Туши свет!
Было это давно, когда еще поезда ходили. Я имею в виду поезда Ереван – Москва. Обычно летаю самолетами, налетал, должно быть, расстояние от Земли до Сатурна и удивляюсь, что «Аэрофлот» не удостоил меня по этому поводу какого-нибудь приза. «Эр Франс» или «Пан Американ» подсуетились бы. Хотя, если учесть непреодолимую страсть моих соотечественников к перемещению в пространстве, пришлось бы выдавать такие призы каждому третьему армянину, а при таком раскладе любая авиакомпания вылетела бы в трубу. Но я не об этом.
В семидесятые, в начале восьмидесятых я изредка доставлял себе удовольствие ездить также поездом. Спальный вагон, нижняя полка, стакан чая в подстаканнике, хорошая книжка и бескрайние просторы за окном – как говорится, широка страна моя родная. Еще и приятный сосед, конечно. На приятную соседку на этом маршруте рассчитывать не приходилось, сами понимаете: тетки на сто кило с поклажей на двести – бр-р-р! Вообще, на поезд Ереван – Москва я впервые сел в шесть лет. Мы с мамой ехали к дяде. Очень хорошо помню свои дорожные впечатления – стук колес, танец телеграфных столбов, узкий коридор, проводник в фуражке, очередь в туалет и специфический, совсем не «шанельный» запах... Много позже, когда попал на другие поезда по другим направлениям, стало ясно, что комфорта на отечественных железных дорогах практически никакого, но для сравнения нужны знания, а знаний о мире в те далекие времена у нас кот наплакал, посему было нам хорошо и комфортно. Во многой мудрости много печали, изрек царь Соломон, а говоря проще, много будешь знать, скоро состаришься. Потому и постарели в одночасье, доложу я вам. Так вот, когда мне было шесть лет и мы с мамой приехали в Москву, я потерялся. Представьте: маленький такой клопик в гигантском муравейнике. Случилось это на улице Горького. Нет, не плакал (не помню, чтобы я в детстве плакал), но было страшно, это хорошо помню. Милиционер, натуральный дядя Степа, приютил, печеньем накормил, дал с пистолетом поиграть, пока меня не нашли. Так я впервые освоил стрелковое оружие. Теперь в Москве не теряюсь, я в ней теперь живу, то есть теряюсь, но уже не на улицах, а по другим поводам. Вы меня придерживайте, а то меня заносит, не расскажу истории.
Во второй половине семидесятых я работал в журнале «Литературная Армения» и часто летал в Москву в командировки. Тот случай, когда работа и удовольствие абсолютно совпадают. Однажды решил поехать на поезде, благо было время, хотелось отдохнуть в пути, к тому же нашелся спутник, полузабытый и внезапно прорезавшийся приятель, которому тоже надо было в столицу по каким-то, не помню каким, важным делам. У армян, если заметили, все дела важные, они в вечных заботах. На поверку ничего серьезного, но со стороны – бремя мира на плечах. Взяли мы с приятелем двухместное купе – и в путь. Было лето. Помню, я читал тогда интересную книгу – то ли Маркеса, то ли Воннегута – оторваться не мог, а спутник мой болтал без умолку – вот как я с вами сейчас – и не давал сосредоточиться. Тогда поезда ходили исправно, бодро, однако часто останавливались на перепутьях, на больших станциях, на каких-то непонятных полустанках.
