Жизнь неисчерпаема
К 100-ЛЕТИЮ УИЛЬЯМА САРОЯНА
Сто лет назад родился писатель, чья душа металась между Битлисом, откуда были родом его предки, американским Фресно, где осели его родители, и Арменией, где его считали своим классиком. Как говорил сам мастер, его книги были «на английском языке, об американской земле и армянском духе»: «Хоть пишу я по-английски, и вопреки тому, что родом из Америки, я считаю себя армянским писателем. Слова, употребляемые мною – английские, среда, о которой я пишу – американская, однако та душа, которая вынуждает меня писать – армянская. Значит, я армянский писатель и имею честь принадлежать к семье армянских писателей».
К 100-ЛЕТИЮ УИЛЬЯМА САРОЯНА
Сто лет назад родился писатель, чья душа металась между Битлисом, откуда были родом его предки, американским Фресно, где осели его родители, и Арменией, где его считали своим классиком. Как говорил сам мастер, его книги были «на английском языке, об американской земле и армянском духе»: «Хоть пишу я по-английски, и вопреки тому, что родом из Америки, я считаю себя армянским писателем. Слова, употребляемые мною – английские, среда, о которой я пишу – американская, однако та душа, которая вынуждает меня писать – армянская. Значит, я армянский писатель и имею честь принадлежать к семье армянских писателей».
Начало литературной биографии Уильяма Сарояна можно отсчитывать с публикации в 1933 году рассказа «Ученик парикмахера» в издававшейся американскими армянами газете «Hairenik» («Родина»). Вскоре после этого, в 1934 году, на свет появился первый сборник рассказов — «Отважный юноша на летящей трапеции». Слава обрушилась на молодого писателя сразу.
Сароян много потом писал, покорял новые жанры, повесть «Человеческая комедия» и роман «Приключения Весли Джексона» нашли своих читателей, писатель получил Пулитцеровскую премию в 1940 году. Но свой путь в литературе он начал как рассказчик – и с годами его новеллы исчислялись уже сотнями. И даже когда Сароян уже считался мэтром, его ранние рассказы – пронзительные, сентиментальные, внешне бесхитростные – оставались самыми любимыми у читателей.
«С тех пор, как я обнаружил, что мне дана память, я проникся желанием придумать что-нибудь насчет таких вещей, как переход сущего в прошлое, конец, исчезновение того, что было, исчезновение тех, кто был», - говорил мастер. «...Я понял, что все существующее меняется, теряет свою силу и свежесть, приходит в упадок, кончается, умирает. Я не хотел, чтобы это происходило с хорошими вещами и с теми, кого я знал и любил... Но что я мог сделать, чтобы они оставались?.. Если я напишу о них, они останутся — это будет написано, это будет, это сможет сохранить себя, пусть не навсегда, но — надолго... Вот приблизительно, как и почему сделался я писателем».
Сароян всегда рассказывал о том, что сам пережил. Конечно, это не его житейский опыт, и юные герои многих новелл – это не сам Сароян. Но в этих рассказах есть опыт его души, его переживания, память о городе Битлисе, откуда родом была и его семья.
Мир его рассказов – это «иммигрантские» кварталы провинциального американского города Фресно, населенные битлисскими армянами. Из Битлиса был родом его отец Арменак, по воспоминаниям - «красивый мужчина с усами из Древней страны и с глазами лани». Сароян родился и вырос в Америке, несколько лет из-за нужды провёл в детдоме (отец умер, когда ему было 3 года), мальчишкой, бросив школу, продавал газеты, работал рассыльным на почте и, по его же шутливому признанию, «получил прекрасное уличное воспитание». А потом, так и не получив какого-либо серьезного образования, в свои 25 лет стал одним из лучших писателей Америки.
Кстати, у Сарояна есть и рассказ «Я бросил школу», полный неистребимой самоиронии. Вот так первые жизненные неурядицы переживает его лирический герой: «Я носил дядины штаны много месяцев, и это были самые несчастливые месяцы в моей жизни. Почему? Потому что в те дни были в моде вельветовые брюки. Сначала обыкновенные вельветовые брюки, а потом, через год, в Калифорнии наступило испанское возрождение, и в моду вошли испанские вельветовые панталоны. Это были брюки клеш с красной опушкой по низу, часто с пятидюймовым корсажем, иногда с мелкими украшениями вокруг пояса. Четырнадцатилетние мальчишки в брюках такого фасона не только чувствовали себя уверенно и свободно, но знали, что одеты по моде, а стало быть, могли веселиться напропалую, ухаживать за девчонками, болтать с ними и все такое. А я не мог. И вполне естественно, что с горя обратился к Шопенгауэру и стал презирать женщин, а потом и мужчин, детей, коров, лошадей, диких зверей и даже рыб. Что есть жизнь? — спрашивал я. Что они все о себе воображают? Неужели оттого, что на них испанские вельветовые брюки клеш? А читали ли они Шопенгауэра? Нет. Знают они, что Бога не существует? Нет. Догадываются, что любовь — это самая невыносимая скука на свете? Нет. Они круглые невежды. Они носят шикарные вельветовые штаны, но они погрязли в невежестве. Им невдомек, что все вокруг — пустой обман, а сами они — жертвы жестокой насмешки».
