Родина армян – Армянское нагорье

Религия

Пантеон древних армян состоял из двух пластов. Сведения о более древнем из них дошли до нас в национальном пре­дании, записанном раннесредневековыми авторами, в частности армянским историком V в. Мовсесом Хоренаци. Во главе пантеона – Хайк, прародитель и эпоним армян и Армении. (Само­название армян – «хай».) Хайк предстает как великан, охотник-луконосец. Его именем древние армяне назвали созвездие Орион. В качестве эпонима народа и страны Хайк связан с легендой, суть которой – в постепенном освоении им же и его потомками Армянского нагорья, с наречением его гор, рек и озер, а также наречением в процессе основания городов, посе­лений и областей их именами.

На пути Хайка становится Бел, месопотамское враждебное божество, стремясь поработить его и его народ. Однако в еди­ноборстве Хайк пронзает его насквозь стрелой из своего огром­ного лука.

Из потомков Хайка наиболее яркая легенда связана с богом умирающей и воскресающей природы Ара, о котором упоминает и Платон. Это армянин, побывавший в подземном царстве. Ле­генда связывает Ара, как это обычно для таких богов – Адониса, Таммуза и др., с женщиной. Здесь это Шамирам-Семирамида, которая, полюбив, но не добившись его, становится причиной его гибели и пытается его воскресить.

В состав древнеармянского пантеона богов вошел и Торк (соответствие хетто-хурритского божества Тарху), в легенде которого, однако, имеются также элементы греческого Циклопа.

Второй пласт древнеармянского пантеона носит весьма сильный отпечаток иранского мира, с которым армяне начали соприка­саться уже в VI в. до н.э., тесно общаясь с мидийцами, персами и, далее, парфянами. «Обычаи мидийцев большей частью те же, что и у армян, по причине сходства их стран», – утверждает Страбон. «Мидийцы и армяне почитают все священные обряды пер­сов», – отмечает тот же автор. Анализируя позицию армян по от­ношению к римлянам, Тацит замечает, что «по месту обитания, по сходству в нравах, наконец, из-за многочисленных смешанных браков они были ближе к парфянам». Существенная часть древнеармянской лексики заимствована из парфянского языка.

Религией иранского мира был зороастризм, вера в господство двух начал, доброго и злого. Первое начало воплощал Ахурамазда (более поздняя форма имени Ормазд), верховное божество, второе – Ангра-Манийу, позднее Ахриман, «злой дух». Внешне армянский пантеон был сходен с иранским, здесь встречаются те же теонимы, но при этом имелись и существенные различия. Так, злой Ахриман непрерывно сражался с добрым богом Аху- рамаздой, тогда как почитаемый армянами Арамазд не имел подобного противника. Дуализм, свойственный зороастризму и составлявший его главную черту, в Армении не нашел почвы.

Арамазд – верховный бог армян, «великий и могучий», «тво­рец неба и земли», он дарует изобилие и плодородие. Главный храм Арамазда находился в Ани-Камахе, на западе Армении, на берегу Евфрата (там же были и гробницы армянских царей).

Богиня Анахит считалась «славой и спасительницей нашего народа», «матерью всех добродетелей, благотворительницей всей человеческой природы», «ею держится и живет наша стра­на Армянская». О том, каков был характер поклонения Ана­хит, рассказывает Страбон: «В особом почете культ Анаитиды у армян, которые в честь этой богини построили святилища в разных местах, в том числе и в Акилисене. Они посвящают здесь на служение богине рабов и рабынь. Однако знатней­шие люди племени также посвящают богине своих дочерей еще девушками. У последних в обычае выходить замуж толь­ко после того, как в течение долгого времени они отдавались за деньги в храме богини, причем никто не считает недостой­ным вступать в брак с такой женщиной». Если отталкиваться от имени, то ар­мянская Анахит была сродни иранской Ардви-Сура Анахите.

В Армении, как и во всем иранском мире, был широко распространен культ сына Ахурамазды, Михра – бога огня. В его честь воздвигались храмы с неугасимым огнем. С Михром связано было поклонение Солнцу и Луне.

Промежуточное место между бессмертными богами и людьми зани­мали герои. В Армении наиболее почитае­мым среди них был Вахагн, сражавшийся и поражавший драконов. Образ Вахагна был порожден иранским Вэрэтрагной и ин­дийским Индрой.

Армянский пантеон (выше были пере­числены только наиболее значительные бо­жества) лишь в самом общем смысле был сходен с общеиранским; при совпадении имен божеств их атрибуты были далеки от тождества, и эти различия отчетливо проявились в эпоху эллинизма. Македонское завоевание обеспечивало простор для распространения греческой культуры в самом широком диапазоне: речь идет о языке, литературе, искусстве и, конечно, религии. В результате местные божества в той или иной степени слились с греческими. Так, Ахурамазда оказался одновременно и Зевсом, а Вэрэтрагна повсеместно трактовался как Геракл (Геркулес). Сказанное в полной мере относится и к Армении, но здесь сразу же выявились местные особенности. Если в Иране Анахита Ардви-Сура отождествлялась с Афродитой (Венерой), то для армян Анахит была Артемидой (Дианой). Михра в Иране уподобляли Аполлону, в Армении же он трактовался как Гефест. Но у армян имелся собственный Аполлон в лице бога Солнца Тира, Афродита же была отождествлена с богиней любви Астхик.

