№ 12 (218) Июль (1-15) 2013 года.

Опасные зигзаги и откаты Эрдогана

Просмотров: 4634

Июньские массовые протесты в Турции по аналогии с событиями в арабском мире уже назвали «турецкой весной». Не менее модным стало сравнение антиправительственных выступлений в этой стране с российским протестным движением. Это тем более удобно, что президент Владимир Путин и турецкий премьер Реджеп Тайип Эрдоган демонстрируют высокий уровень взаимного доверия и личные симпатии друг к другу. Однако подобные упражнения в сравнительной политологии хотя и выглядят эффектно, являются поверхностными. Просто потому, что любые «погодные явления» в политике порождены совокупностью уникальных причин и предпосылок. И турецкий случай здесь не исключение.

Повышенный интерес к Турции, ее внутренней и внешней политике легко объясним даже вне всякой привязки к июньским протестам. Превращение Турецкой Республики в региональную державу с самостоятельной внешней политикой – один из важнейших итогов уходящего десятилетия. Это стало возможным благодаря трем основным факторам: бурному экономическому росту Турции в последние годы (ВВП этой страны достиг одного триллиона долларов, доходы на душу населения выросли втрое), фундаментальным сдвигам в политическом ландшафте страны, где уже более десяти лет доминирует Партия справедливости и развития, и серьезному переосмыслению внешнеполитических приоритетов. Турция стала одним из наиболее интересных государств Евразии, которое стали рассматривать как посредника между турбулентным Востоком и демократическим Западом. Когда в 2002 году Партия справедливости и развития, победив на парламентских выборах, впервые сформировала правительство, у многих наблюдателей в оценках присутствовал определенный алармизм. Тогда партия Эрдогана стала первой за 16 лет политической силой, которая получила возможность проведения своего собственного курса самостоятельно, не вступая в блоки с другими объединениями. При этом партия имела репутацию «умеренно исламистской силы», а Эрдогана рассматривали как ревизиониста, способного к тотальному пересмотру принципов Кемаля Ататюрка во внешней и во внутренней политике. Остроты ситуации добавляла история с судимостью Эрдогана (он был осужден за пропаганду исламистских взглядов и в 1999 году провел в тюрьме 4 месяца). Из-за этого, несмотря на безусловное лидерство в партии, Эрдоган стал премьером лишь в марте 2003 года. И для разрешения этой коллизии потребовалась корректировка законодательства. Забегая вперед, скажем, что Эрдоган и его партия трижды подряд выигрывали парламентские выборы (последний раз в 2011 году). За всю историю Турецкой Республики это удавалось только Аднану Мендересу (1899-1961) – в 1950, 1954 и 1957 гг.

Однако действительность оказалась намного сложнее умозрительных схем. В самом деле, Эрдоган разрушил некоторые знаковые табу, существовавшие во времена кемалистов. И если раньше турецкая политика ориентировалась на стратегическое партнерство с США, а сама Анкара играла роль младшего партнера Вашингтона в НАТО, то после 2002 года была сделана заявка на более диверсифицированную политику. Серьезнейшей коррекции в последние годы подверглась роль Турции на Ближнем Востоке. Этот процесс зашел настолько далеко, что даже целый ряд экспертов из Израиля заговорили о «холодном мире» в двусторонних израильско-турецких отношениях, а по части риторики турецкий премьер уже давно переплюнул многих профессиональных критиков и оппонентов Еврейского государства. При этом Анкара даже попыталась заявить претензии на лидирующую роль в арабском мире. Впрочем, эта амбициозная цель слишком далека от практического выполнения. И дело тут не только в сложном историческом контексте арабско-турецких отношений. Ведь даже сам арабский мир далек от единства, свидетельством чему продолжающееся противостояние в Сирии. За последние 10 лет турецко-сирийские отношения пережили потрясающие кульбиты. И если начинались они с капитальной «перезагрузки», дававшей повод для оптимистических прогнозов (в 2004 году президент Башар Асад впервые в истории посетил Турцию), то сегодня Анкара вовлечена в гражданское противостояние в Сирии, последовательно поддерживая противников действующей власти.

При этом диверсифицированная политика Эрдогана не стала синонимом антизападной. Она стала более многоцветной, что продемонстрировала позиция Анкары относительно американской операции в Ираке (2003). Тогда Турция не допустила войска США на свою территорию, чем ограничила оперативные возможности американцев и их союзников во время иракской кампании. В 2008 году, несмотря на то, что Турция не поддержала позицию России в «пятидневной войне», среди членов НАТО ее подход отличался большей аккуратностью и сбалансированностью. В нем напрочь отсутствовала жесткая риторика и дидактизм в отношении к Москве. Именно тогда премьер-министр Турции Реджеп Тайип Эрдоган предложил свою инициативу «Платформа стабильности и сотрудничества на Кавказе». Несмотря на активнейшую экономическую кооперацию с Грузией и признание ее территориальной целостности, Анкара всегда оставляла «абхазское окно» открытым. Так, в 2009 году в Сухуми побывал даже заместитель министра иностранных дел Турецкой Республики Унал Чевикоз.

