№4–5 (256–257) март 2015 г.

Доктор Некта

Просмотров: 2318

В редакцию «Ноева Ковчега» пришло письмо от нашего читателя из Тбилиси, Жана Шмавоняна. А вместе с ним – история врача Некты Вишневски, Нектар Вартанян, которая, рискуя своей жизнью, спасала жизни советских военнопленных.

«В «Известиях» от 23 июля 1984 года была опубликована статья под заголовком «Доктор Некта», – пишет Ж. Шмавонян, – о враче концлагеря Заксенхаузен Нектар Вартанян. К сожалению, советское правительство оставило без внимания этот поистине героический подвиг бесстрашной женщины. А ведь она была достойна самой высокой боевой награды, так как ради советских военнопленных каждый день бескорыстно рисковала собственной жизнью…»

Эта публикация в «Известиях» появилась после письма в газету читателя, адвоката из Киева С.?Островского, который рассказал следующее: «После штурма Рейхстага нас, группу офицеров, направили в Ораниенбург, под Берлин, где мы вошли в состав Советской контрольной комиссии по репатриации. Так я познакомился с Евгением Индутным и Амазаспом Галустяном, недавними узниками Заксенхаузена. Один – инженер из Харькова, другой – колхозник из Нового Афона. Это были тени, живые скелеты, обтянутые кожей. Говорю об их виде, чтобы было понятно дальнейшее. Как-то уже летом мы ехали с Индутным, который к тому времени служил в Советской армии, в берлинской подземке. В вагон вошла женщина. Моего спутника она не узнала. А он вдруг упал перед ней на колени и стал целовать ей руки. Что, почему? Оказалось, она – врач, которая столько сделала для него, для Галустяна и еще десятков советских пленных. Ее звали Некта. Некта Вишневски. Вечером мы были у нее в гостях на Мозельштрассе. Я бы и сейчас легко нашел этот дом... Попробуйте отыскать! Может быть, она тоже помнит нас и обрадуется встрече. Поверьте, она заслужила нашу общую благодарность».

Корреспонденты «Известий» отыскали Некту – Нектар Вартанян, которая тогда, в 84-м, все так же вела прием на Мозельштрассе, 1, и от нее самой узнали ее историю.

* * *

…Девичья фамилия Некты (по-армянски – Нектар) – Вартанян. Семья бежала после турецкой резни в Болгарию, девочка родилась в Русе. В школе, кроме болгарского, учила русский, в гимназии – французский, немецкий. Думала ли, зачем и где ей это пригодится!

Родители отправили дочку получать профессию в Париж. Не удалось там поступить, поехала в Берлин. В университете на медицинском факультете встретила Эрхарда. Стала врачом и была послана на работу в клинику «Шаритэ». Рядом – бараки Заксенхаузена, его отделение.

Тут надобно пояснение. После тотальной мобилизации в армию промышленным концернам не хватало рабочей силы. В лагерях же СС – сотни тысяч дармовых рабочих рук. Сделка состоялась: за огромные деньги концернам сдавали напрокат узников. Чтобы не возить их издалека, при заводах начали создавать лагерные филиалы. Людей поменьше, но порядки те же.

–?Однажды меня вызвал к себе профессор Хоффер. Бездарь полная и фашист полноценный. Сказал: «Доставлен «оттуда» человек с переломом руки, нужно заняться». И добавил: «Не церемоньтесь, можно отрезать». Когда увидел, что я наложила гипс, рассвирепел, но быстро утих, услышав мое возражение: фюреру нужны не калеки, а работники. «Вы правы, коллега...»

Их приводили под стражей, однако аккуратная педантичная фрау Вишневски не разрешала никому входить в кабинет, кроме больных. Она узнала, что в главном лагерном лазарете пленные служили материалом для опытов. Некий Шмиц, к примеру, вшивал под кожу грязный хлам – эксперимент по заражению крови. На узниках испытывали действие ядов и газов, препараты, замедляющие сердцебиение. Те, что переступали порог этого «медицинского учреждения», редко выходили оттуда живыми. А она хотела их спасать.

Знал ли муж, ведь он – немец? Не только знал – приносил медикаменты специально для русских. Представлял себе ясно, чем все грозит обоим. Знал, что она ко всему готова.

–?Индутного привели ко мне очень слабым – двустороннее воспаление легких. Какие у него стали глаза, когда я зашептала на моем плохом русском! Потом я пошла в лагерь его навестить. Не пускают. Я и тут сказала безапелляционно: фюреру нужны здоровые рабочие... Он был так плох – высокая температура, лечила, как могла. Вылечила. Потом и товарищи его появились у меня на приеме. Освобождала от работы, давала бинты, лекарства. К диагнозу не придерешься: они все были в таком виде, что любые симптомы возможны.?

