Фантомы лета
Жару я всегда предпочитал холоду. Но нынешнее аномальное лето в Москве внесло коррективы в мои пристрастия. По приезде в Ереван мне обычно задают вопрос: «Как там Москва?» На что получают хрестоматийный ответ: «Шумит Москва». На этот раз спросили иначе: «Как твои бронхи?» Я отвечал: «Бронхи плохи». Да разве только бронхи. У меня появилось ощущение, что за последние два месяца все жизненно важные органы вышли из строя. Надышавшись досыта пожарным дымом и галлюциногенными токсинами, я перестал адекватно воспринимать окружающее, витал в тумане, не понимая, где нахожусь, с кем говорю, чего хочу и остались ли во мне мысли и чувства. Все делал за меня некий заложенный внутри и, должно быть, хорошо налаженный механизм. Иначе говоря, стал идеальным винтиком большой системы, и всякое самолюбование в духе Пьера Безухова – «Я, моя бессмертная душа!» – как рукой сняло, как корова языком слизнула. Душа есть на этом свете и на том, а между тем и этим, на пограничной полосе, нет решительно никакой души.
Зато курить бросил. Попробуй покури, когда легкие полны дыма. Но через некоторое время, в Ереване, снова втянулся. Попробуй не курить, когда все вокруг, и стар и млад, мужчины и женщины, дымят так, будто нашествие пчел отражают.
В августовском Ереване стояла такая же жара, что и в Москве – плюс 37, – но она легче переносится, в здешних краях это естественно, да и климат сухой. К тому же положение спасает поднимающийся вечерами ветер. Этот горный ветер я помню с детства. Полвека назад он дул сильнее: не было преграждающих ему путь высотных домов. Резвясь на свободе, он поднимал городской мусор и кружил его в воздухе, как торнадо, распределяя равными частями по улицам и кварталам. В городе работали три или четыре летних кинотеатра, и на самом интересном месте насмешник-ветер мог швырнуть в лицо зрителю выхваченные из сомнительных мест мятые обрывки газет. Сегодня газеты в воздухе не летают. Но и летних кинотеатров нет.
Новостройки местами радуют, местами не очень. Многие улицы не узнать, если вас не было тут давно. Мне по-прежнему доставляют удовольствие прогулки по узнаваемым уголкам, переулкам, проходным дворам, и кажется, будто приземистые каменные дома, как доживающая последние дни старая собака Одиссея, радостно вскидывают голову, узнав во мне того юношу, что исходил этот город вдоль и поперек. Можно приложить ладони к излучающим тепло каменным станам и почувствовать еле заметное дыхание времени, приложить к ним ухо и услышать невнятный шепот людей, давным-давно живших здесь. А в расплавленном воздухе плавают неясные очертания-фантомы. Если подойти ближе, можно разглядеть туристов, или местных, или же бывших местных, приехавших на побывку. Местных отличить легко – они на удивление одинаково выглядят. Идут не спеша, не суетно, но целенаправленно – из одного конкретного пункта в другой. На лицах спокойная сосредоточенность, отпечаток каждодневных забот. Туристы выглядят пестро, одеты кто во что горазд, тоже не суетны, но деловиты, им надо уложиться в программу пребывания. Ходят группами. То и дело останавливаются, щелкают фотоаппаратами, сверяют маршрут и, оживленно переговариваясь, двигаются дальше. А вот приехавшие на побывку (бывшие местные) – народ особый. Как правило, изысканно одеты, никуда не спешат, не имеют определенного маршрута и конкретной программы. Сидят в кафе, блаженствуют, с добрым любопытством взирая на знакомый и не совсем знакомый мир. Передвигаются на такси или ходят вразвалочку, на лицах самоуверенность и загадочное умиротворение. Наверное, такое же умиротворение написано на лицах мужей, вернувшихся к жене от молодой любовницы. Жену любят, любовницу предпочитают. Совершенно разные ощущения.
Строго говоря, бывших местных можно разделить на несколько групп и подгрупп. Предоставляю это дело социологам. Синдром миграции не столь однозначен, как его пытаются обрисовать. Что до меня, то я на широкий охват темы не претендую. Предпочитаю простое человеческое общение. Без псевдонаучной статистики: столько-то «за», столько-то «против»… Что из этого следует? Да ничего не следует. Есть вещи, в которых человек даже себе не признается. Сегодня думает так, завтра иначе, и сам не поймет, чем вызваны те или иные его порывы. Вы читали стихотворные упражнения самодельных поэтов? Мне доводилось. Ни одной собственной мысли, одни пафосные штампы, облаченные в ложную многозначительность. Сразу ясно: автор живет совсем не так, как пишет. Тот же эффект при опросах, например телевизионных. Хватают на улице прохожего: что вы думаете о том-то? Да ничего не думает и думать не желает, но раз уж спросили, вот вам первый попавшийся ответ. Раньше это называли гласностью и сильно по этому поводу радовались, сегодня это совершенно бесполезный, но забавный жанр.
