Роман Бабаян: День Победы связывает всех бывших советских людей

– Роман Георгиевич, что самое сложное в работе ведущего политического ток-шоу? Легко ли управлять многоголосым хором участников программы, людей с разными, подчас противоположными взглядами, отличающимися в том числе и от Ваших личных симпатий или антипатий? Как Вы определяете темы программ?

– Темы программ диктует информационный поток. Мы всегда ориентируемся прежде всего на новости. Приглашаем на передачу пул экспертов: социологов, политологов, людей, чья позиция нам кажется наиболее интересной и острой. Да, среди наших гостей есть люди, позиция которых не просто не совпадает с моей, но порой и выводит меня из себя. Ну, например, когда человек начинает рассказывать об аннексии Крыма. Это модно сегодня – употреблять слово «аннексия» применительно к Крыму. Начинаешь задавать вопросы: почему аннексия, если решение о воссоединении с Россией было принято на референдуме? Более того, вначале граждане Крыма проголосовали за выход из состава Украины и за образование независимой Республики Крым, и только потом независимая Республика Крым решила вступить в состав Российской Федерации. Где здесь аннексия? Ну там же были, говорят, российские солдаты… Послушайте, но российские солдаты там были всегда. Там находилась и находится база Черноморского флота.

Мне всегда было интересно понять позицию таких людей, разобраться – почему они делают такие заявления. Совершенно очевидно, что некоторые из них просто отрабатывают полученные от кого-то гранты, но есть и такие, которые действительно так думают. Так или иначе, но эта позиция не совпадает с моей кардинально! Объяснить это можно очень просто. Я, в отличие от них, работал в Крыму и до, и во время референдума и все видел своими глазами. Видел слезы на глазах у людей, голосовавших за присоединение к России, разговаривал с абсолютно счастливыми крымчанами, которые до последнего не могли поверить, что воссоединение произойдет и что Крым наконец-то вернется домой.

Нам очень часто в последнее время говорят, что у нас в стране никакой демократии и полный авторитарный режим, зажимают все СМИ, давят инакомыслящих и т.д.

– Вы не согласны с этим?

– Я абсолютно с этим не согласен. Потому что у меня всегда, в каждой программе минимум половина участников – это люди, про которых мы с вами только что говорили. Те, чья точка зрения не совпадает, скажем так, с позицией Российского государства, и они спокойно могут ее высказывать. Я даю им эту возможность, потому что, если мы не будем знать другую точку зрения, будет сложно двигаться дальше. Нужно делать поправки на определенные настроения, которые существуют в нашем обществе. Да, значительно меньшая часть наших граждан думает иначе, чем большинство, но тем не менее такие люди есть… Дадим им высказаться и посмотрим, может быть, удастся когда-нибудь договориться. Хотя, если честно, я в это не очень верю.

– Мне как зрителю кажется, что на всех каналах в качестве «говорящих голов» присутствуют одни и те же люди. Они очень неглупые, компетентные – но давно примелькались.

– Да, мне задают этот вопрос часто. Но пул экспертов в России, так получилось, очень небольшой, человек 50-70. Причем Россия не исключение – в любой стране мира то же самое. Поэтому и складывается впечатление, что одни и те же персонажи ходят из программы в программу, кочуют с канала на канал. В этом есть доля правды. Но трудно найти свежего человека, если его не публикуют, если он не мелькает в СМИ. Я очень часто использую для поиска новых гостей социальные сети, предлагаю людям, которые на меня подписаны: посоветуйте кого-нибудь, назовите мне имена экспертов, чья позиция вам кажется интересной, острой. Если они нам по формату программы подойдут, то мы их обязательно пригласим. Что я имею в виду? Человек не просто должен быть в теме и разбираться в обсуждаемой проблеме, он должен держать удар в жесткой дискуссии. А она на передаче все время жесткая. Есть люди академического стиля, они прекрасные собеседники – в кабинете один на один. Но у нас за свою позицию нужно практически воевать.

– Существует ли конкуренция между Вашей программой и программами Владимира Соловьева и Андрея Норкина на других каналах?

– Конкуренция на ТВ есть всегда. Есть такое слово – рейтинг. Мы его не любим, но тем не менее ориентируемся на него: рейтинг для СМИ сегодня – один из важнейших показателей качества продукта. Напомню, что наша программа идет уже шестой год. Когда мы ее запускали, ничего подобного в России не было ни на одном канале. При всем уважении к коллегам, программа «Политика» с Петром Толстым на «Первом канале» появилась намного позже нашей. Норкин Андрей – тоже. Я на самом деле соревнуюсь только с одним человеком – с Владимиром Соловьевым. Мы знакомы лично, у нас прекрасные отношения, я с уважением к нему отношусь, надеюсь, что и он ко мне. Все рейтинги показывают, что в основном соревнование идет между нами. И с переменным успехом.