Вот и в тот раз проехали Адлер и на перегоне тормознули. Где-то в степи совсем недалеко от моря. Из окна было видно, как волны накатывают на прибрежный песок. Проводник объявил, что возникла техническая проблема и стоять будем двадцать минут. Народ – само собой, одни мужики – решил окунуться, благо до воды рукой подать. Приятель мой тоже раздухарился – давай, мол, туда и обратно, получится, забесплатно в море нырнули. «Ты ныряй, – говорю, – а я почитаю, тем более что я человек сухопутный». Он ни в какую, тянет меня за руку – бывают такие пиявки. Я с книгой в руке вылетел из вагона вслед за ним, а с нами еще человек семь. Из других вагонов тоже высыпали. Как был народ в рейтузах-адидасах, добежал до воды, разделся и в семейных трусах пугающего цвета – в прохладу волн. Зачем я книгу взял, сам не понял. Сел на каменный валун, положил книгу рядом, морем любуюсь; солнышко светит, птички. Поворачиваю голову, вижу: девица лежит на другом конце моего валуна, загорает. Бретельки бюстгальтера спустила, подставив спину ультрафиолету, локти скрестила, русые волосы веером, ноги – отпад. Короче, нимфа. Или русалка, это уж как вам будет угодно. В то время топ-моделей в отечестве не производили. То есть они водились где-то в Прибалтике в ограниченном количестве и, скорее всего, загорали там же, но никак не в краснодарских степях. Прибалты, если кто не знает, считали себя настоящими европейцами и к остальной территории СССР относились снисходительно. Пока я нимфой любовался, народ стал из воды выбираться. Мокрые, волосатые, трусы прилипли к телу – неприглядное зрелище, потерпевшие кораблекрушение, не иначе. Крик стоял, аж в Адлере было слышно – давай-давай, сейчас поедет – и, подхватывая одежду, отряхиваясь на ходу, купальщики рванули к поезду. Мой приятель тоже выбрался из морских глубин, подбежал к валуну, подхватил свои рейтузы и застыл на месте, как жена Лота, превратившаяся в соляной столб – помните этот библейский триллер? Даже рейтузы выронил. Даже трусы чуть-чуть сползли. «Здравствуйте, мы вам не помешали?» – спрашивает. Девушка наконец подняла голову и отвечает: да, мол, помешали, но что с вас возьмешь. А мой приятель вежливо так, как на светском рауте: «Погода сегодня чудная». Она: «Нормальная». Он: «Вы не беспокойтесь, мы скоро уедем». Она: «Да уж, надеюсь». А он, бедолага, не нашел в этой ситуации ничего лучшего, как представиться: «Меня зовут Гамлет. А моего друга...» Я ему: «Слушай, не время для церемоний, опоздаем». Он глянул на свои водонепроницаемые часы и уверенно заявил, что есть пять минут в запасе. Потом задал девушке наиболее идиотский из возможных вопросов: «Вы здесь живете?» «Прямо здесь? – откликнулась она, показав на валун. – Нет, я живу чуть дальше». «А мы в Москву едем», – сообщил мой друг с таким пафосом, будто мы держали путь в Париж, Лондон или, на худой конец, в Бомбей. Девушка была нашпигована сарказмом. «Что вы говорите?» – наигранно всплеснула она руками, отчего почти полностью обнажилась ее грудь. Грудь, выглянув из бюстгальтера, ударила приятеля по ногам, и они перестали его держать. Тот присел. Девушка быстро завязала бретельки и говорит: «Поглазели – и ладно, топайте на свой поезд». Такую голыми руками не возьмешь. Но мой приятель, кажется, потерял рассудок. «Хотите поехать с нами?» – спрашивает. А она: «А как же, мечтаю». Я бросил взгляд в сторону поезда: водоплавающие расселись по вагонам. «Хватит дурака валять, побежали!» – говорю. Подхватил свою книгу и спрыгнул с валуна. Ему было мало, он еще пытался выяснить, как ее зовут. Боже мой, подумал я, лучше бы я ехал в купе с теткой на сто кило. И рванул к поезду. В тот же миг состав дернулся. А я споткнулся, упал и выронил книгу. «Брось!» – крикнул приятель сзади, имея в виду книгу. «Мне тебя надо было бросить, идиот!» – проговорил я сквозь зубы и нагнулся, чтобы подобрать книгу. Он на полном ходу врезался в меня, и теперь упали мы оба. А поезд уже набирал скорость. Не стану утомлять вас рассказом о том, как мы догоняли и не догнали поезд и как потом ругались по поводу того, кто виноват, он или моя книга. Кстати, как раз книга сослужила нам добрую службу, потому что в ней оказались мое командировочное удостоверение и двадцатипятирублевка. Для тех, кто позже родился: были такие купюры с дедушкой Лениным, и это совсем не двадцать пять драмов и не двадцать пять сегодняшних рублей.