Изображения богов выставлялись в храмах. Римский автор рассказывает, как солдаты Антония разбили золотую скульптуру Анахит в ее главном храме и разделили обломки между собой. Но на том же месте было установлено новое изображение. Отож­дествление армянских божеств с греческими позволяло достав­лять их изображения издалека. Мовсес Хоренаци повествует о том, как царь «Арташес» (в действительности Тигран II) перевез в Армению «отлитые из меди и позолоченные статуи» Артемиды, Геракла и Аполлона. Верховные жрецы из рода Вахагна устано­вили Аполлона и Артемиду в Армавире, а Геракла – у себя на родине, поскольку отождествляли его с Вахагном, их родона­чальником. Тот же автор перечисляет и другие изваяния, достав­ленные царем в Армению, – Зевса, Афины, Гефеста, Афродиты. Рядом с такими скульптурами в храмах выставлялись изображе­ния приравненных к богам армянских царей.

Религия древних армян не была чем-то застывшим, она посто­янно развивалась; наши же сведения относятся к той стадии ар­мянского язычества, которая непосредственно предшествовала распространению и конечной победе христианства, т.е. к эпохе эллинизма и к первым трем векам новой эры.

Городская жизнь

Как уже было сказано, одним из важнейших последствий македонского за­воевания оказалось появление и бурное развитие эллинистического города. Это в полной мере прояви­лось и в Армении – панорама армянского урбанизма вырази­тельна и многообразна.

Уже в урартский период истории были освоены многие тради­ции городской жизни и городского строительства, но затем, по-видимому, эти традиции почти прервались. В период, непос­редственно предшествовавший македонскому завоеванию, Ар­мения приобщилась к городской жизни лишь в небольшой сте­пени. В эпоху же эллинизма наблюдается бурный рост городов, в большинстве случаев на новом месте, с привнесением новых порядков. Этот процесс начался в III в. до н.э., в период правле­ния Ервандаканов, продолжился при Арташесе I и особый раз­мах приобрел при Тигране II, причем охватил не только собственно Армению, но и страны, вошедшие в созданную им империю. Города нарекались, как правило, династическими именами: Аршамашат, Тигранакерт, Арташат и т.д.

Перемещение огромной, в этническом отношении пестрой мас­сы людей имело целью заселение прежде всего новых городов. В эту эпоху на Востоке утверждается специфически греческое понятие «синойкизм» – заселение нового города путем передачи ему части жителей старых городов и обеспечение последующего совместного проживания. Незави­симо от побудительных причин, ма­кедонское завоевание способство­вало сближению и смешению куль­тур, взаимному культурному обме­ну, что имело огромные благодат­ные последствия, в частности для армянской культуры. И эти куль­турные контакты осуществлялись в первую очередь в городе.

Города оказались причастны к культурному обмену и в другом от­ношении. Через города проходи­ли важнейшие пути международ­ной торговли. Следует думать, что перевалочные пункты иноземных и местных товаров основывались в городах, а это предполагает бо­лее или менее длительное пребы­вание здесь чужестранцев, участни­ков этой торговли. Это обстоятель­ство неизбежно способствовало обмену культурными ценностями.

Новые города в Армении закладыва­лись по предварительно разработанно­му плану, с учетом градостроительной практики греко-римской античности. Яр­ким примером тому является основание Арташата. Плутарх связывает это собы­тие со знаменитым Ганнибалом, закля­тым врагом Рима. Потерпев полное по­ражение в своей антиримской политике, он нашел пристанище при дворе Арташеса I. Ганнибал «дал ему множество полезных советов и наставлений. Между прочим, он приметил местность, чрезвычайно удачно расположенную и красивую, но лежавшую в запустении, и, сделав предварительные наметки для будущего города, позвал Артакса (Арташеса), показал ему эту местность и убедил застроить ее. Царь остался доволен и попросил Ганнибала, чтобы тот сам взял на себя надзор над строительством. Возник большой и очень красивый город, которому царь дал свое имя и провозгласил столицей Ар­мении». Личное участие Ганнибала в этом предприятии может быть оспоре­но, главное в этой пространной цитате – характеристика Арташата с гра­достроительной точки зрения, а это обстоятельство не может быть поставле­но под сомнение. Страбон характеризует армянскую столицу как «благо­устроенный город». Когда в 58 г. римский полководец Корбулон овладел городом, он его предал огню. Но когда император Нерон торжественно признал Трдата I царем Армении и короновал его, он отправил в Арташат архитекторов и мастеров, чтобы они участвовали в восстановлении столицы. Город украсили колоннады и памятники, отмеченные «невиданной в стране роскошью», отмечает древний историк.

