Сирия: разные пути к конечной цели

15 сентября 2015 года в Нью-Йорке стартовала семидесятая сессия Генеральной Ассамблеи ООН. Еще до официального ее открытия политики и эксперты поспешили назвать этот форум «историческим». Сама Организация Объединенных Наций стала порождением ялтинско-потсдамского мира, завершившего противостояние на полях Второй мировой. Устав ООН был утвержден 70 лет назад, в октябре 1945 года. К сожалению, ООН, как и ее историческая предшественница Лига Наций, не смогла в полной мере стать эффективным арбитром, способным предотвратить конфликты и избежать глобальной конфронтации. Однако сама идея о неких общих правилах игры и международной солидарной ответственности за происходящее продолжает жить, несмотря на пресловутые «двойные стандарты» и стремление к «игре с нулевой суммой». В контексте сегодняшней турбулентности семидесятая сессия Генассамблеи ООН даже помимо воли всех ее участников превращалась в своеобразный отчет о том, воплотились ли на практике те идеи, которые победители во Второй мировой положили в основу международного устройства.

В работе высшего ооновского форума приняли участие главы 150 стран. Однако в фокусе внимания были выступления трех лидеров – президентов США и России Барака Обамы и Владимира Путина, а также председателя КНР Си Цзиньпина.

Соединенные Штаты, нравится это кому-то или нет, являются сегодня мировым лидером. Военный бюджет этой страны превышает совокупные показатели всех стран, входящих в Европейский союз.

Россия по этому показателю также с США не сравнится. По справедливому замечанию востоковеда Алексея Малашенко, «конечно, Россия не «сверхдержава» (не та экономика), но подтверждение, что у нее есть интересы далеко за ее пределами, стоит многого».

В 2008 и в 2014 годах Москва показала, что не допустит изменения конфигурации постсоветского пространства внешними силами без учета ее взглядов и подходов. В результате эта конфигурация была изменена (получили признание бывшие автономные образования в составе союзных республик СССР, сменила юрисдикцию одна территория международно признанного государства в пользу другого). Но эти изменения прошли фактически под диктовку РФ, хотя и вызвали неприятие большей части международного сообщества, а после случая с Крымом вызвали санкции со стороны Запада. При этом Москва не раз демонстрировала, что помимо постсоветского пространства ее интересуют и другие горячие точки (Сирия, Афганистан), которые тесно связаны с проблемами внутренней безопасности России, а также положением в странах так называемого ближнего зарубежья. Но главное – это несогласие постсоветской России на однополярный мир. Данная идея, к слову сказать, была артикулирована задолго до знаменитой речи Владимира Путина в Мюнхене в 2007 году.

Еще в бытность на посту министра иностранных дел академика Евгения Примакова тезис о многополярности как о залоге международной безопасности продвигался на всех уровнях. Но в отличие от 1990-х годов, когда обсуждение данной темы сводилось по преимуществу к риторическому формату, в последние годы Москва активно проводит на практике обозначенные ранее подходы.

По экономическим показателям сегодняшний Китай выглядит сильнее России (и это принципиально отличает отношения Москвы и Пекина от советского времени, когда у СССР было преимущество). Однако в отличие от российских политиков, их китайские коллеги не спешат с жестким оппонированием США. Интересы Пекина и Вашингтона имеют немало разночтений, и КНР демонстрирует определенную неудовлетворенность глобальной американской гегемонией. При этом свое влияние китайцы пытаются продвигать, прежде всего, в экономической сфере, ставя на первый план ресурсно-сырьевые факторы (особенно в странах Африки), а не амбициозные идеологические проекты. Как бы то ни было, а экономический потенциал Китая заставляет кого-то с настороженностью, а кого-то с надеждой ожидать его конвертации в международное политическое влияние.

Пересказывать выступления трех лидеров на трибуне Генассамблеи ООН вряд ли имеет практический смысл. Тезисы, озвученные Обамой, Путиным и Си Цзиньпином были мгновенно расхватаны на цитаты и тысячекратно озвучены в СМИ. В рамках статьи важно очертить основные подходы, которые были зафиксированы главами трех государств. Оговоримся сразу. В их речах не было чего-то такого, что позволяет говорить о революционном прорыве в дипломатии и в международных отношениях. Президенты просто качественно обозначили ту сумму подходов и идей, которые реализуются в каждодневной политической практике их государств. Но сами по себе такие синтезированные выступления были крайне полезны, ибо позволили очертить круг расхождений и возможных точек соприкосновения.

