Москва – Ереван: политика – искусство возможного
Двусторонние отношения России и Армении сегодня остались в тени украинского кризиса. О них говорят и пишут по большей части лишь по трем основным поводам.
Во-первых, если речь идет о евразийской интеграции. С января 2015 года Ереван официально присоединился к Евразийскому экономическому союзу (ЕАЭС). Во-вторых, отношения России и Армении попадают в фокус информационного внимания в связи с резонансными трагедиями, когда они проверяются на прочность. Так было во время недавней истории в Гюмри (убийство членов семьи Аветисян военнослужащим 102-й российской базы). В-третьих, о влиянии России на внутреннюю политику Армении в Ереване говорят практически все время просто в силу асимметрии двусторонних взаимоотношений. Не стала исключением и отставка с поста руководителя партии «Процветающая Армения» одного из главных политических тяжеловесов республики Гагика Царукяна. В этом случае многие авторы пытались узреть выгоду Москвы и ее потенциальные подходы к конституционной реформе и будущему избирательному циклу (он стартует в 2017 году).
И если первый информационный повод, как правило, привязан к «дипломатии тостов и здравиц», второй – к критике ограниченности упомянутого выше подхода, то третий является типичным для новых постсоветских государств, склонных преувеличивать фактор Кремля в собственных внутриполитических процессах. Впрочем, ради объективности стоит сказать, что нередко то же самое происходит и в оценках внешней политики западных стран.
Российско-армянские отношения по-прежнему, несмотря на возникающие время от времени эксцессы и сложности, определяют как стратегическое союзничество. Армения – единственная из стран Закавказья, безопасность которой обеспечивается при активном участии РФ. Ереван принимает участие в ОДКБ (Организация Договора о коллективной безопасности). На территории Гюмри, в непосредственной близости от границы с Турцией, находится 102-я российская военная база. При этом российские пограничники вместе со своими армянскими коллегами принимают участие в защите государственных рубежей Армении. Ереван стал участником интеграционных проектов, мотором которых является Москва. Однако весь этот «актив» без учета разносторонних деталей и нюансов недостаточен для понимания того, что собой представляют сегодня отношения двух стратегических союзников. Между тем сейчас, когда все постсоветское пространство переживает масштабное переформатирование, крайне важно увидеть не только очевидные достижения, но и имеющиеся «узкие места». Этот анализ необходим не для поиска черных пятен на Солнце, а для предотвращения возможных сложностей и определения важных направлений для укрепления годами наработанных связей.
В самом начале статьи прозвучало упоминание украинского кризиса. В российско-армянском контексте сегодня – это не дань наступившей экспертно-политологической моде. Динамика во второй по площади и пятой по численности населения европейской стране в последние годы стала не просто важным фоновым фактором для определения приоритетов Москвы и Еревана, как это было ранее в случае с Сирией (Ближним Востоком в целом) или Грузией. Во многом она способствовала формированию нынешнего меню российско-армянских отношений. Ведь эта двусторонняя повестка, возникшая после распада СССР и обретения Арменией независимости, не была раз и навсегда данной. Она менялась под воздействием различных факторов, хотя общий вектор – стратегическое союзничество – сохранялся в течение долгих лет. Как бы то ни было, а нам представляется верной оценка ереванского политолога Гагика Авакяна о том, что «для Армении нынешний украинский кризис начался на пару месяцев раньше, чем собственно для самой Украины, – еще в сентябре 2013 года. Именно тогда президент Армении Серж Саргсян, вернувшийся после однодневного визита из Москвы, заявил, что отныне для Армении приоритет – вступление в Евразийский союз». С этого момента Ереван предпринял последовательные шаги по присоединению к ЕАЭС, преодолевая на этом пути как возражения других членов объединения (особенно Казахстана, не расположенного де-факто признавать в качестве партнера по интеграции непризнанную Нагорно-Карабахскую Республику), так и обычную бюрократическую инерцию. Цель достигнута, но, что называется, «осадок остался». Что мы имеем в виду в данном случае?
Выбрав Россию в качестве важнейшего внешнеполитического приоритета, Ереван никогда не действовал по принципу «или Москва, или Брюссель». Армения развивала экономические отношения с Европейским союзом, стремилась к поддержанию равновесных отношений с Ираном и с США, участвовала в программах НАТО. Даже американские военные высоко отзывались о немногочисленном армянском контингенте в афганском Кундузе. Для этого у армянской дипломатии были свои резоны. Ереван был крайне не заинтересован в том, чтобы Баку монополизировал нагорно-карабахскую тему на Западе (а фактор азербайджанской вовлеченности в энергетические проекты с участием нефтяных гигантов Запада такие возможности давал). Не переоценивая фактор диаспоры (которую сами же ее представители не раз называли «диаспорой одного вопроса», то есть признания геноцида), важно увидеть заинтересованность армянского истеблишмента в окне в Европу и в Америку. И конечно, имея две закрытые границы из четырех возможных, Армения всегда стремилась к экономической диверсификации.
