Угрозы ИГИЛ и Северный Кавказ
11 сентября отмечалась тринадцатая годовщина террористической атаки на башни-«близнецы» в Нью-Йорке и комплекс американского Министерства обороны (Пентагон) в Вашингтоне. В этот день президент США Барак Обама выступил с телевизионным обращением к нации. В своем выступлении американский лидер говорил не только о террористической угрозе как о важнейшем вызове международной безопасности. Фактически Обама объявил асимметричную войну так называемому «Исламскому государству Ирака и Леванта» (ИГИЛ).
Многие обозреватели отметили, что по стилистике это было одно из самых жестких выступлений президента США за все время его двух президентских легислатур. По словам американского лидера, у ИГИЛ «не будет ни одного безопасного убежища», раз уж эта террористическая структура бросила вызов не кому-нибудь, а Вашингтону. Обама также добавил (без политической корректности ни один политик в Штатах не сможет сегодня обойтись), что боевики «Исламского государства» не имеют права оправдывать свои действия религиозными мотивами, потому что «ни одна религия не призывает к резне невинных».
Таким образом, в день трагической годовщины лидер США публично определил ИГИЛ в качестве главного вызова интересам его страны на Ближнем Востоке, в регионе, который имеет серьезное влияние и на положение дел на Кавказе и постсоветском пространстве в целом. Насколько серьезен этот вызов? И можно ли рассматривать его как слабый шанс на восстановление кооперации между Москвой и Вашингтоном, которая 13 лет назад смогла сблизить (правда, ненадолго) две страны? И если так, то какие последствия это может оказать на динамику в Евразии?
Широкую известность «Исламское государство Ирака и Леванта» приобрело в июне нынешнего года, когда их силами был захвачен Мосул, один из крупнейших и стратегически наиболее важных иракских городов. Тогда около 1300 боевиков захватили правительственные учреждения, что вызвало значительные потоки беженцев и дезорганизацию не только в отдельном городе, но и в стране в целом. В свою очередь угроза полного коллапса безопасности в Ираке по определению становится проблемой международного уровня. Для Вашингтона же это еще и символ, ибо в 2003 году операция в Ираке рассматривалась едва ли не как начало «демократизации» Ближнего Востока, его замирения и как принципиально важный этап в борьбе с «международным терроризмом». Из 2014 года все эти заявленные цели кажутся не просто невыполненными, а проваленными.
Однако считать ИГИЛ новичком в ближневосточной политической игре не представляется возможным. В его создании принимала участие и пресловутая «Аль-Каида», и другие не столь «раскрученные» диверсионно-террористические группировки исламистской направленности. В октябре 2006 года возникло «Исламское государство Ирак». Наиболее крупными терактами этой структуры стали взрыв автомобилей в центре Багдада (октябрь 2009 года), от которого погибли 155 человек, и захват заложников в кафедральном соборе сирийской католической церкви в иракской столице (октябрь 2010 года), унесший жизни 58 людей. Через шесть с половиной лет «Исламское государство Ирака» стало называться ИГИЛ. В некоторых источниках его также называют «государством Ирака и Сирии».
29 июня 2014 года эта организация заявила о создании «халифата» на подконтрольных ей территориях. Впоследствии ее боевики казнили двух американских журналистов – Джеймса Фоули и Стивена Сотлоффа – и британского гражданина, сотрудника французской гуманитарной организации Джеймса Хейнса. Все три убийства были проведены с показной жестокостью. 44-летний британец перед казнью даже обвинил собственное правительство в борьбе с мусульманским миром под давлением Вашингтона.
На сегодняшний момент у ИГИЛ два основных театра борьбы. Это Ирак и Сирия. При этом стоит отметить, что, несмотря на требования жесткого следования шариату и претензии на защиту «чистого ислама», эта структура представляет собой «синдикат недовольных». В нем присутствуют и джихадисты, и бывшие офицеры иракской армии времен свергнутого Саддама Хусейна, готовые бороться с США, а также с шиитами Ирака. При этом другой целью ИГИЛ является Башар Асад (выходец из алавитов), отношения которого с Вашингтоном и в целом с Западом являются откровенно враждебными.
По справедливому замечанию востоковеда, профессора парижского Института политических исследований Фредерика Ансельма, сторонники ИГИЛ «ненавидят шиитов и представителей прочих приравненных к ним течений, не говоря уже о христианах, иудеях, франкмасонах и всех демократах. Они стали для радикалов чем-то вроде гротескного пандемониума. Такие вещи, как светское государство, права женщин, демократия и Французская революция, не вызывают у этих исламистов ничего, кроме отвращения». При этом, в отличие от той же «Аль-Каиды», по мнению Ансельма, ИГИЛ сосредоточен не столько на глобальных, сколько на региональных устремлениях. Не споря с французским востоковедом в целом, крайне важно добавить в его оценки некоторые детали. Через ИГИЛ прошли и сейчас проходят многочисленные представители исламистского «интернационала».
