Мирный атом. Не только энергия, но и престиж

– Арег Арегович, насколько правомочно заявление посла?

– В рамках свободы слова – вполне. Но из-за рубежа иногда звучат призывы не только остановить действующую АЭС, но и не строить новую. Вот тут бы я хотел кое-что пояснить. Прежде всего – право на строительство атомной станции суверенно и принадлежит государству. Идеология же безопасности определяется Международным агентством по атомной энергии – МАГАТЭ, внутри которого формируется методологическая база. Мы являемся членами всех конвенций по безопасности и строго следуем всем требованиям. Однако наши соседи много раз на всяких форумах и ассамблеях МАГАТЭ считали своим долгом призвать мир к бдительности. Например, в Армении, мол, происходят несанкционированные перемещения отработанного топлива или радиоактивных материалов. Или что-нибудь еще. В то время как все это отслеживается с помощью спецсредств со стороны МАГАТЭ, без доступа местных специалистов, и несанкционированные перемещения исключены. В ядерной безопасности сферы ответственности прописаны четко, и подобные инсинуации, достаточно, кстати, частые, выдают некомпетентность их авторов.

– После аварии на АЭС «Фукусима-1» что-то изменилось в подходах МАГАТЭ?

– Безусловно. И не только после «Фукусимы». Время от времени готовятся новые директивы по безопасности эксплуатации, которым страны – члены МАГАТЭ обязаны следовать неукоснительно. Однако даже МАГАТЭ не есть последняя инстанция, есть еще и требования стран, которые могут местами превосходить требования МАГАТЭ. Мы, как страна, углубляющая интеграцию с Европой, должны следовать и европейским требованиям в сфере безопасности. Наши же требования к системам безопасности, заложенным в конструкцию, и съему тепла во время остановки станции жестче японских. После повторного пуска в 1995 г. до настоящего времени на АрмАэс было внедрено более 200 мероприятий по повышению безопасности энергоблока и более 1450 мероприятий по модернизации систем безопасности.

– В советские времена существовало еще и понятие защищенности станции с воздуха...

– Это весьма деликатный вопрос, и решается он не энергетиками, а в рамках концепции национальной безопасности. Безусловно, станция должна быть максимально защищена снаружи. Кстати, то же касается и сейсмозащиты, в которую у нас вложены огромные средства, и с этой точки зрения станция находится, можно сказать, на острие передовых разработок.

– Теперь относительно сроков эксплуатации – то, что активно обсуждается с позиций недоброжелательной конкуренции. Для Армянской АЭС он ограничен 2016 годом, однако правительство решило продлить его до 2020-го. Но тут, как я понимаю, одного решения правительства мало, необходимо еще согласие МАГАТЭ.

– 2016 год – это проектный срок. Пока не было опыта длительной эксплуатации станций нашего типа, ее работу ограничили 30-летним сроком. Она построена по технологии ВВЭР – водо-водяного энергетического реактора, не имеющего ничего общего с чернобыльским, здесь реализованы совершенно иные технологические принципы. Сегодня уже множество ВВЭР, построенных по советской технологии, пережили 30-летний срок и работают в соответствии с программой продления, так что и здесь накоплен определенный опыт. В мае у нас уже будет готов проект с графиками и стоимостью мероприятий, составленный с помощью как российских, так и американских специалистов. Далее состоится ревизия проекта нашим независимым атомным регулирующим органом, и, после учета замечаний, в сентябре он пойдет на обсуждение в правительство. После одобрения проект станет официальной программой, и мы получим от нашего регулирующего органа лицензию на продление. Все это будет сделано, естественно, в соответствии с требованиями МАГАТЭ и при наличии его экспертизы.

Сама лицензия может быть выдана на 10 лет, но это не значит, что мы используем весь ресурс продления. Станция должна работать до дня пуска в эксплуатацию нового энергоблока.

– Если в 2020-м новая станция должна войти в эксплуатацию, то сегодня должен быть вырыт фундамент под новую.

– Не совсем так. У нас пока 2013 год, плановый срок строительства таких станций 5,5–6 лет. Для нас это значит, что в этом году должны быть решены все вопросы, связанные с финансированием и рабочим проектированием, а в 2014-м должен пойти первый бетон в основание стройки. Кстати, у нас уже накоплен достаточный опыт, все-таки тридцать лет атомной энергетики чего-то стоят. Есть сложившаяся инфраструктура, есть специалисты. Кстати, именно поэтому мы выбрали российский водо-водяной реактор – не только как однозначно надежный, но и тот, технологию эксплуатации которого наши специалисты хорошо знают. И, кроме того, Россия берется инвестировать в ядерный остров энергоблока нового поколения генерации 3+, не премину заметить – лучший в мире, с пассивными системами безопасности, наилучшими у россиян.