Следует отметить, что все три президента в обосновании столь непохожих друг на друга тезисов исходили из положения о справедливости и легитимности мирового порядка, созданного в 1945 году по итогам Второй мировой войны. Только Барак Обама сделал акцент на роль США в обеспечении мира во всем мире, не оставив без внимания и привлекательность американских ценностей, а Владимир Путин и Си Цзиньпин уделили повышенное внимание проблеме равноправия в международных отношениях. Но если у китайского лидера вопрос равноправия прозвучал скорее в теоретическом ключе (а между строк читалось, что Пекин, не будучи в восторге от американской гегемонии, не променял бы ее ни на российскую, ни на какую-то другую), то у президента РФ вместо сухой теории была практика. От Путина многие ждали «ботиночной речи». Однако стилистика главы России совсем не походила на хрущевские выступления времен «холодной войны». Более того, он всячески старался избегать в своей речи слова «США», адресуя свои упреки неким «партнерам».

Уже после завершения выступления Путина многие назовут его «сирийским». Действительно, одной из стержневых тем в речи президента России была ситуация в Сирии и на Ближнем Востоке в целом. Более того, вскоре после Генеральной Ассамблеи ООН верхняя палата российского парламента – Совет Федерации – проголосовала за путинскую инициативу по использованию вооруженных сил страны за ее пределами. Фактически это дало старт военно-политическому вовлечению России в сирийский конфликт, продолжающийся с 2011 года. Между тем, признавая важность Сирии для российской внешней политики (а удары Воздушно-космических сил РФ по базам радикальных исламистских группировок стали первым случаем использования армии за пределами территорий бывшего Советского Союза), было бы несправедливым сводить выступление Путина в Нью-Йорке к своеобразной презентации военно-политической акции Москвы. В действительности же президент России обозначил такую проблему, как готовность к международной кооперации стран с различными взглядами на миропорядок против террористической угрозы. Сегодня можно до хрипоты спорить, почему ИГ (также известное как ИГИЛ) получило большую силу и кто за это несет большую ответственность. На Западе принято обвинять Башара Асада, который своим хроническим опозданием в реформировании страны и неготовностью к компромиссам радикализировал внутреннюю обстановку до предела. Но есть и другая сумма фактов. То же пресловутое «Исламское государство» возникло задолго до гражданского конфликта в Сирии и получило известность как «Исламское государство Ирака», который никоим образом не контролировался администрацией Асада. Более того, до 2014 года (когда ИГ заявило о создании «халифата») оно успело совершить немало терактов. Но какую бы хронологию кто ни выстраивал, для джихадистов и Запад, и Россия являются в одинаковой степени врагами, с которыми они не собираются строить новый мир. В крайнем случае, они готовы пользоваться тактическими расхождениями Москвы и Вашингтона, получая выгоды от их взаимного ослабления. В Нью-Йорке Путин вспомнил об опыте стран антигитлеровской коалиции, оказавшихся в состоянии отодвинуть на второй план принципиальные политические и социально-экономические разногласия.

Сегодня, через 70 лет после рождения ООН как результата победы антигитлеровских сил, ведущим мировым державам не удается достичь единства. Слишком различаются их позиции. Вот и американский президент Барак Обама, вспомнив про итоги 1945 года, заявил, что «действия России на Украине бросили вызов этому послевоенному порядку». И вскоре после этого сказал о недопустимости «давления больших государств на малые», упустив из виду значительный опыт его страны по оказанию этого самого давления (примеров от Ирака и Югославии до Ливии и Сирии найдется немало). К слову сказать, одной из причин недовольства Москвы американской политикой является то, что российские дипломаты рассматривают как «лицемерие» (когда Вашингтон занимает позицию моралиста и защитника принципов, используя в своей политике то, за что он так отчаянно ругает Россию).