Вернулись к валуну. Девушка была уже в платье, стояла лицом к морю с сумкой через плечо. «Не успели? – спросила, не оборачиваясь. – Вот что значит приставать к незнакомым девушкам». Голос ее изменился, стал тихим, менее строгим и каким-то надломленным, а когда она повернулась, мы немного растерялись, увидев ее повлажневшие глаза и мятый платочек в руке. Она могла всплакнуть от чего угодно, но точно не оттого, что мы отстали от поезда. «Случилось что? – спросил приятель. – Мы можем помочь?» «Вам бы кто помог», – улыбнулась она и тут же, не переставая удивлять нас перепадами настроения, разрыдалась, уронив лицо в ладони. Теперь уже мы оба стали ее успокаивать. Она сквозь слезы поведала нам свою невеселую историю. Приехала отдыхать с подругой, поссорились, подруга собрала вещи и улетела, а ей пришлось отдать последние деньги квартирной хозяйке. Теперь не знает, как домой добраться, а живет она в Подмосковье. «Очень хорошо, – воодушевился мой друг, – недаром я предлагал ехать в Москву вместе». «Вы оптимист, – снова улыбнулась девушка. – Быть или не быть – для вас не вопрос, хоть вы и Гамлет». Надо же, запомнила его имя. Точно, подтвердил Гамлет, не вопрос. Я, говорит, если за что берусь – туши свет. Затем стал рассуждать вслух: надо попасть в Сочи, там у него родственник живет, хороший мужик, отзывчивый, с большими связями. Займем у него денег, возьмем билеты на ближайший московский рейс, а там полтора часа лёта – успеем собственный поезд встретить на Курском вокзале.
Ситуация показалась не столь безвыходной. Окончательное доверие возникло, когда девушка представилась, даже паспорт показала. Звали ее Света. Мы зашли с ней в покосившийся домик, в котором они с подругой снимали комнату, под прицельным взглядом хозяйки забрали ее чемодан, вышли на шоссе и стали голосовать. Моя двадцатипятирублевка пригодилась на дорогу до Сочи. Родственник Гамлета и правда оказался неплохим мужиком, настоящим армянином, обремененным большой семьей и большими связями. Все у него было схвачено во всех сферах, однако приобрести авиабилеты в летний сезон да еще и без паспортов оказалось непросто. И все же родственник помог. Помогло также мое командировочное удостоверение от редакции и щемящая исповедь о наших приключениях. Обещали посадить на спецрейс, вылетавший рано утром. Родственник приютил нас на ночь во флигеле своего дома. Гамлет же свихнулся окончательно: всю ночь объяснялся Свете в любви, то прозой, то стихами, то шепотом, то тяжелыми, многозначительными вздохами. Я несколько раз выходил в сад покурить не из деликатности, а оттого, что это мурлыканье вызывало легкую тошноту. Я к тому времени был женат дважды, а Гамлет в свои тридцать брачных уз избежал. Или узы его избежали. Уже светало, когда он вышел покурить вслед за мной, бодрый и счастливый, будто авто в лотерею выиграл. Не волнуйся, говорит, найдем и для тебя подругу. Будто для себя он уже нашел бесповоротно. Я сказал: не нужна мне никакая подруга, мне бы поспать. Не потому, что был патологически верным мужем из тех, каких обычно в американском кино показывают – «Вернусь к обеду, дорогая, люблю тебя, дорогая, скучаю, дорогая, думаю о тебе, дорогая, целую, дорогая...» – и так бесконечно. Боже упаси, просто я привык выбирать сам. Короче говоря, через пару часов вездесущий родственник подбросил нас на своей машине к аэропорту, Света побежала куда-то звонить, я задремал в кресле в зале ожидания, а Гамлет не переставая бубнил о чем-то под ухом. Еще через час мы уже сидели в маленьком самолетике с двумя пропеллерами и вздернутым носом. Салон был завален тюками. В воздухе на Гамлета наконец навалилась усталость, и он захрапел. Света подсела ко мне и спрашивает: «А ты правда писатель? Можно что-нибудь почитать?» Я ей: книг у меня пока нет, первая еще лежит в издательстве, но публикаций в периодике сколько угодно. «Меня всегда тянуло к творческим людям, – призналась она. – Сдавала в театральное училище, не прошла. А мой друг – он из нашего подмосковного городка – поступил, теперь на втором курсе. Хочу признаться: я ведь с ним отдыхала на море, а не с подругой, и мы действительно разругались. А из аэропорта я ему звонила, мирилась». «А как же Гамлет?» – спрашиваю. «Он хороший, романтичный парень, и мне перед ним неловко. Ты ведь можешь сам ему объяснить? – И положила теплую ладонь мне на руку. – Потом, когда я уеду, расскажи ему все, извинись за меня. А деньги я вам вышлю телеграфом». Сон мой пропал окончательно. Объясняю ей, что дело не в деньгах, что Гамлет будет сильно переживать, а он и без того лечился от нервов, сам мне рассказывал. «Что делать, – вздохнула Света, приложив вторую теплую ладошку к моей руке, – сердцу не прикажешь...» В толк не возьму, почему амурные дела связывают с сердцем, а не с другими более подходящими для этого органами. Ну да ладно.
