Делай добро, и воздастся тебе…

Месяц она водила меня по врачам, пропуская собственную работу, еще два месяца после операции выхаживала меня. И это при том, что на ее попечении были парализованный отец, древняя бабушка и каждодневная врачебная практика в двух ее медицинских офисах. Не вдаваясь в подробности, могу сказать, что приезжала я к чужим людям, а уезжая, оставляла близкую и родную мне семью.

Причем точно так же Люсик Варакян относится ко всем своим друзьям, не говоря уже о родственниках. За три месяца пребывания в их доме я не помню дня, чтобы кто-нибудь не заглянул сюда, не разделил с ними трапезу. Как минимум несколько месяцев в году в их доме кто-нибудь гостит из Еревана, одни уезжают, другие приезжают – школьные подруги, бывшие коллеги по работе, просто знакомые, знакомые знакомых…

Люсик родилась в 1945 году в Бургасе. Каким образом ее родители оказались в Болгарии? Сценарий – характерный для большинства армянских семей. Ее бабушка – единственная из большой семьи, кто уцелел после геноцида в Турции. Отец успел спрятать ее перед началом резни, перед тем, как погиб сам. Затем объявившийся родственник переправил ее в Стамбул, а оттуда вывез в Болгарию.

Отец Люсик, Жано Варакян, был хорошим сапожником и совсем неплохо зарабатывал. В 1947 году родители перебрались в Армению, о чем давно мечтали. Отец, помимо армянского, прекрасно владевший английским, турецким и болгарским языками, без труда поступил в Ереванский государственный университет. Но через два года вынужден был бросить учебу, нужно было содержать семью. Пришлось снова заняться привычным ремеслом. Вскоре он уже заведовал цехом на Ереванской обувной фабрике.

Окончив школу, Люсик поступила в медицинский институт и в 23 года получила диплом врача. По распределению ее направили в больницу в Абовян гинекологом, где она и проработала семь лет. А в 1975-м вся семья выехала в Бейрут, где у бабушки были родственники, тоже в свое время бежавшие от геноцида. Но не прошло и двух месяцев, как в Ливане началась война. Это был тяжелейший период в жизни семьи. Обстановка в городе была настолько взрывоопасной, что жизнь каждого в буквальном смысле висела на волоске, независимо от того, кто где находился – на улице или дома. Люсик рассказывает, как в стену позади ее кровати врезались шальные пули во время уличных перестрелок.

Жильцы их дома практически голодали, потому что бежать через улицу в магазин было опасно. Садиться в машину – опасно вдвойне. Я знаю, что Люсик в те трудные дни проявляла прямо-таки мужское бесстрашие и самообладание. Вопреки страху спала на открытой лоджии, заявив, что она фаталистка и чему быть, того не миновать. Дважды рискнула добраться до аэропорта, прячась от пуль на дне машины, и вылететь в Ереван, откуда таким же путем провозила через воюющий город продукты, а потом устраивала пир для всех жильцов дома. А в 1976-м церковная ассоциация ANCA помогла им покинуть Ливан. Когда они обосновались в Лос-Анджелесе, Люсик был 31 год, ее сестре 24. И все предстояло начинать заново, практически с нуля. Отец сумел найти работу. Но семья, как большинство «начинающих» эмигрантов, бедствовала.

Сестра Анаид, к счастью, совсем неплохо знала английский. В Штатах это, разумеется, не профессия, но весомый шанс найти работу. И она его не упустила, устроившись в голливудскую бухгалтерскую фирму, занимающуюся отчислением процентов от проката фильмов кинозвездам, где и работает по сей день. Люсик было сложнее. По-английски она практически не говорила. Ей пришлось потратить год на ликвидацию этого пробела, а потом, будучи дипломированным врачом со стажем, полгода учиться на медсестру – по американским стандартам. Кстати, здешняя медсестра разительно отличается от нашей. Поскольку врач гость в больнице не частый, то вся ответственность лежит на медсестрах, которые в принципе знают медицину не хуже докторов. У отца Люсик, Жано, вскоре по приезде в США случился инсульт, и он, наполовину парализованный, оказался прикованным к инвалидной коляске на долгие годы. А мама соответственно – к нему. Но куда бы ни отправлялись сестры на уикенд, они неизменно брали отца с матерью с собой.

