слова и предложил выход, указав на плане города, где следует пробить новые улицы и проспекты, которые станут альтернативной той единственной улице. Трезвый подход к решению проблемы пришелся Анастасу Ивановичу по душе. Нахмурив брови, он обратился к собравшимся: «А куда смотрели главный архитектор и его заместители?»
На другой день Никогайос Буниатян, главный архитектор Еревана с 1924 года, был снят с должности. Никто не вспомнил, что он профессор архитектуры, блестящий выпускник Петербургской Академии художеств, автор и руководитель строительства гостиниц «Ереван» и «Севан». Опальный Буниатян был арестован и сел в тюрьму. Чудом уцелел и, выйдя на свободу, архитектурой больше не занимался. Умер в декабре 1943-го, похоронен в Москве, на Армянском кладбище.
Григорий Арутинов заметил Марка Григоряна и в начале 1938-го предложил ему стать главным архитектором столицы. В скором времени о нем заговорили как о сталинском главном архитекторе Еревана и правой руке первого секретаря армянского ЦК по вопросам градостроительства. Самого же Арутинова, с подачи Мартироса Сарьяна, народ назовет Григорием-строителем - Гриша-шинарар.
Не успев войти в курс дела, Марк получил скорбное известие из Ростова: скончалась мать. Придя к Арутинову отпроситься на похороны, Марк наталкивается на жесткий отказ. Резкий настолько, что тот даже не стал объяснять ему причины. Видимо, Григорий Артемьевич что-то знал и хотел уберечь его от случайного ареста.
СЫНОВЬЯ АМБАРЦУМА КЕЧЕКА И ИХ СУДЬБЫ
Георгий Кечек, средний из сыновей Амбарцума Серафимовича, был геологом. Из уст в уста в семье передавали, что в тревожные 1930-е верный друг посоветовал ему поскорее убраться куда подальше. В записках Владимира Марковича о нем больше ни слова. И мне стоило немалых трудов напасть на его след.
В конце 1935 года в суровых краях были созданы два горнопромышленных управления - «Южное» и «Северное». Георгий Амбарцумович в «Южном» возглавил геологоразведочные работы. Под его началом были открыты прииски «Среднекан», «Борискин», «Пятилетка», «Терпеливый», «Таежный», «Разведчик», «Юбилейный», «Холодный». Сохранился один из его отчетов, датированный 20 апреля 1938 года, где сказано: «На Бутугычагском месторождении работы велись в течение всего года. Сначала в весьма небольших объемах, а потом в несколько больших».
Из дневника Г.Ладыженского, старшего горного смотрителя «Дальстроя», потомка Николая Ладыженского, генерала-поручика при Екатерине II: «Магадан располагался за небольшим перевалом. Город только начинал строить кирпичные дома. Даже управление «Дальстрой» размещалось в двухэтажном брусовом доме. Отдел кадров находился в небольшом бараке. Было два каменных дома: связи и погранвойск. Начальник геологического отдела Георгий Кечек, обрусевший чех, интеллигентный, уравновешенный руководитель, направил нас на прииск «Пятилетка».
Бедный смотритель, начитавшийся Гашека и Чапека, принял человека с подобной фамилией за чеха, не догадываясь, что тот чистокровный армянин. Может статься, именно это и сохранило ему жизнь.
Внес свою лепту в мои поиски и писатель Евгений Астахов из Самары, который в своей повести «Последние полтора года войны» на-бросал штрихи к портрету Кечека и его жены:
«Муж Людочки, Георгий Кечек, геолог, специалист по рудным месторождениям, находился в то время на Колыме, руководил крупным золотодобывающим предприятием. Отрешившаяся после гибели сына от окружающего мира, Людочка уехала к мужу, в край негреющего солнца, в тайгу, расчерченную заиндевевшей «колючкой». Чтобы ничего не напоминало бы ей о полной радостей прошлой жизни.
Молодая еще женщина - ей было всего тридцать восемь лет - обрекла себя на добровольную ссылку. Вернулась с Колымы уже не в Тбилиси, а в Москву через десять с лишним лет, после того, как муж вышел в отставку».