– Ваша программа политическая, поэтому давайте говорить о политике. Начнем с Украины. Способен ли, на Ваш взгляд, нынешний президент Украины вывести страну из того кризиса, в котором она оказалась?

– Для того чтобы это сделать, президент страны должен быть человеком самостоятельным и решительным. А мы видим совершенно противоположное. Господин Порошенко не принял еще ни одного самостоятельного решения. Все решения ему кто-то диктует. Есть мнение, что Вашингтон. Я тоже склоняюсь к этой точке зрения.

Украина сегодня оказалась в дурной ситуации. Она, как футбольное поле, на котором играют две команды – американская и российская. А народ в заложниках. Огромное число людей, живущих на Украине, уже от собственной истории отказываются. Когда приезжают представители украинской политической элиты на программу, я у них спрашиваю: у вас дедушки, бабушки, родители воевали в Великой Отечественной войне, у них есть награды – и сегодня в Запорожье, Харькове, Киеве на них могут напасть какие-то отморозки, сорвать награды, например орден Славы, верхняя часть которого – георгиевская ленточка. За георгиевскую ленточку на Украине могут разбить машину, могут избить тебя самого.

В центре Киева стоит памятник генералу Ватутину, который освобождал Киев – они сейчас совершенно серьезно говорят, что этот памятник нужно снести. Героями Украины сделали людей, которые в годы войны сотрудничали с немцами: Бандеру, Шухевича, Орлика… Это же мы не придумали. Мы видим в Киеве людей, которые ходят под черно-красным флагом Украинской повстанческой армии. Миллионы людей на Украине сегодня плюют на свою собственную историю.

Господин Порошенко в этой ситуации может что-то сделать? Ничего он не может сделать. Во время последнего эфира я сказал: сейчас у господина Порошенко есть очень хороший шанс. Было бы здорово, если бы он показал, что он руководитель страны, президент, в конце концов, что он мужик – взял бы и приехал 9 мая в Москву на День Победы. Если бы он это сделал, то многое могло бы измениться. Но он не способен на такой поступок. А сейчас они еще и 9 мая не собираются отмечать как День Победы. И о чем после этого с ними говорить?

– Возможно ли, на Ваш взгляд, примирение России и Украины?

– Думаю, что да, пока еще возможно. Несмотря на то, что украинцы сегодня Россию и русских обвиняют практически во всех смертных грехах, в самой России подавляющее большинство наших людей по-прежнему относится к украинскому народу как к братскому. И соответственно многое им готовы простить. Таков русский характер.

– Сейчас появилась новая проблема – Йемен. В чем, на Ваш взгляд, подоплека начавшегося там военного конфликта, это продолжение «арабской весны»? Как эта ситуация может повлиять на страны Южного Кавказа и Россию?

– Сейчас на территории Йемена решается вопрос, кто будет лидером в исламском мире. Или Исламская Республика Иран, или же Саудовская Аравия. Давайте разберемся. Кто начал эту операцию? В Саудовской Аравии есть группировка так называемых «молодых принцев». Это дети и внуки королей. Дерзкие молодые люди с большими амбициями. К примеру, министру обороны Саудовской Аравии, по-моему, всего 29 лет, и он, начав эту операцию против Йемена, хотел показать, как его страна может решать глобальные проблемы. Но в итоге, как мне кажется, для саудитов все закончится катастрофой. Сейчас по стратегически важному Баб-эль-Мандебскому проливу они каждый день танкерами везут свою нефть на мировой рынок. Если они проиграют войну в Йемене, этот пролив будут контролировать хуситы-шииты, а через них – Иран. А еще давайте вспомним, что буквально на днях закончились переговоры между США и Ираном.

– Да, кажется, началось урегулирование иранской проблемы. Вдруг удалось договориться о свертывании иранской ядерной программы. Президент США обещает снять с Ирана санкции.

– Иран занимает второе место по запасам нефти. Но последние годы страна находилась под санкциями, и эта нефть на мировой рынок не попадала. Если Саудовская Аравия проиграет войну в Йемене, то пролив перейдет под контроль Тегерана, а если с него снимут санкции, тогда через пролив на мировой рынок танкеры повезут уже не саудовскую нефть, а иранскую.