Так уж совпало, что буквально по горячим следам ооновских дискуссий РФ вмешалась в сирийский конфликт. И теперь на практике те расхождения, которые были обозначены в Нью-Йорке, проступили более явно. Получается парадокс. И Россия, и Запад рассматривают «Исламское государство» как противника. И те, и другие считают необходимым сотрудничество на этом направлении. То есть стратегическое единство взглядов вроде бы налицо. Но дьявол, как известно, кроется в деталях. Путь к финальной цели Вашингтон (и его союзники) и Москва видят по-разному. Для одних разрушение неудобного режима без четких перспектив будущего устройства Сирии (как ранее и Ливии) возможно, а для других ценен консервативный подход, при котором вопрос «а что завтра?» рассматривается уже сегодня. Да, такое рассмотрение видится в прагматическом ключе. Но оно оценивается как меньшее зло в сравнении с идеологизированным подходом, ставящим на первый план не только борьбу за стабильность, но и демократизацию. Добавим к этому большую зависимость внешней политики Запада от внутренней ситуации (не столько от рядового избирателя, сколько от разных неправительственных структур и медиа), в отличие от России, чтобы понять: разногласия труднопреодолимы. И не только из-за прямого нежелания уходить от них. Что в итоге? Конкуренция по борьбе с ИГИЛ в Сирии. Когда сама цель противодействия джихадизму дискредитируется отсутствием стратегии (а «Исламское государство» далеко не только сирийскими границами исчерпывается), а также блокируется дефицитом взаимодействия. Притом что, помимо Сирии, угроза нестабильности присутствует в Афганистане (где кроме США и РФ свои интересы имеет Китай), а украинский кризис основательно притушен, но не разрешен. ООН же хотя и является важной трибуной, но ее эффективность у всех под сомнением.

На фоне большой геополитической игры из поля зрения выпало участие в работе Генеральной Ассамблеи президента Армении Сержа Саргсяна. Его речь имела для всего армянского мира особое значение в контексте столетия трагических событий 1915 года в Оттоманской империи. Глава Армянского государства особо подчеркнул, что проблема безопасности для его страны по-прежнему актуальна и в связи с нагорно-карабахским конфликтом, и с эскалацией насилия вдоль армяно-азербайджанской границы. Но можно ли говорить, что данные тезисы окажут значительное влияние на ход мирного процесса? Как бы ни хотелось быть оптимистичным, в реальности ответ будет скорее отрицательным. Во-первых, сама ООН, приняв несколько деклараций по поводу нагорно-карабахского конфликта еще в 1990-х годах, в дальнейшем не проявляла значительного интереса к этой проблеме. Как нет у нее и ресурсов для того, чтобы обеспечить в своем формате эффективные переговоры.

70-ю сессию пропустил президент Азербайджана Ильхам Алиев, и обсуждаемая изначально встреча двух глав республик в итоге так и не состоялась. Его позиция с учетом предыдущего опыта понятна. Если Баку не видит значительных выгод от того или иного международного формата или интеграционной структуры, то не пытается излишне интенсифицировать свое участие в них. Надежды на выгодное изменение мирного процесса в свою пользу были призрачны. Отсюда и неучастие в форуме, где в центре внимания были интересы больших игроков.

Возвращаясь же к ведущим мировым акторам, следует сказать, что пока они не готовы к широкой кооперации. Они по-прежнему апеллируют к «послевоенному устройству», которое де-факто было демонтировано еще с распадом биполярной системы и одного из ее полюсов – Советского Союза. Новая форма миропорядка еще не родилась. По факту победы Запада в «холодной войне» мир стал однополярным. Но сегодня уже не все готовы мириться с этим положением дел, а ресурсов для его изменения явно недостаточно. У России острые проблемы с соответствием ее геополитических целей экономическому фундаменту, а у Китая – наоборот. В итоге Украина, Сирия, Афганистан становятся площадками для выстраивания этой модели. При негативном развитии событий к ним может добавиться и Нагорный Карабах, и Центральная Азия. Издержки огромны, выгоды неочевидны. Но история не терпит пустоты. И пустота, возникшая с распадом ялтинско-потсдамского мира, будет рано или поздно заполнена. Вопрос только, как скоро и какой ценой.

Сергей Маркедонов, доцент кафедры зарубежного регионоведения и внешней политики
Российского государственного гуманитарного университета