Из хроники тех лет я еще узнал, что «главный геолог геологоразведочного управления «Дальстроя» Георгий Кечек родился в 1903 году», что «он автор ряда научных статей по геологии Северо-Запада, награжден орденом Трудового Красного Знамени, медалями».
Следует указать, что «Дальстрой» входил в структуру НКВД-МВД, но к деятельности самого ГУЛАГа никакого отношения не имел, занимаясь исключительно инженерным обеспечением производств. По положению и занимаемой должности Георгий Кечек носил погоны генерал-майора.
Имя старшего сына Амбарцума Серафимовича, Александра, я обнаружил в «Списке лиц, подлежащих суду Военной Коллегии Верховного Суда Союза ССР», подписанном Сталиным, Молотовым и Кагановичем 3 октября 1937 года. Шел он от Азербайджанской ССР по списку из 176 человек за номером 85 по 1-й категории, то есть обреченным на ВМН - высшую меру наказания.
В архиве Научно-информационного центра «Мемориал» (Санкт-Петербург) откапал я и другие сведения о нем:
«Родился в 1902 г., армянин; образование высшее; б/п; трест «Кергезнефть», г. Баку, ст. инженер нефтепромысла (по «Книге памяти репрессированных бакинцев» - директор треста «Азнефть». - Г.М.) Проживал: ул. Краснопресненская, 73, кв. 41. Приговорен: ВК ВС СССР 11 октября 1937 г., обв.: 69, 70, 73 УК АзССР (принадлежность к контрреволюционной организации. - Г.М.). Приговор: ВМН с конфискацией имущества. Реабилитирован 1 июня 1957 г. ВК ВС СССР».
Нашлись сведения и о жене Александра, отправленной в степи Казахстана с маленьким сыном Георгием:
«Микаэлян-Кечек Амалия Георгиевна: родилась в 1903 г., г. Баку, армянка; образование высшее, б/п; Азнефть; инженер-технолог-химик.
Проживала: г. Баку. Приговорена 9 декабря 1937 г. ОСО при НКВД СССР к 8 годам ИТЛ. Прибыла в Акмолинское ЛО 02.02.1938 из тюрьмы г. Баку. В АЛЖИРе (Акмолинский лагерь жен изменников родины. - Г.М.) находилась до 26.01.1939. Пост. ОС НКВД СССР от 19.01.1939 лишение свободы заменено ссылкой. Убыла 26.01.1939 в г. Алма-Ату в распоряжение 1-го спецотдела НКВД Казахской ССР. Реабилитирована 9 июня 1956 г. ВК ВС СССР» («Книга памяти «Узницы АЛЖИРа»).
Признаюсь, больно было читать воспоминания Галины Евгеньевны Степановой, бывшей студентки Московского института инженеров железнодорожного транспорта, где целая судьба человека уложилась в несколько скупых строк:
«Ближе к весне 1938 года в лагере было сформировано наше конструкторское бюро «Шарашка». Начальницей бюро была назначена Амалия Георгиевна Микаэлян-Кечек. Муж ее был крупным руководителем нефтяников... Нашему маленькому бюро предстояло запроектировать для лагеря швейную фабрику, кирпичный завод, котельную, баню, столовую с кухней и кинотеатр для вольнонаемных вне зоны лагеря».
Константин (Котик), младший сын Александра Серафимовича, тоже вышел в инженеры. Был на редкость талантлив. С началом Великой Отечественной войны переброшен в Крым, но, провоевав всего несколько дней, попал в плен. Сперва оказался в лагере где-то на Полтавщине, затем был увезен в Германию. Боясь угодить в лапы сотрудников советской контрразведки «Смерш» (смерть шпионам), пробрался в американскую оккупированную зону Германии и, перебившись там пару лет, женился и уехал в Америку. Его почли без вести пропавшим. Жена и двое детей хранили память о нем.