Мы поймали такси и приехали на Курский вокзал. Как раз вовремя: поезд Ереван – Москва прибывал через два часа. Света сдала свой чемодан в камеру хранения, и Гамлет потащил нас в буфет перекусить. Пока мы ели, Света бросала на меня заговорщицкие взгляды, затем заявила, что должна отлучиться ненадолго туда, куда мальчиков не пускают, подхватила сумку и исчезла в толпе. Минут через пятнадцать Гамлет забеспокоился – влюбленные подозрительны, – и у бедняги крыша поехала окончательно. Ворвался в женский туалет – послышались визг, крики – затем выбежал взъерошенный и сообщил, что ее там нет и скорее всего не было. После чего понесла его нелегкая на платформы, а их на вокзале несколько. Я еле поспевал за ним. В конце концов мы заметили Свету на пригородной платформе; она втаскивала свой чемодан в тульскую электричку и, словно почувствовав наши взгляды, повернулась, увидела нас, сложила руки ладонями вместе, как это делают индусы, изображая одновременно благодарность и извинение, и скрылась в тамбуре. Гамлет аж раскалился добела, громко ругался, хотел спрыгнуть на рельсы, я с трудом удержал его. Двери тульской электрички захлопнулись, и я, взяв приятеля за плечи, чтобы не вырвался, передал ему наш со Светой разговор в самолете. Добрых полчаса ушло на то, чтобы его утихомирить, аккурат к тому времени подъехал ереванский поезд, и мы забрали свои вещи. Гостиницы у нас, по счастью, были заказаны разные, так что он поехал в свою, а я с облегчением – в свою. Прилег на кровать, и тут же зазвонил телефон. Гамлет. Я ее, говорит, из-под земли достану, я ей, говорит, покажу театрального друга, я такое, говорит, ей устрою – туши свет. И предлагает мне составить ему компанию. Ну уж нет, я спать хочу! А через два часа? Тоже нет. Еще друг называется – это он мне. Другом я его никогда не считал, но дело не в этом, а в том, что ему срочно нужен хороший психиатр – так я ему и сказал, после чего в трубке послышались обиженные гудки, и я благополучно уснул. С того дня я Гамлета не видел. Звонил в его гостиницу, мне сказали, что он съехал. Ну и ладно. Спустя год я оставил работу в редакции и поступил в Москве на Высшие курсы сценаристов. Началась совершенно другая жизнь, о которой стоит рассказать отдельно. Как-нибудь это сделаю обязательно. Добавлю только вот что: мой мастер, старейший советский кинодраматург Валерий Фрид, с которым я общался до самой его смерти, не раз повторял, что и в кино, и в литературе, пусть даже в фантастике, не надо придумывать, надо просто вспомнить, потому что в искусстве важны живые, реальные детали, даже если они собраны по кусочкам из разных времен. Дельный совет.