В руках у Сарояна провинциальный мир фресненских армян превращается в целую планету, населенную бесхитростными чудаками, незадачливыми и эксцентричными персонажами. Арам, Крикор, их родня, соседи и даже бедный опаленный араб - все это одержимые люди. Одержим фермер, который мечтает облагородить калифорнийскую пустыню гранатовыми деревьями, странноваты герои, изобретающие Машину счастья.
Сам писатель так объяснял появление этих людей, казалось, так и не вышедших из мира детства: «Я держу за правило — писать о людях в моих рассказах как можно теплее, во всяком случае, так, чтобы они не казались чудовищами, даже если в действительности они чудовища...»
Сегодня многие критики считают, что лучшими произведениями писателя так и остались его ранние рассказы – те, двух-трехстраничные, которые он писал каждый день, а потом пачками рассылал в литературные журналы. Но если вспомнить, какое это было время, тем удивительнее кажется спустя век дар мастера, осветившего любовью с горьковатым привкусом иронии своих провинциалов, второе поколение армянских эмигрантов, осевших в Америке в 30-40-е годы, во времена Великой депрессии.
Жизнь тогда многим казалась невыносимой, но герои Сарояна жили в ином мире - где все люди были братьями, лавочники давали в долг голодным, пустыня плодоносила. Это был мир блаженной юности, и теперь кажется, что Сароян всю жизнь посвятил попыткам вернуться в детство.
При этом писатель оставался открытым и непринужденным рассказчиком, а неподражаемую манеру, в какой герои разговаривают друг с другом, можно только цитировать…
«Ты - женщина, - сказал дедушка. - Если вы прочтете в какой-нибудь толстой книжке мелким шрифтом, будто женщина - это поистине чудесное творение, значит, писатель не глядел на свою жену и грезил».
«Рис был пересолен. Естественно, что вы потом опились. Нам всем приходилось едать такой рис. Не думай, пожалуйста, что если ты пил воду весь день и всю ночь, так ты первый армянин, который это когда-нибудь делал».
«Если вы прочтете в какой-нибудь книжке, - сказал дедушка, - про человека, который влюбился и женился на девушке, так и знайте: речь идет о юнце, которому и в голову не приходит, что она станет перечить ему всю жизнь, пока не сойдет в могилу девяноста семи лет от роду».
«Если вы прочтете в какой-нибудь книжке, будто отец любил глупого сына больше умных своих сыновей, так знайте, что это писал человек бездетный».
Сам Сароян, по воспоминаниям его детей, был человеком совершенно иного склада, нисколько не похожим на своих персонажей. Был сложным, непредсказуемым, противоречивым, - он играл, пил, насмерть ссорился с родными… Вторая мировая война разрушила его мир. Впрочем, у мастера оставалась Армения, где любовь и почитание таланта Сарояна не ослабевали, казалось, никогда. И там, на родине, где писатель никогда не жил, в доме, куда он приезжал гостем, его мир – наивный, странный – казалось, продолжал существовать. А его остроумие разворачивалось в прежнюю силу. Есть множество историй о том, как Сарояна принимали в Ереване. В первый приезд его позвали выступить в Комитете по культурным связям с зарубежными армянами. Собралось много народу. Сароян появился в неизменной папахе на голове. Чтобы доставить гостю удовольствие, ему в подарок преподнесли велосипед, на котором почтенный старик немедленно совершил три круга по сцене.
В театральном институте студенты и преподаватели устроили писателю затяжную овацию. Чтобы утихомирить восторженный зал, Сароян отошел к краю сцены и сам присоединился к аплодисментам, указывая на портрет Брежнева. Сработало: зал сначала изумленно затих. Потом взорвался смехом.
Своеобразное остроумие писателя испытали на себе самые почтенные его соотечественники. Рассказывают, как армянские писатели повезли Сарояна к академику Амбарцумяну. Тот прочел старику целую лекцию о галактиках, показывал множество снимков. Сароян слушал впол-уха, а когда академик закончил, неожиданно спросил: «Вы ходите в кабаре? Имеете дело с бл...?» Амбарцумян сделал вид, что не разобрал слова. Сароян настойчиво попросил перевести. Пораженный Амбарцумян не знал, что ответить, и только покачал головой. «А раз не ходите... (тут Сароян употребил еще одно непечатное слово), то вся ваша наука мне не интересна!..»
Это правда, ему была интересна жизнь, старые добрые времена и добрые люди. Когда эти времена закончились и люди изменились, писателя уже не стало. Умер Уильям Сароян 18 мая 1981 года. Хоронили его в родном городе Фресно, но, выполняя волю писателя, оставленную в завещании, часть его сердца захоронили в далекой Армении, у подножия Арарата, недалеко от которого находится озеро Ван, а дальше – город Битлис.
Светлана Невелева
Оставьте свои комментарии