МАРК И ЛОРЕНЦ
Большой ценитель культуры и искусства Григорий Арутинов всерьез озабочен был и бытом служителей прекрасного. В один из дней 1938 года они выехали с Марком Григоряном искать место под жилой дом для артистов. Главный архитектор Еревана сам выполнил проект и сам же построил этот дом. А незадолго до этого город получил «Дом специалистов», в котором первый секретарь ЦК и выделил Марку квартиру. И не только квартирой одарил. В 1940-м Марк Владимирович стал заслуженным деятелем искусств Армянской ССР.
По логике вещей Марку Григоряну полагалось состоять в рядах ВКП(б). Тем более что он главный архитектор города, депутат горсовета, а в годы войны и член штаба обороны Еревана… Да и вообще - личность известная и человек самого Арутинова. Но членом партии он так и не стал до конца войны. Он и орден Ленина получил, не будучи коммунистом. «Идейно созрев» лишь ко дню Победы, подал заявление в кандидаты члена ВКП(б). И все эти годы, рисково «прятал» в своей мастерской племянника генерала Дро. И это в то время, когда Дро, переметнувшись к нацистам, воевал против СССР.
Как-то раз весной 1944-го, глядя на Ереван с дороги, ведущей в Канакер, Арутинов приметил небольшой холм. Спускаясь в город через сады и виноградник, в который упирался проспект Сталина, покружив по вершине холма, отправил своего водителя Атома Овсепяна за главным архитектором.
Тепло приветив Марка, Арутинов указал на облюбованный им холм и спросил: «Как вы думаете, Марк Владимирович, место это подойдет под Матенадаран?»
Решение построить в Ереване хранилище для древних манускриптов было принято еще до войны. Теперь, когда она шла к концу, Арутинов счел нужным мечту свою воплотить в камне. В канун 1945 года главный архитектор принес в ЦК детальный макет величественного строения - Матенадарана и вручил его первому секретарю как новогодний подарок.
Как автор проекта, Марк становится и руководителем строительства. Теперь его утро начиналось с похода к будущему детищу. Котлован под Матенадаран рыли пленные немцы. Они же подводили фундамент.
В холодном ноябре 1946-го глаза в глаза встретился Марк Владимирович с одним из военнопленных, который любовался полетом вольных птиц. Разговорились. Пленный довольно сносно говорил по русски. Звали его Лоренц Конрад. Был он родом из Австрии. В плен попал в июне 1944 года под Витебском. Лоренц поведал ему, что работая на «Севан-гидрострое», наблюдал за полудикими козами. При раскатах грома те тотчас кидались искать пещерки - укрыться там от надвигающегося дождя. Когда на стройке стали греметь взрывы, козы в первое время инстинктивно проделывали то же, но со временем стали привыкать к оглушительным раскатам.
В лагере под Ереваном Лоренц пробыл около полутора лет. Хоть и в плену, но в Армении у него было достаточно свободного времени. Он даже приручил двух птиц, жаворонка и скворца, и за ним закрепилась слава волшебника: когда скворец примкнул к пролетавшей стае своих собратьев, Лоренц вернул его посвистом. Но большую часть своего досуга он посвятил написанию обширного научного труда - писал марганцовкой, реже чернилами, на обрывках бумажных мешков из-под цемента. Согласно замыслу, этот труд должен был охватывать этологию животных и человека, причем конечной целью был именно человек.
Марк и Лоренц сблизились, и австриец рассказал, что до войны работал врачом и изучал поведение животных. Сейчас хотел бы вернуться к любимому занятию. Решив вмешаться в судьбу этого человека, Марк упросил начальника лагеря ходатайствовать о досрочном освобождении пленного. А самому Лоренцу присоветовал обратиться к академику Леону Орбели в Ленинград. И генерал Орбели, ученый с мировым именем, не оставил просьбу Лоренца без внимания.
В декабре 1947 года в поезде Москва - Киев - Вена ехал оборванный солдат. Весь его багаж состоял из клетки ивовых прутьев с ручным скворцом - в память об Армении… Что ни говори, а душевность двух великодушных армян приблизила день триумфа Лоренца Конрада. Ему, одному из основоположников современной этологии, была вручена Нобелевская премия за 1973 год.