Но при этом Эрдоган сделал вступление в ЕС стратегической линией Анкары. В 2004 году турецкий премьер впервые посетил Грецию, хотя Анкара и Брюссель сломали немало копий по поводу Кипра (греческая часть острова входит в ЕС, признается ООН, но не признается Турцией, которая, напротив, поддерживает непризнанную мировым сообществом Турецкую Республику Северного Кипра). Однако какой бы трудной ни была интеграционная дорога, Анкара немало сделала для того, чтобы соответствовать европейским критериями.

Кстати говоря, Эрдоган и его партия не стали отбрасывать то, что было удачно апробировано их предшественниками. Так, в случае с Кавказом Москва и Анкара, пережив драматическое отталкивание в период первой чеченской кампании, смогли найти общие точки к концу 90-х годов. Этому сильно способствовал визит тогдашнего главы правительства Турецкой Республики Бюлента Эджевита в Москву в ноябре 1999 года. В 2008 году (то есть уже в период премьерства Эрдогана) Россия стала самым крупным партнером Турции с торговым оборотом в 38 млрд долларов США, опередив Германию – страну, бывшую до этого многолетним партнером Турецкой Республики № 1.

Не менее противоречивой оказалась и внутренняя политика Эрдогана. Экономисты заносят ему в актив успешную денежную реформу 2004-2005 гг., борьбу с инфляцией, строительный бум и рост инвестиций. Однако, по справедливому замечанию известного американского эксперта и разведчика Грэма Фулера, «после десяти лет пребывания Эрдогана у власти коррупция выросла. Несмотря на головокружительный экономический рост, для многих турок социальные условия ухудшились, и, прежде всего, увеличился разрыв между богатыми и бедными. Эрдоган манипулирует средствами массовой информации, используя экономические рычаги для получения выгодной картинки. Но обозреватели среди турецких журналистов, включая и тех, кто пишет на английском языке, начали кусаться».

Но, пожалуй, самый важный сюжет в контексте турецкой внутренней политики может быть определен, как «Эрдоган и демократия». Сегодня многие авторы (в особенности на Западе) говорят об усилении личной власти турецкого премьера и о провале демократии как важнейших предпосылках для турецкого протеста. При этом особенно подчеркивается такая составляющая массовых выступлений, как защита светских идеалов от «исламиста-ревизиониста» Эрдогана. Между тем, здесь открывается важный парадокс, характерный для «турецкой модели». В разговорах о светскости и демократии многие авторы как-то упустили тот факт, что долгие годы прозападный выбор Турции и светский характер ее государственности обеспечивался авторитарным стилем управления, заложенным еще во времена Кемаля Ататюрка. Значительная роль военных (которые меняли правительства при малейшем подозрении его в «исламизме») была краеугольным камнем и натовского выбора, и секуляризма, и модернизации. В этой связи нелишне вспомнить и опыт упомянутого нами Аднана Мендереса, который был смещен в результате переворота 27 мая 1960 года. Между прочим, сам Эрдоган был членом Партии благоденствия Неджметтина Эрбакана, занимавшего пост премьер-министра в 1995-1997 гг. В 1997 году Эрбакан под давлением военных покинул свой пост, а сама партия была запрещена. В 2001 году та же участь постигла ее преемницу – Партию добродетели (на основе которой возникла нынешняя правящая партия Турции). Таким образом, сама победа Партии справедливости и развития в 2002 году стала во многом общественным запросом на демократизацию, а также на ревизию строгих кемалистских принципов.

Начиная с 2003 года турецкое правительство сделало немало для демократизации и демонтажа военного «абсолютизма». 12 сентября 2010 года в Турции прошел референдум, по итогам которого были внесены 26 изменений в Основной закон Турецкой Республики. 58% участников голосования поддержали проект реформы, предложенной правящей Партией справедливости и развития, 42 % высказались против поправок. Изменения были направлены на приведение Конституции в соответствие со стандартами ЕС (ограничено влияние армии на общественную жизнь, в частности уменьшена роль военных трибуналов). Казалось бы, вот она, долгожданная дорога в царство свободы и демократии. Однако не все так просто. Почувствовав определенный ресурс общественной поддержки и вкус к власти, правительство «умеренных исламистов» стало тяготиться конкуренцией. Все чаще в риторике Эрдогана стали звучать слова, позволяющие рассматривать его подходы, как «делегативную демократию», то есть рассмотрение доверия на выборах, как полного карт-бланша для проведения внутренней и внешней политики. Отсюда и отмечаемое многими высокомерие (не без оттенков некоторого мессианства) турецкого премьера, проявившееся во всю мощь в истории с парком Гези в центре Стамбула и массовыми выступлениями в июне 2013 года.