Запрос на многовекторную внешнюю политику значительно усилился после «пятидневной войны» августа 2008 года. Российско-грузинское противостояние и последующее признание Москвой независимости Абхазии и Южной Осетии произвело неоднозначные перемены на всем Кавказе. С одной стороны, РФ усилила свои позиции, впервые четко продемонстрировав готовность не только к жесткому разговору, но и к военным действиям на постсоветском пространстве для защиты своих национальных интересов и сфер влияния. Но с другой стороны, после признания бывших грузинских автономий Москва утратила многие рычаги воздействия и давления на Тбилиси, напротив, подтолкнув Запад к активизации кооперации с Грузией. На сегодняшний день эта страна не получила ПДЧ (План действий по членству) в НАТО. Однако Грузия стала единственным государством Закавказья, подписавшим Соглашение об ассоциации с ЕС. Не стоит забывать и о программах военной переподготовки и пакете «усиленного партнерства» Тбилиси с Североатлантическим альянсом. Все это не означает того, что завтра грузинское руководство решится повторить провальный опыт «блицкрига» против Южной Осетии образца 2004 или 2008 гг. Далеко не факт, что на это пойдет и «Единое национальное движение», если оно вдруг вернется к власти на фоне разочарований в «Грузинской мечте». Но последствия 2008 года в том, что, приобретя Абхазию и Южную Осетию, Москва утратила значительно (хотя и не полностью) влияние на Грузию, а для Армении это не просто сосед, но и один из двух выходов во внешний мир и три четверти всего импорта и экспорта. Разбрасываться такими соседями не смогла бы любая власть в Ереване. И не случайно все три президента Армении стремились разрешать острые вопросы с Тбилиси (а среди них и проблемы армян Джавахети, самого армянонаселенного региона Грузии, и проблемы церковного имущества и прав Армянской Апостольской Церкви в соседней республике) конструктивно и без лишних эмоций. Это относилось и к легислатуре Эдуарда Шеварднадзе и Михаила Саакашвили. Просто в Ереване осознавали: от географии не сбежать и любая российско-грузинская конфронтация (а в августе 2008 года еще никто не представлял вполне, чем она может закончиться) может быть чревата именно для армянских национальных интересов. Во многом здесь же стоит искать корни и пресловутой «футбольной дипломатии», давшей старт очередной попытке нормализации отношений Еревана и Анкары. И каков был промежуточный итог? К 2013 году (то есть моменту решения президента Армении про выбор евразийского вектора) Армения считалась намного более продвинутой по части переговоров с Евросоюзом по сравнению с рядом стран – участниц «Восточного партнерства», таких как Молдова или Азербайджан (которого вполне устраивал имеющийся уровень энергетической кооперации). Украина – отдельная история, поскольку она уже прошла этап парафирования соглашения и готовилась к его подписанию. Тем не менее, как справедливо полагает Гагик Авакян, индивидуальный договор Армении и ЕС включал дополнительные пункты, а его экономическая и политическая части были наиболее обширными среди стран, готовившихся к парафированию документа на саммите в литовской столице.
Однако в случае с Арменией был один аргумент, который перевешивал многие самые рациональные резоны. Речь идет о безопасности в целом и о нагорно-карабахском конфликте в частности. Если Грузия и Молдова (как стороны, проигравшие и потерявшие контроль над территориями де-факто образований) могли себе позволить из тактических соображений опустить эти вопросы, Армения как патрон непризнанной НКР не могла игнорировать данный сюжет. Но в обеспечении безопасности роль России для Еревана была и остается эксклюзивной. Никто в ЕС или США не готов заменить РФ ни военными базами, ни гарантиями безопасности, ни в поддержании режима статус-кво в нагорно-карабахском конфликте.
Добавим к этому контекстуальные соображения 2013 года. Почувствовав угрозу на Украине, которая для Москвы всегда обладала особым неформальным статусом (и правы те авторы и в РФ, и на Западе, которые говорят об экзистенциальном характере украинского вызова), российское руководство поспешило включить весь имеющийся административный ресурс для давления на Армению. Многие вещи Ереван понимал и сам без подсказок извне.