– А как же насчет Южного Кавказа и России?

– С одной стороны, если Иран будет освобожден от санкций и иранская нефть попадет на мировой рынок – нам это невыгодно. Цена на нефть упадет. Но если Саудовская Аравия потерпит поражение в Йемене и первой скрипкой на ближневосточном нефтяном рынке станет Иран, тогда все будет не так плохо. Отношения с Тегераном у нас всегда были лучше, чем с Эр-Риядом, а это значит, что с Ираном можно будет договориться. Правда, есть еще один момент. У Ирана колоссальные запасы газа, а это проблема для Газпрома. Но еще раз повторю, в отличие от саудитов, с Ираном можно будет договориться.

– Насколько ситуация на Ближнем Востоке опасна для стран Южного Кавказа, в частности для Армении?

– Пока не опасна. Опасность представляет только ИГИЛ. От мест, где идут боевые действия с участием боевиков «Исламского государства», до армянской границы не так далеко. Кстати, Иран прекрасно понимает, что одна из причин, почему Европа и США ведут с ним переговоры и более-менее лояльно настроены, – это заинтересованность в том, чтобы именно Иран остановил продвижение боевиков «Исламского государства». И Иран готов это сделать, Иран готов их остановить и сможет это сделать, но для этого надо развязать Ирану руки.

– Роман Георгиевич, Вы – армянин, уроженец Баку, и Вас, я думаю, не может не касаться проблема Нагорного Карабаха. Есть ли «свет в конце тоннеля», возможно ли решение этого замороженного конфликта, перейдет ли нынешняя вялотекущая война в горячую стадию – вот вопросы, которые нас сегодня беспокоят...

– Я думаю, этот конфликт из числа нерешаемых. Для всех сторон, включая те, что вовлечены в него в качестве посредников, лучшее состояние – это то, которое есть сегодня. Шаг влево, шаг вправо – и могут снова начаться боевые действия. Можно, конечно, в Нагорном Карабахе провести референдум, принять решение о воссоединении с Арменией. Как много государств его признают? Это будет означать лишь выход на новый уровень конфронтации. Мне кажется, лучше не бередить эту рану. Понятно, что до бесконечности так продолжаться не может, но пока лучше подождать.

– А почему Косово можно, а Карабаху нельзя?

– Хороший вопрос. Я его несколько дней назад задавал представителю Евросоюза в Боснии и Герцеговине. Я говорю: вот вы говорите, что Крым вышел из состава Украины и присоединился к России и это неправильно, а вот Косово вышло из состава Югославии и не присоединилось к Албании и поэтому вы признали их независимым государством. Но у нас есть такие республики, как Приднестровье, Карабах, Абхазия, Южная Осетия, которые так же, как и Косово, вышли из состава одного государства и не вошли в состав другого, но вы их почему-то не признаете. Почему? Ответа не последовало.

– Вы работали в 54 странах мира, во всех так называемых «горячих точках» как в России, так и за ее пределами. Скажите, что заставляет журналиста снова и снова ехать туда, где идет война?

– В таких местах очень интересно работать. Когда едешь в зону боевых действий, о страхе не думаешь. Хотя, конечно, страшно, мы же обычные люди, такие же, как и все. Как может быть не страшно, если бомбят или обстреливают крылатыми ракетами? Но ты там, внутри событий и об опасности думаешь в последнюю очередь. А думаешь о том, как снять интересную картинку, сделать репортаж и отправить его в Москву. Это безумно интересно. Начинаешь понимать, насколько все это было опасно, только после того, как вернулся уже домой.

– Какое место в Вашей жизни занимает работа? Семья?

– Семья – это серьезная часть моей жизни. У меня трое детей, три сына. Старшему Георгию – 20, среднему Герману – 14 лет, младшему Роберту в мае исполнится 4 года. Без крепкого тыла сложно двигаться вперед. Мне повезло с женой. Мы с ней познакомились, когда я после института пришел на работу в службу информации «Радио России». Это было в сентябре 1991-го, а в 1994-м поженились. Мы несколько лет так и проработали вместе, но потом я ушел на телевидение, а она еще много лет работала на «Радио России». Это сейчас я подолгу бываю в Москве, а еще совсем недавно у меня был другой график: 2-3 дня в Москве, 2-3 недели в командировке. И жена это понимала и терпела. Наверное, потому, что мы с ней из одной журналистской среды и она понимала, что у тележурналиста по-другому быть и не может.