ЕВАНГУЛОВЫ
Во всех биографических справках о Марке Григоряне сказано, что «за архитектуру здания ЦК КП(б) Армении в Ереване» он удостоен был Сталинской премии 1951 года. Зная, что премия эта имела несколько степеней, я полюбопытствовал, какую же он получил. Оказалось, третьей степени. Получив вместе с удостоверением и знаком лауреата еще и 25 тысяч рублей, по тем временам сумму приличную.
Удивлению моему не было предела, когда в списке отмеченных Сталинской премией за тот же 1951 год обнаружил я Кечека Георгия Амбарцумовича. «За открытие и разведку месторождений полезных ископаемых» Георгий Кечек удостоен премии первой степени. На группу разведчиков недр из пяти человек денежное вознаграждение составило 150 тысяч рублей - по 30 тысяч на каждого.
И уж совсем зрачки мои расширились, когда среди пятерых лауреатов рядом с фамилией Кечека встретил я фамилию Евангулов. Вспомнил, что в девичестве эту фамилию носила мать Георгия Амбарцумовича - Юлия Георгиевна. А звали этого Евангулова, инженера-геолога, Борис Багдасарович. Тут я хотел бы остановиться и рассказать о своих разысканиях.
Старшего брата Юлии Георгиевны величали Бальтазар. А не его сын Борис Багдасарович? - мелькнуло у меня. Навел справки об имени Бальтазар. Оказалось, так звали одного из трех волхвов, пришедших к младенцу Иисусу. На ассирийском имя это означает «тот, кого заметит Бог». А в тюрко-персидском прочтении это и есть Багдасар, то есть «с сиянием над головой». Дальше было проще, теперь я уже знал, что Борис Багдасарович не кто иной, как сын родного брата Юлии Георгиевны, дво-юродный брат Георгия Кечека.
Но это еще не все. В том же списке за 1951 год значился и Евангулов Лев Богданович, он же Евангулов Левон Багдасарович, старший брат Бориса Багдасаровича, обладатель Сталинской премии, к тому же 1-й степени, с вознаграждением в 50 тысяч рублей: «за создание приборов для испытания двигателей».
Привожу краткие биографии братьев Евангуловых:
Борис Багдасарович (1913-1985), руководитель геологической службы Северо-Востока СССР, профессор, основатель и первый декан инженерно-экономического факультета Ле-нинградского горного института в 1965-1969 годах, заслуженный геолог РСФСР. Внес значительный вклад в поиск и разведку коренных и рассыпных месторождений золота и олова.
Лев Борисович (1901-1986), доктор технических наук, профессор, главный конструктор и директор опытных авиационных заводов № 25 и 291 в 1937-1942 годах.
Их отец, инженер Бальтазар-Багдасар Георгиевич (1869), вместе с женой Александрой Михайловной, дочерьми Лидией и не-совершеннолетней Верой 19 июня 1919 года были арестованы и президиумом Коллегии ПетроЧК приговорены к «общественно-принудительной работе без срока». Хвала Господу, в 1920-м поочередно они были освобождены от этой повинности. Бальтазара, уже в должности техника по безопасности Ленинградской телефонной станции, чекисты вновь арестовали в марте 1931 года по ст. 58-7 УК РСФСР (промышленный саботаж). Был осужден на три года и выслан в казахстанские степи.
Следом за Бальтазаром шел Михаил Георгиевич (1870). В 1894 году он окончил Петербургский технологический институт, там же остался преподавать, с 1914-го - профессор. Одним из первых в России начал заниматься металлографией. Его учебное пособие для изучения строения металлов в 1905 году было отмечено премией И.А.Вышегородского Общества технологов Санкт-Петербурга. Особо теплые отношения были у него с сестрой Юлией и ее мужем - Амбарцумом Кечеком. Скончался в феврале 1942-го в блокадном Ленинграде. В мае того же года усох от голода его сын Георгий, 28 лет.
Трагическую их участь разделили два других брата Юлии Георгиевни: Георгий Георгиевич (1871) с супругой Марией Михайловной и Александр Георгиевич (1880). Еще один брат, Яков Георгиевич (1875), инженер «Сигналсвязь-проекта» в Ленинграде, подпал под статьи 58-6-10 (шпионаж и агитация за свержение Советской власти) и в январе 1938 года был расстрелян. Похоронен в Ленинграде.