Было ясно, что ЕС не сделает выбора в армяно-азербайджанском споре в пользу Армении, как не сделают его и США. Не делала его и Россия. Но ее гарантии в обеспечении безопасности страны и статус-кво в Нагорном Карабахе были на порядок выше. И только Москва была готова поставить заслон на интервенции в Сирию, где турецкий фактор играл немалую роль и рассматривался среди армянского истеблишмента (и оппозиции) как опасный вызов. В особенности если бы Анкара поддержала американскую политику «наказания диктатора Асада». Но Кремль решил перестраховаться и, теряя Украину (осенью 2013 года еще никто не представлял себе в полной мере последствий этого кризиса), стремился изо всех сил найти точки опоры, зацепиться и задержаться. Итогом этого (можно сказать, и боковым последствием украинского кризиса) стало историческое (без всякой иронии) решение Сержа Саргсяна о евразийском выборе. Политика – искусство возможного. Тезис, применимый не только для большой международной игры, но и для двусторонних отношений асимметричных союзников.
Сегодня (нравится это кому-то или нет) именно этот выбор задает тональность в отношениях Москвы и Еревана со всеми возможными плюсами и минусами. С одной стороны, есть осознание того, что вместо Москвы никто не может предложить Армении что-то более эффективное и работающее. Популистские и абстрактные разговоры о ценностях оставим тем, кто их инициирует. Книжные азбучные истины про «свободу, которая лучше несвободы» и универсальность выборов вряд ли помогут нормализации отношений с Турцией и решению застарелого конфликта с Азербайджаном.
С другой стороны, есть понимание того, что постсоветское пространство резко выросло в геополитической цене. Оно фрагментируется и переформатируется, перестав быть российской вотчиной. Более того, Москва, резко подняв ставки в Крыму и Донбассе, столкнулась де-факто с мощным неприятием ее политики на Западе и отсутствием мощных союзников. Китай и Индия могут с большим удовольствием принимать участие в каких-то социально-экономических проектах (не забывая при этом о собственной выгоде и интересах), но они не рвутся разделить российскую «правду» по тому же крымскому вопросу. Это же относится к Турции, Ирану и другим потенциальным партнерам Москвы в ее «повороте на Восток». Евразийские державы предпочитают статус-кво пересмотру границ, даже если таковой мотивирован и является результатом неадекватной политики Запада. Что в сухом остатке? Союзничество всегда приносит приобретения, если твой союзник бенефициарий. Но оно чревато и издержками, если эти издержки несет твой партнер. И в случае с Россией у скептически настроенных политиков и экспертов в Армении есть опасения оказаться под сенью антироссийских санкций. Опять же ничего личного, просто политический расчет. Как следствие, заинтересованность в раскладывании яиц в разные корзины. От этого Москве никуда не уйти, как бы этого ни хотелось.
В этой связи важной задачей является не только устранение имеющихся шероховатостей в отношении между РФ и Арменией. Сегодня для России крайне важна позитивная динамика на украинском направлении. Не путем сдачи позиций и ухода отовсюду, но хотя бы замедления темпов негативного развития, а еще лучше – посредством длительной «заморозки» конфликта на юго-востоке страны. Еще никогда ранее положение в Закавказье не было в такой степени зависимым от внешних фоновых факторов, как это происходит сейчас. Но сегодня положение таково, что во многом в Донбассе решается судьба постсоветского пространства в целом и отдельных его частей, застарелых конфликтов, интеграционных проектов и их перспектив. Впрочем, констатация этого не означает, что на армянском направлении Москве следует по-прежнему почивать на лаврах и повторять, как мантру, слова об успехах союзничества. Крайне важен содержательный и предметный контакт со всем политическим спектром страны, неправительственными и молодежными структурами. И конечно, к новому избирательному циклу стоит готовиться заранее. Готовиться не только в плане пиара, но и стратегически. Предметом серьезной дискуссии 2017-2018 гг. станет не только вопрос о возможном преемнике Саргсяна, но и о приобретениях и издержках интеграции с Россией и ее евразийскими партнерами. И общими фразами отделаться не получится, как и полагаться всецело только на действующую власть, которая, к слову сказать, как и оппозиция, занимается мониторингом международной обстановки и уточнением позиций и интересов страны.
Сергей Маркедонов, кандидат исторических наук,
доцент кафедры зарубежного регионоведения
и внешней политики Российского государственного гуманитарного университета
Оставьте свои комментарии