– А наша часть инвестиций?

– С реакторным островом мы разобрались. А с остальным, т.е. вторым контуром – турбинным островом, где, собственно, и вырабатывается электроэнергия, ясности пока нет. Будет объявлен тендер, и здесь будет реализовано лучшее предложение. Россияне относятся к этому спокойно, они безусловные лидеры в изготовлении реакторов, но не турбинных островов. А опыт совмещения контуров разного производства есть, и тут проблем не предвидится.

Переговоры по инвестициям идут, но они не могут идти бесконечно, на определенном этапе будет поставлена точка, и кто не успел – тот опоздал. Если не будет хватать средств, они будут привлечены с финансового рынка. Для этого может быть организовано открытое акционерное общество, может, придется взять заем – наши законы, в том числе и об атомной станции, позволяют привлечение в том числе и частного финансового капитала. Но, естественно, без какого-либо права управления работой станции. Что касается стоимости, то два года назад она начиналась с $4,5 миллиарда. Сегодняшнюю точную стоимость назвать затрудняюсь – цены иногда меняются на глазах.

– Станцию решено строить мощностью в 1000 мегаватт. Мощности атомных станций – базовые, не поддающиеся гибкому изменению в связи с потреблением. Это не много для нас, учитывая, что ночное энергопотребление ниже этой цифры?

– Сегодня – да, летом, в ночное время потребление падает ниже 1000 мегаватт. Но зимний пик ночного энергопотребления – около 1300 мегаватт, так что проблем тут существенно меньше. Однако за предстоящие до пуска новой АЭС годы они должны быть решены все, большие и маленькие. Сегодня идет работа над выравниванием графика нагрузки, обмен энергией с соседями у нас должен быть увеличен. У нас идет обмен энергией с Ираном, летом они у нас ее забирают, зимой – отдают. К моменту пуска станции у нас будет налажен обмен и с Россией тоже.

Есть и другие проекты выравнивания, в том числе и тарифные. Сегодня ночная энергия у нас стоит дешевле дневной, может, придется увеличить эту разницу, естественно, за счет снижения ночного тарифа. Но самое главное – мы говорим о 2020-м, когда потребление энергии, если оно будет расти сегодняшними темпами, увеличится, как минимум, наполовину. А плюс к этому можно улучшить, например, ночное освещение. Бельгия, у которой доля атомной энергетики составляет половину, ночью освещает все, что возможно, и выделяется из космоса большим световым пятном.

И еще один ресурс потребления – электротранспорт. В 2020-м электромобили перестанут быть экзотикой. Пробег их от одной зарядки возрастет, и они станут полностью конкурентны машинам с ДВС. Уже сегодня реализуются проекты, в частности, в Эмиратах и в Италии, по закладке инфраструктуры электротранспорта. Если и у нас стимулировать ввоз электромобилей мерами таможенного воздействия, заряжать их ночью, когда энергия дешевле…

– ...то энергии может и не хватить? Даже летними ночами?

– Я ничего не стал бы исключать. В любом случае электротранспорт – это уменьшение зависимости от поставок топлива, что совершенно точно является элементом энергетической безопасности. Впрочем, для меня электротранспорт – конек, я свято верую в его развитие и полагаю, что готовиться к этому нужно сегодня.

– У нас сложился не только технологический, но и научный потенциал в атомной энергетике. Существуют, насколько мне известно, армянские наработки в области дезактивации, правда, в условиях, когда «никто не пророк в своем отечестве», и к ним уже начали присматриваться другие страны. Не лучше ли нам стать хоть в чем-то экспортером технологий, вместо укоренившейся практики импорта?

– У нас специальная организация, занимающаяся аккумуляцией отходов и их хранением. Естественно, время от времени технологии совершенствуются, и при прочих равных предпочтение будет отдаваться, естественно, армянским разработкам. Этот же принцип будет соблюден и при выборе подрядчиков в строительных работах. Подводя же итог разговору об атомной энергетике Армении, скажу, что это наше стратегическое направление и его потеря нас ослабит. Это понимают и друзья, и враги. Каждый, естественно, со своими выводами. Более того, атомная АЭС неизбежно приводит к созданию кластера, в котором соединены высокие технологии, подготовка кадров, сервис и сервисные производства. Это престижно, значимость стран с ядерной технологией выше тех, кто ее не имеет. И часть критики со стороны безъядерных стран можно объяснить именно этим.

– Европейский союз, будучи пространством развитой ядерной энергетики, выступает за безъядерную. ЕС сегодня следует программам, наращивающим долю возобновляемой энергетики в общем балансе. Мы как-то в этом участвуем?