География участников «Исламского государства» широка. По различным оценкам, в ее рядах порядка 12 тысяч выходцев из разных стран мира, включая и граждан государств – членов Евросоюза (Великобритании, Франции, Германии). И хотя численность россиян (прежде всего выходцев из республик Северного Кавказа и Поволжья) не столь велика (их оценивают от 500 до 2000 человек), этот фактор ни в коем случае не следует преуменьшать. По справедливому замечанию публициста Арсена Ибрагима, «сегодня «аш-Шишани» (так в арабском мире называют чеченцев и часто вообще выходцев с Кавказа. – С.М.) уже звучит как бренд. Быть может, потому, что конфликты теперь глобальные, да и цели тоже. Имена, как с конвейера — точно так же, как «Пепси» или «Кока-Кола», — служат символами глобализации, а бренд набирает ценность благодаря критике больше, нежели от положительных отзывов». В конфликт в Ираке и в Сирии вовлечены и выходцы из Панкисского ущелья (пограничный с Россией Ахметский район Грузии). Согласно оценкам руководителя Фонда интеграции Кавказа и члена Совета старейшин Панкисского ущелья Умара Идигова, в конфликтах в Сирии и в Ираке в настоящее время участвуют порядка двухсот чеченцев-кистинцев из Панкиси. Одним из центральных персонажей этой сирийско-иракской истории является Умар (Омар) аш-Шишани. Под этим именем известен Тархан Батирашвили (сын грузина и кистинки, как в Грузии называют чеченцев, населяющих Панкиси). В 2008 году он участвовал в «пятидневной войне», но затем не смог найти себя на военной службе. Впоследствии он выехал в Турцию, затем на Ближний Восток, где присоединился к ИГИЛ.
В начале сентября 2014 года сторонники ИГИЛ распространили видеозапись, в которой содержались угрозы в адрес президента РФ Владимира Путина (которому пообещали «падение трона») и заявления о готовности принять участие в «освобождении Чечни и всего Кавказа». И хотя российский президент подвергся виртуальной атаке в первую очередь за поддержку сирийского коллеги – Башара Асада, северокавказский контекст в этом «послании» тоже присутствовал. И совсем не случайно. Одной из важнейших причин российской позиции по Сирии (в том виде, в котором она последовательно отстаивается с самого начала гражданского противостояния в этой ближневосточной стране) является учет возможных последствий победы радикальных джихадистов в этой стране, соседних государствах, а также коллапса государственности как таковой на Ближнем Востоке. Отношения между ИГИЛ и «Эмиратом Кавказ» до нынешнего времени нельзя назвать простыми. С одной стороны, преемник Доку Умарова Алиасхаб Кебеков заявлял о своих связях с единомышленниками из «Исламского государства». Но с другой стороны, представители этих двух структур критиковали друг друга в отклонениях от «правильного ислама». Как бы то ни было, в обращении ИГИЛ к российскому Кавказу (равно как и вовлечение выходцев из региона в диверсионно-террористическую борьбу на Ближнем Востоке) актуализирует проблему широкой международной кооперации в противодействии исламистской угрозе.
В своем обращении к нации Барак Обама заявил о важности совместных усилий по искоренению ИГИЛ и аналогичных ему структур. Но при этом трудно удержаться от оценки предложенной им стратегии как весьма эклектичной. Президент США говорит об объединении усилий с Саудовской Аравией и Катаром (у которых наработан немалый опыт прямой и косвенной поддержки радикальных религиозных течений по всему миру), но при этом тактично обходит возможности взаимодействия с той же Сирией. Напротив, в очередной раз появляется странный тезис о некоей «умеренной оппозиции режиму Асада». Непраздный вопрос: какие критерии умеренности и радикализма следует брать за основу? Тем паче что представители «умеренного лагеря» в условиях борьбы легко пересекают «красные линии», а предыдущая поддержка Вашингтоном этого направления не спасла от роста террористической активности. Стоит ли повторять те же самые ошибки на новом «витке спирали»?
В выступлении Обамы нет и позиции относительно российского участия в сдерживании исламистской угрозы, которая поверх противоречий по Украине, Грузии и другим сюжетам объективно объединяет США и РФ. Между тем, стоит напомнить, что 23 июня 2010 года главный на тот момент северокавказский джихадист был включен в список международных террористов, существующий в США. Комментируя это решение, руководитель подразделения американского Госдепа (ответственного за противодействие терроризму) Дэниел Бенджамен отметил тогда, что этот шаг был прямым ответом на угрозу, которую Умаров представлял не только для РФ, но и для Соединенных Штатов. «Недавние атаки, предпринятые Умаровым, и его операции иллюстрируют глобальную природу террористической угрозы, которой мы противостоим сегодня», – резюмировал высокопоставленный сотрудник Госдепа. Через год аналогичное решение было принято в отношении «Эмирата Кавказ», который пополнил «черные списки» американского Госдепартамента. Эта структура стала единственной террористической организацией российского происхождения, удостоенной такого специфического внимания американской стороны.