Эллинистический город немыслим без театра, греческие акте­ры играли и в Тигранакерте, и в Арташате. Плутарх свидетельству­ет, что Тигран II возвел в своей новой столице театральное здание и пригласил на его открытие многочисленных греческих актеров. И он же рассказывает о постановке трагедии Еврипида «Вакханки» в царском дворце Арташата, в присутствии как армянского царя Артавазда II, так и парфянского царя Орода. Оба правителя отмечали победу над римским полководцем Марком Крассом. Во время действия вошел парфянский сатрап Силлак и швырнул по­середине зала отрубленную голову Красса, посланную сюда с по­ля битвы при Каррах. А актер Ясон поднял эту голову и произнес соответствующую реплику: «Только что срезанный плющ – нашей охоты добычу счастливую – с гор несем мы в чертог!». Вряд ли можно предположить, что Плутарх имел в виду лишь придворных актеров, они играли, возможно, и в местном городском театре.

Трудно, конечно, допустить, что, помимо переселен­цев-греков и некоторой части знати, зрители понимали греческую речь, но один из них владел языком в совер­шенстве и более того – был известен как сочинитель трагедий, од и исторических повествований. Это были произведения на греческом языке и принадлежали они царю Артавазду II, сыну Тиграна II. Пройдут годы, их автор окажется в плену у римлянина Марка Антония, закованный в золотые цепи, примет участие в его три­умфе и погибнет, став жертвой злобного каприза супруги Антония, Клеопатры. Но сочинения его останутся в ли­тературном обращении, по крайней мере, еще два сто­летия.

Греческий язык распространялся в Армении также через посредство надписей на камнях. В Армавире ут­вердилась, по-видимому, греческая колония, и с ней свя­зано появление 7 высеченных на камне надписей на греческом языке (рубеж III – II вв. до н.э.). Здесь и об­ращение к царю Ерванду в форме письма, и отрывки из стихов, которые подражали Еврипиду, и другие литера­турные тексты. В надписи, обнаруженной в Апаране (50 км к северу от Еревана), говорится о дарении земли знатному лицу из рода Гнуни. В надписи из крепости Гарни царь Трдат I повествует о своей строительной деятельности. А среди развалин Тигранакерта была об­наружена пространная надпись, содержащая указ ар­мянского царя городской общине.

Армянские монеты чеканились с греческими леген­дами, и благодаря этому если не язык, то, по крайней мере, греческое письмо становилось обиходным явлением. Сле­дует думать, что именно в период эллинизма греческий язык, соответственно и письмо, приобрели распространение в делоп­роизводстве. Но здесь греческий должен был конкурировать с арамейским, языком семитского происхождения, который, начи­ная с эпохи Ахеменидов, был основным деловым языком для всего Ближнего Востока и выходил далеко за его пределы. Тому вещественное свидетельство – межевые камни царя Арташеса I с текстами на арамейском языке и другие арамейские надписи.

Греческая культура распростра­нялась в Армении в виде скуль­птурных творений. Таковы голова богини Анахит, найденная в горо­де Сатале (Армения Малая), или торс Афродиты-Венеры, обнару­женный при раскопках Арташата. И наконец, в эпоху эллинизма Ар­мения приобщилась к греческим архитектурным нормам, наиболее ярким результатом чего оказался храм в Гарни (I в.), дошедший до нас в развалинах и полностью вос­становленный в 1969 – 1974 гг. Рядом с храмом баня, пол которой укра­шен великолепной мозаикой с гре­ческими надписями.

Римское влияние на армянскую действительность было ино­го характера. Общаясь с римлянами в течение пяти столетий (начиная с IV века можно говорить уже не о Римской, а о Визан­тийской империи), армяне имели возможность в полной мере оценить мощь имперской военной машины и испытать на себе ее действенность. Они могли в подробностях ознакомиться с разнообразными приемами римской дипломатии. К концу I в. до н.э. наладились на время и торговые связи с Римом. Но если в сфере международных отношений армянам пришлось усвоить некоторые римские понятия (например, статус «союз­ника и друга римского народа», т.е. вассала), то, за исключени­ем недолгого периода, когда в стране был установлен режим им­перской провинции, существенной ломки в общественно-экономичес­кой и культурной сфере не пос­ледовало.

Латинская культура не остави­ла в Армении глубоких следов. Сохранившиеся в Армении ла­тинские надписи исходят от приш­лых римлян, а не от армян.

В период эллинизма выявились многие черты родства и с пар­фянской культурой, но здесь име­ет место не влияние, а скорее раз­витие в границах пока еще относительно единого культурного круга. Определяющими в армянской культуре продолжали оста­ваться ее самобытные черты.

Гагик Саркисян

Карен Юзбашян

Продолжение следует