Москва воспринимает Большой Кавказ как территорию особой важности
События на Украине и на Ближнем Востоке потеснили на второй план события на Большом Кавказе. Впервые после распада Советского Союза произошло присоединение одной части постсоветского образования к другому государству (казус Крыма). При этом, в отличие от Абхазии, Южной Осетии, Нагорного Карабаха или Приднестровья, Крымский полуостров фактически не был непризнанной республикой (в этом статусе он продержался не больше недели).
Данный прецедент спровоцировал самые масштабные противоречия в отношениях между Россией и Западом после завершения «холодной войны». Они оказались настолько глубокими, что политики и эксперты заговорили о новом глобальном противостоянии. Более того, украинский кризис сделал Москву, Вашингтон и Брюссель заложниками. Многие проблемы, по которым Россия и страны западного мира осуществляли взаимодействие (включая и кавказские сюжеты, такие, например, как нагорно-карабахское урегулирование) оказались в «замороженном состоянии». И преодоление ситуации теперь в значительной степени подчинено логике выхода из «битвы за Украину».
Впрочем, разрастание конфликта в Сирии и одновременная угроза интересам России и Запада со стороны так называемого «Исламского государства» (ИГ), запрещенного в РФ, и других джихадистских структур могут способствовать если не стратегическому, то ситуативному сближению Москвы и Вашингтона. Однако и здесь все не так просто. Общая цель – борьба с терроризмом – наталкивается на значительные тактические расхождения (судьба президента Башара Асада и послевоенная реконструкция Сирии).
Но как бы ни развивались украинские и сирийские события, Кавказ по-прежнему остается важным регионом Евразии. Из восьми вооруженных конфликтов шесть произошли на Кавказе. И ни один из них нельзя считать урегулированными. Более того, существуют различные интерпретации того, что считать разрешением этнополитического противостояния. Если для России признание Абхазии и Южной Осетии – это выход из конфликтов, то для Грузии такое решение видится, как оккупация. Если для Армении разрешение противоборства – это самоопределение армянской общины Нагорного Карабаха, то для Азербайджана единственной возможностью является инкорпорирование спорной территории и достижение территориальной целостности страны.
В последние два года значительно усилились тенденции фрагментации общего кавказского пространства. Каждая страна региона сделала свой уникальный внешнеполитический выбор. Если Грузия сначала парафировала, а затем подписала Соглашение об ассоциации с Европейским союзом (параллельно интенсифицируя свои контакты с НАТО), а Армения пошла по пути евразийской интеграции, то Азербайджан продолжает «политику качелей», воздерживаясь от однозначного выбора в пользу того или иного интеграционного проекта. Все это повышает уровень геополитической конкуренции за влияние и доминирование в Кавказском регионе. Тем паче, что двусторонние отношения самих кавказских республик и мирные процессы вокруг застарелых этнополитических конфликтов оставляют желать лучшего.
Роль РФ в кавказской геополитике трудно переоценить. Официальная Москва воспринимает регион как территорию особой важности для своих стратегических интересов. Кремль никогда не провозглашал некой официальной «кавказской стратегии». Однако и без официальных заявлений претензии Москвы на региональное лидерство более чем очевидны. При этом российские действия на Южном Кавказе не нацелены на воссоздание СССР. Москва по большей части обеспокоена сохранением и поддержанием стабильности, понимаемой нередко как стабилизация правящих режимов и как предпосылка мирного внутреннего развития на российском Северном Кавказе.
Кавказские подтексты отчетливо присутствуют и на сирийском направлении политики РФ. Во-первых, еще до того, как Россия провозгласила войну с «Исламским государством», сама эта террористическая структура обозначила нашу страну, и прежде всего Кавказский регион, в качестве одной из своих мишеней. Во-вторых, на самом Северном Кавказе еще в ноябре-декабре 2014 года появились группы, заявившие о своей лояльности новоявленному «халифату». При этом значительная часть северокавказских боевиков, а также выходцев из соседней Грузии (Панкисское ущелье, Квемо-Картли и Аджария), Азербайджана уже воюет в рядах «Исламского государства». Так, одним из наиболее близких персонажей к Абу Бакру аль-Багдади является Тархан Батирашвили (также известный как Омар аш-Шишани), выходец из Панкиси.
В российско-грузинских двусторонних отношениях помимо абхазо-осетинских проблем не менее важна стабилизация ситуации в Ахметском районе Грузии (Панкисское ущелье). В самой Грузии на приграничных с Россией территориях (Ахметский район) в последнее десятилетие основательно укрепились ячейки радикальных исламистов не только благодаря выходцам из северокавказских республик, но и саморадикализации. Эти ячейки стремятся к установлению прочных связей как с террористическими структурами, действующими на российском Северном Кавказе, так и с международными организациями. Согласно оценкам руководителя Фонда интеграции Кавказа и члена Совета старейшин Панкисского ущелья Умара Идигова, в гражданской войне в Сирии в настоящее время участвуют порядка двухсот чеченцев-кистинцев из Панкиси.