– Откуда родом Ваши предки? Бываете ли Вы в Армении, знаете ли армянский язык?

– Армянский язык знаю плохо, но практически все понимаю. В Армении бываю очень часто, у меня там друзья. Так получилось, что я отлично знаю азербайджанский. Но не потому, что жил в Баку. Если бы я жил только в Баку, то не знал бы и азербайджанского. В Баку все и всегда разговаривали только по-русски. Но я до 5-го класса жил в Сумгаите, куда папу после университета отправили по распределению. Вот там азербайджанский я и выучил.

Дедушка у меня из Геташена, из Карабаха, а родственники все жили в Кировабаде. Папа родился там. Мама – русская бакинка, ее семья переехала в Баку после революции. Мамин отец был солистом Мариинского театра в Петербурге. Трифонов Роман Максимович, меня в его честь назвали. Потом его послали поднимать культурный уровень национальных республик. Вначале в Узбекистан, а потом в Баку. Он стал народным артистом Азербайджана, открыл в Баку Театр оперы и балета им. Кирова, был солистом этого театра, проректором консерватории, заведовал кафедрой вокала. А со стороны отца все из Кировабада, я к ним часто ездил.

– Верите ли Вы в то, что Баку вновь станет таким, каким был в дни Вашего детства?

– Нет, это невозможно. Баку был очень красивый город, с ним у меня связаны прекрасные воспоминания, с тем Баку, откуда я ушел в армию в 1986 году. В июле 1988-го, когда я вернулся после демобилизации, я уже город не узнал. Это было уже после сумгаитских событий. И вообще, любой город – это прежде всего...

– Это люди…

– В первую очередь. А не дома, бульвары и улицы. Уникальность этого города заключалась в том, что там сложилась особая субкультура. Разговаривали друг с другом все исключительно на русском, азербайджанцев там было меньшинство. Все жили дружно. Но потом... Вначале армян выдавили, затем евреи, русские, греки уехали сами. Ну и получилось то, что получилось. Я слышал, что город сейчас очень красивый, что там строят много, красивые дома, но изменились люди. Люди уже совсем другие.

– Этот номер нашей газеты посвящен 70-летию Великой Победы. Чем для Вас лично является этот праздник? Воевали ли Ваши родные, все ли вернулись с войны?

– С маминой стороны все воевали. У жены тоже. Сейчас мы в рамках акции «Бессмертный полк» собираем информацию обо всех наших родственниках, хотим на 9 мая выйти с фотографиями. Есть одна история, она меня потрясла. Родной брат моей бабушки со стороны мамы был политруком артиллерийского полка, который стоял в Белостоке. Это Западная Польша сейчас, а тогда по пакту Молотова – Риббентропа эти территории относились к нам. На 22 июня у них были назначены маневры. Накануне он приехал в Белосток к жене – а утром началась война. Он вскочил, надел форму и уехал в часть. И все, больше его никто не видел. Пропал без вести, жена осталась с трехлетней дочкой. Вместе с ним в полк поехала жена командира части, у нее тоже была трехлетняя девочка, и жена командира оставила ее жене нашего родственника.

Жена нашего родственника была полячкой, это ее спасло на оккупированной территории, на каком-то хуторе ее приютила польская семья, и она смогла с двумя девчонками пересидеть войну, потом какими-то немыслимыми путями выходила из оккупационной зоны и добралась до Баку… После войны, спустя много лет, жена командира нашла свою дочь. Это невероятная история. На сайте Минобороны наш родственник значится как пропавший без вести… Но мама рассказывает, что его портрет все время висел у бабушки над кроватью. И она все время плакала, дня не проходило, потому что не знала, как за него молиться – как за живого или как за погибшего…

Поэтому День Победы для меня – святой день. Была ужасная война, мы понесли чудовищные потери, и забывать об этом ни в коем случае нельзя. Что такое нация? Люди, которые живут на общей территории, но у них должно быть что-то такое, что их связывает. Советских людей – всех – связывает эта война и единая Победа на всех. Если из-под людей выбить это – в кого мы превратимся? Если не в стадо баранов, то просто в определенное число людей, которые живут на таком-то количестве квадратных километров, вот и все.

– Что в жизни Вы цените больше всего? Что для Вас приоритет?

– Человеческую порядочность. Никогда в жизни ты не сможешь ничего сделать, если рядом с тобой не окажется порядочных людей, на которых ты можешь рассчитывать.

Мне кажется, должна быть чистота в отношениях, без этого очень тяжело.

Беседу вел Григорий Анисонян