Место под солнцем
Я на днях со старой знакомой на улице Туманяна столкнулся. Теледевица с микрофоном в руке о чем-то ее расспрашивала, та бойко отвечала, а когда интервью закончилось, я подошел к знакомой, и мы посидели с ней в ближайшем кафе. Она уже десять лет живет в Москве, работает, снимает квартиру, водит собственную машину – все как будто нормально. Так, по крайней мере, она говорила в интервью. А когда телевизионщица задала сакраментальный вопрос: «Намерены ли вы вернуться в Ереван?» – моя знакомая ответила: «Ереван всегда со мной, когда-нибудь непременно вернусь». В первой части сказала правду – раз в Ереване прожито полжизни, он, конечно же, станет частью тебя, – а во второй… «Не знаю, – вздохнула она, закурив сигарету. – Честное слово, не знаю. В Москве я живу в напряжении, здесь расслабляюсь, отдыхаю. Но могла бы жить тут постоянно, сомневаюсь. Общаюсь с родственниками, знакомыми, смотрю на людей, на их быт – не мое, не мое!» – «Привыкла к Москве?» – предположил я. «Быстро привыкла. Первые годы вообще жила на воодушевлении. Много работала. Ты ведь знаешь: если я за что-то берусь, довожу до конца. Собиралась купить квартиру. Потеряла работу, нашла новую, потеряла, снова нашла. Уже устаю, выдыхаюсь. А главное – не покидает ощущение, что и там я чужая. Здесь не своя, там чужая. Как быть? Может, думаю, уехать еще куда-нибудь, может, есть где-то мое место под солнцем?»
Тут мне с другого столика другая знакомая приветливо рукой помахала. Я помахал ей в ответ. «А если, – говорю собеседнице, – тебе замуж выйти? Видишь ту девушку? Тоже прожила в Москве лет семь-восемь. Тоже деловая, тоже зарабатывала, тоже чувствовала себя чужой и не знала, как дальше быть. Решила уехать то ли в Польшу, то ли в Болгарию. Заскочила в очередной раз в Ереван, встретила тут хорошего человека, вышла за него замуж, родила ребенка, и теперь место под солнцем не ищет. Что не утомляет женщину, так это снова и снова выходить замуж». – «За кого? За этих? – усмехнулась моя собеседница, махнув рукой в сторону громко переговаривающихся за соседним столиком чернобровых мачо. – Благодарю покорно. За одним из таких я уже была замужем. К тому же у меня уже есть ребенок. Нет, не хочу… –Задумалась и прибавила: – Я, наверное, поеду в маленький американский городок, меня туда звали…»
Встречи на улицах летнего Еревана – явление совсем не редкое. Чуть позже еще одну старую знакомую встретил, на этот раз из Америки. Уехала с мужем в начале нового века, недавно получила долгожданный вид на жительство и теперь чувствует себя полноправной американкой. Не знаю, в чем тут дело, отчего американцы, народ специфический, в отличие от остальных, чувствуют себя уверенно, почти как дома, в любом уголке планеты. Они искренне убеждены, что живут в лучшей стране мира, и возможно, где-то правы, но меня всегда удивляло то обстоятельство, что, не прикладывая к тому больших усилий, государство добивается от своих граждан фантастического патриотизма. Примеры уехавших из Америки и навсегда поселившихся в другой стране американцев можно на пальцах счесть. И это в основном интеллектуалы. Хотя для них, говорят, и в самой Америке есть подходящее место – разноликий мегаполис Нью-Йорк. Основную массу наших соотечественников, как я понимаю, в Нью-Йорк не тянет. К тому же ньюйоркцы в Ереван не наезжают. Наезжают бывшие ереванцы из Калифорнии. Больше по делам, как они сами объясняют. Еще и ностальгия, о которой они не любят говорить, но от которой никуда не деться. А еще для того, чтобы убедиться: уехали правильно. Вот и моя знакомая заявляет: « Не то…. Нет, не то. Я понимаю, новые здания, шикарные кафе, дорогие бутики и все такое. Огромное желание выглядеть европейцами. Но не покидает ощущение, что находишься на задворках цивилизации, в некоем клановом обществе, где всем правит обязательный и повсеместный междусобойчик. Даже сантехника желательно вызывать знакомого, потому что незнакомый обязательно схалтурит. Я уж не говорю о том, как тяжело и убого живет большая часть населения». – «А в Лос-Анджелесе, поди, рай», – подзадорил я собеседницу. – «Я этого не говорила. Там люди работают как проклятые, чтобы иметь то, что имеют. И вместе с тем работает закон, четко работает, и очень скоро понимаешь, что жить по правилам легче, чем обходить их». – «И я должен поверить, что все армяне, живущие там, пребывают в эпицентре цивилизации?» – вновь съязвил я. – «Я и этого не говорила. Есть армяне, живущие внутри общины, у них свои традиции, свой быт, свое местечковое мировоззрение, а есть живущие вне. В них не сразу даже распознаешь армянина. Легче всего ассимилируется новое поколение. Хорошо это или плохо, но положительная сторона нашей жизни в том, что можно позиционировать себя, как считаешь нужным». – «Община помогает вновь прибывшим соотечественникам?» – «Не сказала бы, что так уж помогает.