Странная штука – время: не увидишь, не пощупаешь, не удержишь. Оно всегда впереди нас. Время и дороги. Я спрашиваю себя: мы выбираем дороги или они нас выбирают? Прошло двадцать лет, шутка ли: на каждый год, на каждый месяц, на каждый день – масса деталей, только память напрячь... В то лето я был приглашен на литературную конференцию, которая проходила в одном из подмосковных домов отдыха. Поехал на электричке, затем на автобусе. Администратор дома, полноватая женщина за стойкой, глянула в мой паспорт, затем на меня, снова в паспорт, на меня и широко улыбнулась: «Ну, здравствуй! Поседел... но такой же... Не узнал?». Не узнал. Она назвалась, я глазам не поверил: Света, та самая, с черноморского валуна, та, что свела с ума моего и без того ненормального, затерявшегося в далеком прошлом приятеля. Та и в то же время не та. Лучше не встречать бывших красавиц, я вам совет даю. Грустное зрелище. В общем, вышла она из-за стойки, и мы неловко обнялись. Потом посидели за столиком в кафе. Оказалось, она за это время два раза побывала замужем; с первым мужем развелась, второй не стал ждать, сам скончался. А что с другом-актером? А он теперь живет в Москве, в телевизоре мелькает. Ну, а Гамлет? Он нашел ее тогда, двадцать лет назад, устроил дикую сцену, требовал немедленно оценить его достоинства, а она в сердцах: какие такие достоинства, только и хвалишься, что свет умеешь тушить. Да, наверное, и этого не умеешь. А Гамлет, бедовая голова, возьми и сотвори каверзу – вырубил свет во всем квартале, да так, что не сразу включили, инженер был как-никак хороший. Местные пьяные после получки мужики (святое дело) поймали его и отметелили от души. Света навещала его в больнице, там они с Гамлетом и помирились. Кстати, отлупившие его мужики также навестили его в больнице. Света какое-то время металась между Гамлетом и своим актером. Потом Гамлет уехал, потом приезжал еще, а сейчас, спустя годы, живет в Америке, обзавелся семьей. Такие дела. «Пойдем на озеро, – предложила Света. – Кое с кем тебя познакомлю». Мы спустились по мраморной лестнице дома отдыха, прошли по тропинке меж деревьев и оказались на берегу озера.
Стоял солнечный день, и хотя небесное светило здесь – всего лишь подобие настоящего солнца, отдыхающие загорали изо всех сил. На одном из топчанов лицом вниз лежала девушка; бретельки бюстгальтера спущены, темные волосы веером, ноги – отпад, очки на макушке. «Моя дочь, – шепнула мне Света и обратилась к девушке: – Помнишь, Вика, мы читали книгу, и она тебе понравилась? Вот автор собственной персоной, мой старый друг». Вика приподнялась и, не обращая внимания на сползший бюстгальтер, вяло проговорила: «Очень приятно», еще добавила, что книга моя – туши свет, а сейчас хорошо бы нам не загораживать ей солнце. И снова уткнулась головой в локти. Ничего не поделаешь, такое бесцеремонное поколение, прокомментировала Света и добавила, что Вика в этом году поступила в театральное училище. Мне хотелось спросить, кто ее отец, но я воздержался... Конференция продолжалась четыре дня, со Светой мы за это время виделись несколько раз. И Вика стала проявлять интерес ко мне, вернее, не ко мне, а к кино, к которому я имел отношение. Позже я встретил ее под руку с кавалером в Москве в Доме кино на протокольном просмотре, куда обычно приходят не кино посмотреть, а себя показать. А в день отъезда Света зашла в мой номер и попросила остаться еще на несколько дней. Теперь, заявила она, ты будешь моим личным гостем. Я поблагодарил и отказался, сославшись на неотложную работу. «Как освободишься, обязательно приезжай. Слышишь?» – настаивала она. Я обещал. Мы чмокнули друг друга в щеку, и с того дня я ее не видел. Так вышло.
Должно быть, я слишком хорошо усвоил школу Валерия Фрида – живо рисовал себе детали не только прошлого, но и возможного будущего. А ведь с тех дней прошло еще двенадцать лет! Быстро, незаметно, в череде лиц, в суете броуновского движения. А будто вчера это было. Вот уж действительно туши свет. Время летит с ускорением, не спрашивая тебя, делает свое дело. Наматывает в единый клубок дороги земные, дороги, ведущие к городам и людям, а когда пытаешься размотать этот клубок, найти его начало, выясняется, что нить не одна, их множество, оборванных и незавершенных. Как в той книге, которую я читал в поезде. Это был Курт Воннегут, «Колыбель для кошки» – бессмысленная детская забава, причудливое переплетение нитей при полном отсутствии кошки. Или это был Маркес – сто лет полусонного одиночества и ускользающей памяти. Могу также допустить, что это был мой любимый О. Генри – «Дороги, которые мы выбираем». Сюжетов много, финал один – туши свет... Как же хочется поймать неприрученное время, приласкать его, утихомирить и упросить не лететь так быстро.
Руслан Сагабалян
Оставьте свои комментарии