Применительно к конфликтам в Закавказье Москва не использует какие-то универсальные схемы. И было бы крайним упрощенчеством рассматривать их в качестве «посреднических противостояний» между Россией и Западом в стиле времен «холодной войны».
В случае с Грузией Россия, не имеющая с этой страной дипломатических отношений, рассматривет Абхазию и Южную Осетию в качестве суверенных государств. При этом в отношении к Азербайджану и Нагорно-Карабахской Республике используется прямо противоположный подход. РФ признает азербайджанскую территориальную целостность и регулярно выступает с осуждением выборов любого уровня, проводимых на сегодняшней нагорно-карабахской территории, неподконтрольной юрисдикции Баку. Россия считает Армению (члена ОДКБ и потенциального участника Таможенного союза) своим стратегическим союзником, однако в то же время она не заинтересована в резком ухудшении двусторонних отношений с Азербайджаном. Причина для такого интереса очевидна: РФ и Азербайджан имеют общий дагестанский участок сухопутной границы и общее Каспийское море, не говоря уже об этнических ареалах, разделенных межгосударственным рубежом. Утратив рычаги влияния на Тбилиси, Москва пытается аккуратно лавировать между Ереваном и Баку. При этом Россия дифференцирует «союзничество» и «партнерство». Последнее (формат двусторонних взаимоотношений с Азербайджаном) рассматривается почти исключительно в формате бизнеса. Другой вопрос, что такой бизнес (включающий и военно-техническое сотрудничество) воспринимается в Ереване с опаской, для которой есть определенные основания (Баку не снял с повестки дня вопрос о реванше за Карабах, а ресурсов для удержания партнера от таких действий у РФ явно недостаточно).
Тем не менее, в отличие от конфликтов в Абхазии, Южной Осетии, Приднестровье или на Балканах, нагорно-карабахское противостояние стало той точкой, где позиции России и США за все годы, начиная с майского соглашения 1994 года о бессрочном прекращении огня, не слишком сильно расходились. Обе стороны (каждая по-своему) были заинтересованы в предотвращении «разморозки» конфликта. Это противостояние, в отличие от всех упомянутых выше, никогда не квалифицировалось на Западе как фрагмент большой геополитической игры между Москвой и Вашингтоном. Против Грузии и Молдовы боролись три де-факто государства, которые поддерживала Москва.
Москва, Вашингтон и Париж на сегодняшний день имеют консенсус относительно т.н. «базовых принципов» нагорно-карабахского урегулирования как основы для будущего мирного решения, в то время как по вопросам о статусе Абхазии и Южной Осетии Россия и Запад занимают диаметрально противоположные позиции. Для Москвы есть реальность, в которой существуют три независимых государства, а для Запада есть «территориально целостная Грузия». При этом некоторые страны – члены НАТО (США, Литва, Румыния) признают факт оккупации абхазской и югоосетинской территории Россией.
Однако есть и свои нюансы. В последние два года резкое ухудшение отношений Москвы с Западом не могло не оказать влияние на ситуацию вокруг Нагорного Карабаха.
Невозможно, разрешая отдельно взятую головоломку, не учитывать внешние контексты. Как следствие, растущая односторонность стран-посредников в их дипломатических контактах со сторонами конфликта. И все это на фоне увеличения количества инцидентов как на линии противостояния в самом Карабахе, так и вдоль армяно-азербайджанской границы.
Общепринято считать, что у России на Кавказе есть два крайних полюса. Если Армения рассматривается как стратегический союзник Москвы не только в отдельно взятом регионе, но и в Евразии в целом, то Грузия видится в качестве самой проблемной страны, с которой отсутствуют общие взгляды на перспективы обеспечения безопасности и интеграционного развития. Грузия, открыв недавно совместный учебный центр с НАТО в Крцаниси, в очередной раз подтвердила репутацию самой прозападной страны Кавказа.
Однако в этой схеме есть свои нюансы, на которые следует обратить внимание. Так, имея общие вызовы в своем пограничье, Москва и Тбилиси, помимо всех расхождений по статусу Абхазии и Южной Осетии, а также перспективам натовского присутствия на Кавказе, обречены на кооперацию в сфере безопасности перед лицом угрозы со стороны джихадистов. И это сотрудничество было в канун Олимпийских игр в Сочи. Не случись украинский кризис, нормализация отношений между двумя странами, стартовавшая в конце 2012 года, получила бы дополнительные импульсы. Причина этого – не абстрактное стремление к примирению с проблемным соседом, а прагматические резоны, усиливающиеся с каждым новым днем сирийского конфликта. Еще не завершен 2015 год, но уже за 9 месяцев Грузия приняла более 1000 беженцев из Сирии и Ирака (а общее количество выходцев из арабских стран в одном только Тбилиси оценивается в 5000 человек).