Самая крупная террористическая атака на территории США после 11 сентября 2001 года, произошедшая во время марафона в Бостоне, принесла всемирную негативную известность двум братьям аварско-чеченского происхождения – Тамерлану и Джохару Царнаевым. И хотя последнее слово в этом процессе будет сказано судом присяжных, дискуссия вокруг «дела Царнаевых» заставила официальный Вашингтон не только минимизировать критику в отношении российских действий на Северном Кавказе, но и интенсифицировать кооперацию по обеспечению безопасности Игр в Сочи. Достаточно сказать, что в ноябре 2013 года Мэттью Олсен, директор Национального контртеррористического центра США, подтвердил, что уровень сотрудничества спецслужб двух стран в преддверии зимней Олимпиады значительно улучшился.
К сожалению, эти отдельные шаги и публичные заявления не стали системой мер и основой для стратегии взаимодействия между двумя странами, испытывающими схожие вызовы. Вот и сегодня, через год после бостонской трагедии, американские представители заявляют о том, что российские спецслужбы не предоставили им всю информацию о зловещих планах братьев Царнаевых. Может быть, это простая случайность, но в стихийные совпадения, учитывая сложнейший контекст противоречий между Москвой и Вашингтоном по Украине (и постсоветскому пространству в целом), верится с трудом. Тем паче что еще в 2011 году ФБР по запросу российской ФСБ допрашивало Тамерлана Царнаева на предмет его связей с северокавказским исламистским подпольем.
Однако некоторые представители американского экспертного сообщества высказываются в пользу необходимости восстановления духа сотрудничества между США и Россией. Недавно в статье с «говорящим» заголовком «США нужна Россия» (вышла в издании «Балтимор Сан») Джером Исраэль (в прошлом высокопоставленный сотрудник ФБР и Агентства по национальной безопасности) прямо заявил: «Противопоставление себя России на Украине и стремление любым способом втянуть Украину в западную сферу влияния является совершенно глупой игрой, учитывая, что перед Америкой стоят более глобальные стратегические проблемы. Мы должны пересмотреть планы расширения НАТО, нам нужен опыт русских на Ближнем Востоке, в конце концов, это мистер Путин помог нам избежать вооруженного вторжения в Сирию. И мы забываем, что его правительство предупреждало нас в отношении готовящегося взрыва бомбы на марафоне в Бостоне». Во многом вторит ему и руководитель влиятельного Совета по международным отношениям Ричард Хаас: «Мне не представляется, что Россия и Иран абсолютно враждебно относятся ко всему тому, что мы намереваемся сделать в Сирии и Ираке, поскольку и они совершенно не заинтересованы в том, чтобы ИГИЛ набирал силу. Иран вложил большое количество ресурсов в Ирак, и он крайне нервозно относится к радикализации суннитов. От 10 до 15 процентов населения России составляют мусульмане, и они также не хотят радикализации мусульманского мира».
Вопрос только в том, как добиться хотя бы ограниченного сотрудничества по обозначенным выше проблемам. В особенности когда Вашингтон не хочет или не может пересмотреть свой украинский курс и отношения с монархиями Персидского залива. Действительно, активность ИГИЛ и других подобных сетей ставит остро вопрос о качественной международной кооперации ведущих мировых игроков. Но ее трудно добиться, если в их действиях присутствует дискретность. В самом деле, как можно признавать «Эмират Кавказ» в качестве угрозы не только РФ, но и Западу, но при этом игнорировать российские резоны по Сирии и Ближнему Востоку в целом, сводя всю сложность проблемы к якобы имеющейся личной симпатии «диктатора Путина» к «тирану Асаду»? Как можно противостоять ИГИЛ в Ираке, но при этом одновременно не желать взаимодействовать с сирийским лидером, официальным Тегераном (который, кстати, последовательно выступал за территориальную целостность РФ и против исламистских антироссийских группировок на Северном Кавказе) и Москвой? Конечно, эти узлы трудно развязать. Но, опираясь на ранее накопленный опыт и общие вызовы, за данную работу стоило бы взяться. Понимая, что она потребует и нетривиальных ходов, и пересмотра более широких контекстов двусторонних отношений, без чего взаимного доверия будет трудно достичь.
Сергей Маркедонов, доцент кафедры зарубежного регионоведения и внешней политики РГГУ
Оставьте свои комментарии