– Мы очень успешны в гидроэнергетике. За прошедшие 6 лет мы от 100 миллионов кВт.ч перешли на объем выработки в 600 миллионов за счет малой гидроэнергетики. Это очень хорошая цифра, примерно 8–9% от общей выработки, превосходящей сегодня 6 миллиардов кВт.ч. Для стимуляции ее развития мы установили достаточно высокую цену закупки, теперь она равна 4,5 центам за кВт.ч.

– Стимулировали, и сегодня экологи временами напрягаются от широкого строительства малых ГЭС, нарушающих водный баланс.

– Это не просто нормально, это очень хорошо, что экологи помогают соблюдать Водный кодекс. Мы всегда говорили, что нам не нужна энергия ради энергии. В Водном кодексе у нас обозначены приоритеты: на первом месте – питьевая вода, на втором – ирригация, экология, и только потом, с соблюдением всех требований, – гидроэнергетика, по остаточному принципу. И если где-то экологи добьются закрытия гидростанций или отмены проекта их строительства – для нас это некритично, дефицита электроэнергии мы не испытываем, и вырабатывать ее, нанося ущерб природе, мы не хотим. Вода должна возвращаться в оборот, не теряя качества, рыба должна иметь возможность возвращаться в верховья рек, отдавая долги природе.

Что же касается большой гидроэнергетики, то, как вы знаете, совместно с иранцами строится ГЭС на Араксе. Еще две станции строятся внутри Армении. Но, как бы мы ни верили в возобновляемую энергетику, максимум, что может дать водная ее часть – гидроэнергетика – это 3–3,5 миллиарда кВт.ч, существенно меньше потребности.

– Есть и другие виды возобновляемой энергетики…

– Ветряная у нас тоже посчитана. Выработка ее обходится вдвое дороже, потенциал мощности – 400–450 мегаватт. Съем с ветряков небольшой, так что речь может идти об 1–1,2 миллиарда кВт.ч. Энергия эта сезонная, характер выработки – спорадический, с нерешенной проблемой складирования в безветренную погоду. У нас осуществлен пилотный проект по ветроэнергетике, поставлены ветряки, так что мы уже на практике знаем, что это такое. В общем же балансе потенциал возобновляемой энергетики, включая гидроэнергетику, составляет чуть больше 30%, до трети. Правда, возможности солнечной энергетики здесь не учтены из-за отсутствия технологий, которые могли бы составить конкуренцию имеющимся – они очень дороги.

– Но ведь может сложиться ситуация, к которой нужно быть готовым уже сегодня? Примерно как с электромобилями.

– И потому у нас идет постоянный мониторинг технологий. Есть интересные проекты, реализованные, в частности, в Испании и США. Турбинная часть в них классическая, с паром и генератором, в качестве теплоносителя используется солевой раствор как жидкость с высокой теплоемкостью. В качестве топлива – солнце. Нагретый солевой раствор передает энергию воде, превращая ее в пар. Дальше работает обычная схема – пар вращает турбину, генератор вырабатывает ток. Солевой раствор держат в специальных аккумуляторах, чтобы сделать работу станции менее зависимой от времени дня. Одно плохо – резервуар для солевого раствора мало того что очень большой, он еще и очень дорогой. В итоге эта технология существенно дороже атомной и, кроме всего прочего, требует огромных пространств.

Средняя цифра инсоляции у нас составляет примерно 1700 кВт.ч на квадратный метр в год, и в смысле потенциала солнечной энергии дела у нас обстоят лучше, чем в Европе, но, естественно, существенно хуже, чем в Сахаре. И потому часты призывы полностью перейти на солнечную энергетику. Я двумя руками «за», но сегодня самые скромные цифры стоимости киловатт-часа составят около 80 драмов в части генерации. Против сегодняшнего дорогого гидрокиловатт-часа в 18 драмов.

Мы в обозримой перспективе можем покрыть экономически оправданной возобновляемой энергетикой не более 40% потребности. Дело за малым – определить, как получить остальные 60%. Сжигать газ? Или хуже того – мазут? У нас уже сегодня есть избыточные мощности в тепловой энергетике, самой вредной с точки зрения воздействия на экологию, с тепловым киловатт-часом, существенно превосходящим стоимость атомного.

– Итак, атомную станцию строим, и есть вариант, что после 2020 года понадобится еще один энергоблок. Каково, вообще, энергетическое будущее Армении?

– Энергетическое будущее у нас очень перспективное. Программы развития грамотные, из наших ресурсов используется только экономически разумный потенциал. Это очень важно. Что же касается новых направлений, я уверен, что и в иных высокотехнологичных отраслях энергетики мы сумеем держаться как минимум достойно.

Арен Вардапетян