В свою очередь укрепление изоляции Армении и стратегического альянса между Тбилиси и Баку на основе противопоставления российским интересам чревато «разогревом» нагорно-карабахского конфликта между Ереваном и Баку. Укрепление этого тренда может создать в некоторых политических кругах в Баку иллюзию легкости возвращения Нагорного Карабаха под азербайджанскую юрисдикцию, прежде всего потому, что такое сближение будет соответствовать базовым интересам США и их союзников по продвижению «энергетического и геополитического плюрализма» на постсоветском пространстве посредством минимизации российского влияния. Таким образом, продолжение нормализации и прагматизации отношений с Грузией позволит укрепить (как минимум, не растратить) геополитическое влияние Москвы на Ереван и интерес Армении к евразийским интеграционным проектам. Оно же сыграет свою роль в поддержании выгодного РФ статус-кво в процессе урегулирования нагорно-карабахского конфликта. Как минимум, это позволит не создавать дополнительных рисков на этом направлении и в свою очередь удерживать Большой Кавказ от новой волны международного вмешательства. Это позволяет объяснить сдержанную реакцию Кремля на решение Тбилиси подписать Соглашение об ассоциации с ЕС (наряду с минимальным значением грузинского рынка для России по сравнению с украинской экономикой).
Не все однозначно просто и с Арменией. Во-первых, Ереван, будучи заинтересованным в стратегической кооперации с РФ, не хотел бы минимизации контактов с Западом (прежде всего, ради недопущения монополизации этого сектора внешней политики Азербайджаном). Отсюда запрос армянских элит на внешнеполитическую диверсификацию, что с подозрением воспринимается в Москве. Во-вторых, евразийская интеграция видится в Армении не столько как экономически выгодный проект (скорее здесь есть проблемные места и социальные издержки, если говорить о выравнивании тарифов в Армении и в странах – членах Таможенного союза), сколько как политическая целесообразность. В-третьих, значительный скепсис относительно членства Армении в Евразийском союзе будет подкрепляться финансово-экономическими проблемами России вследствие кризисных явлений и санкционной политики Запада.
Из «биполярной модели» Кавказа явно выпадает Азербайджан. В отличие от Армении, он не заявлял о какой-либо готовности присоединиться к российским интеграционным проектам на постсоветском пространстве. При этом, не видя вступление в НАТО в качестве своей стратегической задачи, Баку привык к выстраиванию своих отношений с Москвой и с Западом по принципу выгоды и национального эгоизма. Все то, что помогает экономическим контактам и обеспечивает диверсификацию внешнеполитических связей, Азербайджан приветствует. Но если такая кооперация не помогает разрешению главного вопроса для прикаспийской республики – карабахского конфликта, – то она либо блокируется, либо старательно обходится.
Очень противоречиво отношение к кооперации с Баку и у самой России. Вопреки популярному на Западе мнению о стремлении Кремля любой ценой расширить число участников проекта по евразийской интеграции, Москва в действительности хотела бы уйти от СНГ как формата, ориентированного на ностальгический ресурс и общее прошлое. Очевидно, что СНГ второго издания по части эффективности будет не лучше первого, поскольку в нем будет отсутствовать не только общность интересов. Более того, в сам фундамент бытия такого проекта будет вмонтирован этнополитический конфликт, способный заблокировать любое начинание.
Таким образом, ситуация на Большом Кавказе остается (и, скорее всего, будет оставаться) серьезным геополитическим вызовом для России и других игроков, имеющих свои интересы в Евразии. У РФ есть немало ресурсов как внутренних, так и внешнеполитических для преодоления негативных трендов. В то же самое время стоит признать, что все эти ресурсы требуют более качественного использования. Вне целостной стратегии кавказской политики, включающей в себя как внутриполитические меры, так и различные внешнеполитические направления (начиная от выстраивания отношений с соседями до сложных контекстов отношений со странами дальнего зарубежья), улучшение ситуации выглядит проблематичным. Впрочем, без изменений в подходах к российским интересам на Кавказе со стороны партнеров Москвы, что означает отказ от демонизации политики РФ, а также понимание рациональных мотивов и действий Кремля, надеяться на позитивную динамику также проблематично. Следовательно, для того чтобы метафора «Кавказ – европейские Балканы» не стала реальностью, требуется посмотреть на этот регион в стратегической, а не сиюминутной перспективе и перестать воспринимать конфликты в нем, как проблему, легко решаемую, зависящую лишь от злой воли того или иного игрока.
Сергей Маркедонов, доцент кафедры зарубежного регионоведения и внешней политики РГГУ, обозреватель «НК»
Оставьте свои комментарии