Вот еврейская община, действительно, помогает своим. Совсем недавно приехали две знакомые девушки из Израиля, и община оплатила их учебу в университете. Девушки учатся и попутно зарабатывают, что идет на их карманные расходы. Главная задача общины не бить себя в грудь, заявляя о перипетиях своей истории, а помогать достойным представителям нации, поддерживать во всех сферах. Это у них как национальная программа. Наших же вновь прибывшие соотечественники скорее раздражают, чем радуют. Как в Москве говорят – «понаехали»? Вот и там, бывает, сталкиваешься с таким отношением со стороны своих же». – «Не больно любим мы друг друга. Ну, а исконные американцы, с ними как?» – «Внешне все нормально. В Америке, как тебе известно, все доброжелательно улыбаются друг другу: «Hi!» Но настоящего сближения, дружбы или добрососедских отношений в нашем понимании нет. Ближайший сосед может запросто позвонить в полицию, если что-то в твоем поведении покажется ему подозрительным. Например, куришь в неположенном месте. Вообще, борьба с курением повсеместная. Я сама не курящая, но недавно по этому поводу высказалась. В стране, где яростно защищают всевозможные права и свободы, порой недоступные воображению, некому защитить права курящих, ставших изгоями. Правда, стали выпускать сигареты без табака, смолы и дыма. Для куража. Такие даже в общественных местах можно курить. Но есть штаты, где курят свободно, в основном европейцы. Кстати, они более общительны, и найти с ними точки соприкосновения легче».
Непридуманные проводы
Много было встреч в конце августа. Но время летит. Не летит, а скорее, ускользает. Незаметно подкрался сезон проводов. В ушах до сих пор самолетный гул, а в глазах размытые в раскаленном воздухе очертания медленно выруливающих на взлет лайнеров. Много мест в мире, где хочется побывать, не мимолетно, не в качестве туриста, а как полноправный житель планеты. Увы, кругом границы, и все не пересечь, жизнь отмерена. Как часто повторяет один мой друг, художник, надо было родиться либо раньше, либо позже, либо не в этой стране. Наше поколение захватило период между двумя странными временами, не успев развернуться в первом и подустав во втором. Биографию не перепишешь. Да и неведомо, как бы сложилась она при других обстоятельствах. Счастье – штука капризная, и человек вечно не удовлетворен. Кто сказал, что, родись ты в Париже, был бы непременно счастлив? Если вдуматься, одна жизнь, со всеми ее приседаниями, прыжками и кульбитами, мало отличается от другой. Так думал я, выходя из аэропорта и направляясь к автостоянке.
Ба! Вот так встреча! Школьный товарищ, прорезая знойный воздух, идет навстречу, идет легко, беззаботно, будто парит в невесомости, не касаясь ногами асфальта. Постарел, поседел, а черты лица те же. «Здравствуй, –говорю, – Костя». А он мне: «Здравствуй, дорогой». И порывается обнять меня, да духота такая, что лучше не касаться друг друга. «В дальние страны?» – спрашиваю. – «В очень дальние», – отвечает. – «А помнишь, – говорю, – классе в седьмом мы с тобой придумали несуществующий остров в океане с населяющим его несуществующим народом. И язык этого народа придумали, и даже алфавит». – «Как не помнить. Мы еще письма друг другу на этом языке писали». – «Райский уголок, красивый мир, красивые люди – все здоровы и все счастливы… А куда летишь и почему без багажа?» – «Как раз туда, – смеется он. – В райский уголок. На что мне там багаж?». – «Надолго?» Он не ответил, смотрел мне какое-то время в глаза, затем обронил «увидимся», махнул рукой и поплыл себе дальше. «Ты хоть напиши мне, сукин сын!» – Я выкрикиваю ему вдогонку свой интернетовский адрес. А он поворачивается, снова машет мне рукой и растворяется в толпе.
Через три дня узнаю у другого нашего товарища, что Костя-то, оказывается, умер год назад. Кого он навещал, по кому соскучился в этом мире, не ведаю. Но если, и есть что-то вне этого мира, то не исключено, что прав Костя и все мы увидимся в том райском уголке, где заканчиваются бесконечные и неуемные человеческие скитания и поиски.
Руслан Сагабалян
Поставьте оценку статье:
Всего проголосовало 14 человек
Оставьте свои комментарии