Работая медсестрой в армянском медицинском офисе, Люсик по ночам готовилась к экзаменам, чтобы доказать Америке, что она врач. Доказала. Заветный лайсенс был получен. С того момента жизнь семьи резко изменилась. Врач в США – совсем не то, что врач в бывшем Союзе. Это почет, уважение и хорошие, даже по американским меркам, заработки.

Бог не дал Люсик собственной семьи, ее самыми близкими людьми, после смерти бабушки и отца, остались мать и сестра. А потом к ним добавился муж Анаид – Пол. Люсик устроила им пышную свадьбу, подарила квартиру и машину, на какое-то время оставшись в опустевшем доме вдвоем с матерью. Но вскоре сестры поняли, что не могут жить друг без друга. Люсик купила огромный фешенебельный особняк с бассейном на вершине горы в Глендейле, где и обосновалась вместе с матерью, сестрой и зятем.

Сын Анаид и Пола, которого назвали в честь деда Жано, стал и сыном Люсик. Практически у мальчика с рождения две мамы, которые одинаково его обожают и балуют. И воспитывают, заботясь о его учебе и досуге. Хотя первый воспитатель и друг Жано его отец.

В годы, когда Люсик получила лайсенс врача, эмигрантов из СССР было мало, еще меньше среди них врачей. Поэтому не было, наверное, в Лос-Анджелесе ни одного армянина, не знавшего «бжишкуи Варакян». Гостей водили к ней в офис – не только за медицинской помощью, но и как на экскурсию. Так попал к Люсик Фрунзик Мкртчян, которого она знала еще с Еревана. Так оказался у нее Шарль Азнавур и многие другие известные личности.

Вновь прибывшие из Армении, и уж тем более приезжавшие погостить, по рекомендации старожилов, шли лечиться к ней. Но ведь в Америке больному даже давление мерить не станут... да что там – не запишут на прием, если у него нет медицинской страховки или он не готов оплатить визит наличными. А откуда у новичков и тем более гостей деньги?

Люсик не отказывала никому. Даже делала в своем офисе несложные операции за «спасибо», рискуя карьерой, головой. Если чего-то не могла сама, посылала к своим друзьям-специалистам, и тоже за «спасибо». А гости, привыкшие к тому, что у них на родине медицина бесплатная, зачастую даже не сознавали, какую услугу им оказали и сколько это на самом деле стоит. А помогала она своим не только в Лос-Анджелесе. Но об этом пусть лучше расскажет сама.

– Не я одна. Мы все здесь это делали.

– Так ведь иначе было просто невозможно. Это был шок для всех нас. Такое страшное несчастье. Америка в те дни чуть ли не круглосуточно транслировала по телевидению сводки из Армении, мы не могли здесь спокойно спать, спокойно жить.

– Нам не нужно было объединяться. Еще до землетрясения мы создали в Ереване организацию «Ваагн» - объединение армян с высшим образованием, меня выбрали его президентом. А здесь, в Лос-Анджелесе, мы создали другую организацию – American Armenian Medical Association. После землетрясения эти две организации объединились. Многие наши врачи вылетели в Армению, чтобы на местах помогать пострадавшим. Остальные, бросив все свои дела, занимались здесь сбором помощи. Члены нашей ассоциации жертвовали не меньше 25 тысяч долларов каждый. Но что это по сравнению с тем, что пережили и чего лишились там люди.

– По-другому не получается, – ведь это свое, родное. А здесь... чего бы мы ни добились на этой, в общем-то, гостеприимной земле, все равно мы здесь чужие. Собираясь, обсуждаем не американские проблемы, а своей Родины. И никуда от этого не денешься. Мы всей семьей довольно часто бываем в Армении. Как только Жано немного подрос, мы тут же повезли его в Ереван, чтобы он увидел свою Родину, почувствовал ее вкус и аромат.

– Не то слово! Мы даже не ожидали такой реакции. Больше всего его поразило сердечное, теплое отношение к нему людей, которых он видел впервые. Он удивленно спрашивал нас: «Они что, все мои родственники?» А потом, вернувшись в Америку, долго не мог забыть Ереван и все повторял: «Хочу туда, хочу там жить».

– Конечно. Наша Медицинская ассоциация открыла там очень хорошую медицинскую библиотеку, перечислила деньги на современное оборудование и ремонт. Там, в холле на стене, красивыми буквами набран список людей и организаций, помогавших институту встать на ноги после постсоветской разрухи. В этом списке и наша Медицинская ассоциация.