Осенью 1944 г. Индутный под каким-то предлогом опять оказался у Некты. Сказал прямо: «Сейчас к вам приведут француза и бельгийца, они из другого лагеря, нам надо поговорить. Разрешите мне остаться у вас до их прихода». Не раздумывая, она молча кивнула. Еще и еще раз они «нечаянно» встречались у нее в кабинете, и она на «минутку» оставляла их одних. А затем по Берлину ползли слухи о случаях саботажа на заводах, где они работали. Операции согласовывались в «Шаритэ».

–?Но как же так получилось, Нектар Мануковна, что нигде никто об этом не писал, а Вы об этом не рассказали?

Она улыбнулась смущенно и печально:

–?Ни тогда, ни после не считала, что совершаю подвиг. Делала то, чего не делать не могла.

* * *

Амазасп Галустян в «Шаритэ» пробыл всего три дня, был принесен туда без сознания, совершенно истощенным. Какая сила таилась в тех горбушках, что смогла поднять его, заставить жить и верить? Нектин хлеб…

–?Такая маленькая, худенькая,?– вспоминал Амазасп Саакович, –?прямо девочка, и с таким лицом, будто глазами все время молча плачет. Потому что громко нельзя и доброе слово нельзя, иначе – смерть. Сунет хлеб в руку – и след ее простыл. Только глаза эти в памяти. Я по глазам ее и узнал, когда Островский к ней повел тогда, после Победы, в Берлине. Когда шли, толком не знал, к кому, зачем: «К одному замечательному человеку, дорогой Амазасп». …Бросились мы друг к другу, она только все повторяла по-армянски: «Брат, брат». Тогда узнал, что она не мне одному помогала. Сидели у нее долго, но говорили о прошлом мало – сил не было. О будущем… Думали, успокоимся немножко, успеем еще. А там город Берлин разделили, и разо-шлись мы по домам… Сколько встречались с Женей Индутным у меня в Аныхве, у него в Харькове, столько простить себе не могли: не досказали ей свою благодарность!

Старшина Галустян оборонял Севастополь, был сильно контужен, ранен в руку. Очнулся уже в плену.

– Гнали нас день и ночь без крошки хлеба, только воду из рек давали хлебать. Первый лагерь был в Белоруссии. Всю ночь велят по кругу шагать, только к утру приходишь к еде. В желобок ссыпали ломтики хлеба, берешь нижний, если случайно второй задел – стреляют на месте. При мне не один, не два так погибли. За нами ехала телега с трупами. А вместо лошади впряжены люди. В лагере стали зазывать к власовцам. Кто откажется – тех в места пострашнее. Так оказался я в концлагере в Бельгии. Тут вербовали в другой фашистский легион. Сказал себе: лучше на месте умру! И тогда отправили в Заксенхаузен. Под землей работали, под землей жили, болели, и печи газовые под землей – но там уже некому спасать. Только перестукивались друг с другом – кого сегодня в печь повели. Последний разговор: назвать имя, запомнить.

– Некте скажите, что Амазасп Галустян живой, все помнит, лучше всего – добро, и что будет ждать ее сюда, в Афон, – попросил тогда Амазасп Саакович…

* * *

Его друга Евгения Индутного к тому времени уже не было в живых, он умер после третьего инфаркта. Не будь за плечами концлагерей, не ушел бы задолго до среднего нашего срока. А не будь Некты Вишневски, кто знает, вернулся ли бы он вообще.

В 41-м он был взят в плен в Харькове. Карантинный лагерь Дабендорф истощил даже его – здоровяка, инструктора альпинизма – так, что, казалось, обопрись он на руку – сломается. Дальше – Грюневальд, лагерь при вагоноремонтном заводе. Там Евгений начал собирать группу с целью противодействия работам – перегревали металл, вагонку крепили так, чтобы разваливалась, засыпали песком подшипники. В конце 43-го его схватили, после страшных допросов направили в лагерь уничтожения Заксенхаузен. Там его спасла Нектар Вартанян…

Узником Заксенхаузена был легендарный генерал Карбышев, сказавший однажды: «Плен – страшная штука, но ведь это тоже война, и пока идет война на Родине, мы должны бороться здесь, в концлагерях». У обреченных на смерть людей были две цели: вредить «им» и выжить самим. Супруги Вишневски были чужими. Чужими – по гражданству, своими – по мужеству.

Ж. Шмавонян, по материалам газеты

Поставьте оценку статье:
5  4  3  2  1    
Всего проголосовало 11 человек

Оставьте свои комментарии

Комментарии можно оставлять только в статьях последнего номера газеты