НИНА КЕЧЕК
К лету 1927 года Нина, получив университетский диплом, стала подумывать о ребенке. Марк тем временем продолжал учиться. Весной 1928-го Нина подарила мужу-студенту здорового малыша. Нарекли его Владимиром в честь деда Вардереса-Владимира. Когда ребенок стал ходить, она устроилась в Институт защиты растений, где и проработала до 1980 года.
Из записок Владимира Марковича:
«На моей памяти она боролась против заболеваний табака, пшеницы, бахчевых культур, ячменя и еще Бог знает чего. Но истинной ее любовью был абрикос. Этому воистину поэтическому творению солнца можно отдать самые трогательные чувства: недаром абрикос называют культурой арманьской, то есть культурой, порожденной землей Армении. Нина Амбарцумовна разработала метод распространения абрикосовых плантаций в каменистых предгорьях путем придуманной ею технологии адаптации дикого (впоследствии культивируемого) абрикоса к самой что ни на есть неблагоприятной среде».
В 1977 году в Ереване проходил Международный конгресс Ассоциации специалистов в области абрикоса и сливы. Оказывается, есть и такая. Глазам участников конгресса предстали роскошные россыпи плодов абрикоса, взращенных на солончаках. Владимир Маркович не раз бывал на опытных делянках матери с сотнями лунок, откуда к солнцу тянулись не окрепшие еще стебельки. Им предстояло пережить и летный зной, и почти сибирский холод, чтобы стать плодовыми деревцами.
Глядя на восхищенных участников конгресса, Нина Амбарцумовна мысленно возвращалась в суровые годы войны, когда ночи напролет вместе с женщинами, чьи мужья сражались на полях Великой Отечественной, в огромном холодном сарае протравливали они семенную пшеницу, пораженную головней, гибельной для зерна болезнью. С единственной целью - спасти будущий урожай и не дать людям умереть с голоду… Дети и внуки тружениц села Ахта, что близ Севана, и по сей день поминают добрым словом само-отверженного ученого-агронома.
Портрет своей матери Владимир Маркович дополняет новыми мазками:
«Насмотревшись в своем детстве и отрочестве человеческой гадости, испытав тряску бесконечной вагонной жизни и колотун в тифозном быту, мать довольно легко прошла через трудности колхозных будней. Прошла. Но и не смогла не внести в домашний быт некоторые из свойств характера, отработанного сначала на железнодорожных путях, а позднее - в нелегких условиях крестьянской жизни.
Мать не только не терпела ни малейших возражений - она требовала, чтобы ее повеление было выполнено в полном соответствии с формулировкой ее приказа и притом - немедленно. И если вдруг коса находила на камень, она, синтезируя высокомерие профессорской дочки с первозданной категоричностью армянской крестьянки, выплескивала образовавшуюся этим синтезом гремучую смесь на свою жертву. Выплескивала с предельной страстью, выдержать которую мог далеко не каждый. С годами ее манера даже не повелевать, а подминать под себя, под свою волю всех и каждого, эта манера сделала из нее бойца, не знающего ни дня без войны. Разумеется, войны с непосредственным окружением - чадами и домочадцами. Когда я пишу эти строки, ей почти 91 год. Зимой 1994 года она перенесла легкий инсульт, значительно сокративший ее двигательные возможности. Двигательные, но, увы, не духовно-эмоциональные. А это значит, что даже в этом ее состоянии, в этом возрасте она продолжает воевать - со всеми, кто по неосторожности подвернется под маховик ее все еще бурлящего темперамента.
Вообще-то матери не повезло. Она, как говорят, с «младых ногтей» оказалась в тени, отбрасываемой фигурой отца…»
Понимая, насколько одарен ее муж, Нина Амбарцумовна до конца дней избавила его от бытовых мелочей, что позволило ему сосредоточиться на творчестве. Он жил в своем мире, который был до странности своеобразен. По утрам, когда к ним приходила молочница, Марк Владимирович не осмеливался появляться перед ней без пиджака и галстука. И в этом был непреклонен: «Пусть она и молочница, но прежде всего - женщина».