Сегодня обозреватели, пишущие о Турции, едины во мнении: Эрдогану противостоят крайне противоречивые силы. Это и кемалисты, и левые (которые вряд ли могут считаться стратегическими союзниками поклонников Ататюрка), и представители этнических и сексуальных меньшинств. Однако своего слова еще не сказала стихия «базара и мечети», о которой не стоит забывать, предвкушая провал «исламиста-премьера» и успех ценностей западной демократии и светскости. То, что турецкая элита столь рьяно дрейфует в сторону от Израиля и выражает симпатии палестинцам – это следствие, среди прочего, и определенных общественных настроений. Не стоит забывать, что помимо Стамбула и крупных городов есть еще и глубинка, для которой «лайт-исламист» Эрдоган является слишком умеренным и светским. Не оправдывая действия премьера и его растущие авторитарные замашки, стоит иметь в виду, что по части европеизма и западничества он впереди значительной части турецкого общества. Если под таковым не иметь в виду участников акций на Таксиме. И, кстати говоря, все 10 лет этот фактор турецкий премьер использовал и в диалоге с Западом, и в общении с собственными интеллектуалами и политиками. Похоже, сегодня этот инструмент уже не столь эффективен.

В какой степени события в Турции смогут отразиться на ситуации на Кавказе? Здесь можно вести речь о нескольких форматах. Самым уязвимым для заимствования турецкого опыта является Азербайджан. Во-первых, значительное количество этнических азербайджанцев обучаются в турецких вузах и сегодня получают возможность воочию наблюдать протестную динамику, в которой у молодых немалая роль. Во-вторых, осенью нынешнего года в прикаспийской республике пройдут президентские выборы, первые после принятия конституционных поправок о снятии ограничений по количеству легислатур для одного лица. Все это превращает кампанию отнюдь не в праздничную прогулку для власти. А ведь летом многие студенты вернутся домой на каникулы... Долгие годы Турция была для Азербайджана примером государственного строительства, выстраивания религиозной политики. После июня 2013 года она становится примером не только для политического класса, но и для разрозненной оппозиции. И это уже совсем не то же самое, что досужие рассуждения о повторении «арабской весны» на Каспии. Здесь связи намного более тесные, а влияние далеко не абстрактное. Что же касается других стран региона, включая и Россию, имеющую в своем составе Северный Кавказ, то турецкое влияние не видится здесь столь значительным. Разве только в случае социально-политического коллапса в Турции по аналогии с Сирией или Ливией. Однако такие сценарии (по крайней мере, пока) кажутся маловероятными.

Таким образом, нынешнее «пробуждение» Турции объясняется сложными трансформациями, которые происходят в стране параллельно. Каждая из них потенциально заряжена нестабильностью, ибо несет в себе серьезные перемены. Один только пересмотр отношения государства к религии или роли армии чего стоит. Не говоря уже о корректировке внешней политики. И практически на каждом направлении мы видим опасные зигзаги и откаты. Европеизация, на которую делал ставку Эрдоган, не увенчалась успехом, а сама вожделенная Европа оказалась в кризисе. Политика «ноль проблем с соседями», оптимистично начавшись с «перезагрузки» с Сирией, Грецией и Арменией, перешла в открытую конфронтацию с Дамаском, застой и стагнацию с Ереваном и тупик по кипрскому вопросу не только с Афинами, Никосией, но и в целом с ЕС. Для светских людей Эрдоган остается опасным исламистом, а для многих мусульман слишком светским. И все это на фоне сложного переосмысления исторической преемственности османского и республиканского опыта. Как говорил незабвенный Михаил Сергеевич Горбачев, «процесс пошел» (в Турции это не один, а многие процессы). Но до логической точки многие начинания не дошли, и даже напротив, развернулись в обратном направлении.

Сергей Маркедонов, приглашенный научный сотрудник Центра стратегических и международных исследований, Вашингтон, обозреватель газеты «Ноев Ковчег»

Поставьте оценку статье:
5  4  3  2  1    
Всего проголосовало 4 человека

Оставьте свои комментарии

Комментарии можно оставлять только в статьях последнего номера газеты