* * *
Ушел профессор Кечек из жизни в сентябре 1948 года, так и не дождавшись весточек ни от сыновей, ни от невестки Амалии. А до того одно за другим без устали слал прошения в разные инстанции, тщась объяснить им, этим инстанциям, что его сын Александр не мог быть повинен в антисоветской деятельности, за что осужден, да к тому же на «десять лет без права переписки», о чем ему всякий раз цинично писали. Однако на все его запросы приходил стандартный ответ: «Оснований для пересмотра приговора нет». Раз за разом Амбарцум Серафимович писал все выше и выше, веря или втайне надеясь, что его сын сидит где-то в Сибири, куда нельзя слать письма. Да только авторы отписок прекрасно знали, что человека этого на свете уже нет.
Жена Александра, Амалия, сосланная с малолетним сыном Георгием в Казахстан, отсидев там пару лет, была отпущена на вольное поселение, но до самой смерти Сталина оставалась там же.
Когда Амалия Георгиевна вернулась из ссылки, Марк Григорян взял ее к себе на работу. У него она и проработала до той поры, пока могла ходить на работу.
Амалия запомнилась близким полноватой, в больших очках женщиной строгих правил. Жила она на улице Абовяна, и на двери ее квартиры сверкала табличка «Профессор А.Кечек» Вместо электрического звонка в дверь было вделано некое подобие ключика от детской заводной игрушки. Чтобы попасть в квартиру, надо было, взявшись за ушки этого «ключика» резко его повернуть. С трудом передвигая распухшие ноги, Амалия шла на дребезжащий звук и открывала дверь.
Наступила хрущевская «оттепель». «Пропавший без вести» Константин, младший из Кечеков, осторожно дает знать о себе. Да вот встреча отца с дочерью Милой состоялась только в 1976 году, да и то в США, где тот проживал с новой семьей.
Юлия, младшая дочь Амбарцума Серафимовича, долгие годы преподавала в Ереванском медицинском институте. Сменила ее там дочь, Татьяна Кечек. Она была несказанно горда, когда именем ее деда было названо хирургическое отделение Первой ереванской больницы. Меж тем в 1951 году любимого зятя Амбарцума Серафимовича выдвигают в заместители начальника управления по делам архитектуры при Совете министров Армянской ССР.
К этому времени относит звонок директора Музея изобразительных искусств им. Пушкина, скульптора, народного художника СССР Сергея Меркурова Марку Григоряну, с которым они в начале 1940-х создали памятник Ленину в Ереване.
А вот что крылось за этим звонком. К 100-летию кончины Екатерины Второй Московская городская Дума вынесла решение - поставить ей памятник.
Монумент работы Александра Апекушина из каррарского мрамора был торжественно открыт в ноябре 1896 года. После октября 1917-го памятник оказался в запаснике Музея изящных искусств. В 1951-м памятник намеревались распилить на куски и пустить на бюсты Карла Маркса. Желая любой ценой спасти памятник от уничтожения, Меркуров втихаря переслал ее в Ереван своему другу. В течение полувека мраморная фигура императрицы украшала двор Государственной картинной галереи Армении. И только недавно самолетом МЧС ссыльная Екатерина Вторая вернулась в Москву. С 1955 года и до конца своих дней Марк Владимирович проработал директором института «Армпромпроект». Страна осыпает его почестями: ему присваивают звание заслуженного архитектора Армянской ССР, а за ансамбль площади Ленина в Ереване он становится лауреатом Государственной премии республики. На лацкане пиджака рядом с орденом Ленина появляется еще один - орден «Знак Почета».
Марка Владимировича не стало в январе 1978 года. В январе же, но уже 2001-го, уходит из жизни и его сын, доктор филологии Владимир Маркович Григорян, автор записок о семейных корнях, которого я цитировал в этой статье.
Гамлет Мирзоян
Оставьте свои комментарии