№4 (279) апрель 2016 г.

Александр Мндоянц: Меня всегда окружала и окружает творческая молодежь

Просмотров: 5743

Александр Мндоянц – известный музыкант, преподаватель, профессор Московской государственной консерватории им. П.И. Чайковского, заслуженный артист РСФСР, лауреат V Международного конкурса пианистов им. Вана Клиберна. Среди его учеников – более 70 лауреатов международных и национальных конкурсов, некоторые из них стали известными концертирующими пианистами. Александра Мндоянца высоко ценят коллеги по цеху, уважают и любят студенты.

– Александр Ашотович, что, по Вашему мнению, характеризует русскую фортепианную школу? Сегодня в музыкальном мире существуют разные мнения, одни считают, что понятие национальной школы устарело как таковое, другие верят в него.

– Русская фортепианная школа, безусловно, есть. Она сильна своими традициями. Корни этих традиций уходят в Европу и ведут к самому Бетховену и его ученикам – Черни, Листу, у которых, в свою очередь, учились музыканты из России. Они-то и заложили основу так называемой русской фортепианной школы.

Эту школу отличает, прежде всего, культура звука, его наполненность и содержательность. Сегодня мы наблюдаем на Западе тенденцию игры «вполсилы», что называется, «не опёртым» звуком. Но ее приверженцы не понимают, что от силы и объема звука во многом зависит степень воздействия музыки на слушателей. Можно привести в пример вокалистов – профессиональный певец даже в piano поет «опёртым» звуком, то есть опирает голос о диафрагму. То же самое и в игре на рояле – нельзя играть поверхностно, «пустыми» пальцами, надо достигать «дна» каждой клавиши. Конечно, выдающиеся западные пианисты владеют настоящим звуком, и именно это выделяет их. Но массовая тенденция, к сожалению, это поверхностное прикосновение, «шептание». Наша задача – научить пианиста не «шептать», а звучать. Звук должен выражать различные эмоции и состояния души. Надо научиться владеть богатой звуковой палитрой.

– Последователи русской музыкальной школы на Западе есть?

– Скорее, на Востоке. Прежде всего, это музыканты из азиатских стран – Кореи, Китая, Японии, лучшие из них ориентируются на нашу школу. В 90-х годах я много работал в Японии и видел интерес японских музыкантов к нашему опыту. Они высоко оценивали достижения русской фортепианной школы, спрашивали о системе музыкального образования, и я даже рисовал на доске таблицы, как она работает – сначала детская школа-семилетка, потом училище, затем вуз и аспирантура. Для воспитания особо одаренных детей в СССР были созданы несколько специализированных школ во главе со знаменитой ЦМШ, в которой помимо штатных педагогов работают также многие профессора Московской консерватории, и я в том числе. Здесь дети обучаются с первого по одиннадцатый класс, а главное, что музыкальные и общеобразовательные предметы проходят в одном месте. К сожалению, сегодня эту систему чиновники от образования пытаются сломать, но мы – педагоги и музыкальная общественность – им активно противодействуем.

В настоящее время многие наши соотечественники разъехались по всему миру и нам же составляют конкуренцию. Мои ученики работают в Германии, в Южной Америке, в США, одним словом, наша школа уже пустила глубокие корни и за рубежом, а впрочем, в каждой стране есть хорошие школы и плохие.

– В музыкальном сообществе Вас называют преподавателем-перфекционистом, почему?

– Я стараюсь во всем добиваться максимального качества. Не терплю халтуру, особенно если она является результатом недоработки или просто лени. Никогда не ругаю ученика за недостаток дарования. Степень дарования у всех разная. Есть очень талантливые ребята, которые схватывают все моментально, пропускают через себя и выдают уже как «свое». Другим необходимо больше времени для освоения материала. С этими учениками приходится заниматься более интенсивно и проявлять больше терпения.

У каждого ученика рояль звучит по-своему. Это как тембр голоса, который у каждого свой. Бывает, что у кого-то звук хуже из-за неправильного прикосновения к клавишам, в этом случае я помогаю преодолеть этот недостаток. Я ничего никому не навязываю, а только подсказываю, подмечаю недочеты и упущения при исполнении произведения. Очень важно грамотно читать ноты, в которых все уже написано, и соблюдать авторские указания. Также я учу учеников читать между строк, они должны видеть не только то, что написал автор, но и то, что за этим стоит.

Музыкальный педагог в какой-то степени выполняет функции театрального режиссера. Есть талантливые актеры, некоторые даже с режиссерской жилкой, но, тем не менее, все слушаются главного – режиссера, который ставит спектакль. Также и в преподавании музыки, фактически мы, педагоги, тоже ставим спектакль, только музыкальный.

– Вы строгий?

– Скорее, требовательный.

– Вы работаете с молодежью, интерес к классической музыке среди молодого поколения растет? Какие они, молодые музыканты сегодняшнего дня?

– Меня радует то, что я общаюсь с ребятами, которые живут музыкой, так же как и я в свое время. Среди моих товарищей было немало творческих личностей, интересовавшихся искусством, литературой. Мы обменивались книгами, бегали на выставки, посещали театральные спектакли. Такие ребята есть и сегодня, правда, времени у них на все это остается меньше из-за чрезмерной загруженности. Меня всегда окружала и окружает творческая молодежь, и с ней я себя чувствую комфортно.

– Вы входите в состав жюри международных и национальных музыкальных конкурсов, оценка жюри всегда объективна? Существуют ли какие-либо общие критерии оценки или каждый «слышит» по-своему?

– Потому жюри и состоит из нескольких человек, чтобы соблюсти объективность, скорректировать мнение, отличающееся от общего. Когда идет прослушивание, случается, что ты отвлекся, что у тебя плохое настроение, и слушаешь «со знаком минус», и обсуждение с коллегами необходимо. Я всегда стараюсь следовать принципу – если есть что сказать в пользу выступающего, он получает этот плюс. Конечно, определенная субъективность имеет место. Это в спорте есть четкие критерии – дальше, выше, быстрее. У музыкантов параметры оценки не так строго обозначены, хотя, конечно, они существуют. Это отношение к звуку, отношение к ритму.

Случается и так, что играют, например, пять человек и все одинаково хорошо, а выбрать из них надо только трех. Вот здесь и возникают самые большие сложности. На детском конкурсе русской музыки в Клину в Музее П.И.Чайковского у меня даже возник небольшой конфликт с организаторами – по моему мнению, в финал выходили не три человека, как было положено по регламенту, а пять. Я пытался уговорить организаторов «пропустить» в финал всех пятерых и призовые разделить между ними. Они не соглашались, ссылаясь на регламент, отсутствие средств. Я был готов заплатить премиальные из своего кармана, что испугало организаторов еще больше, но в результате мы нашли компромисс и все пять человек прошли в финал. Когда речь идет о детях, я стараюсь быть щедрым на оценки и доброжелательным, как можно больше детей охватить вниманием и поощрением жюри, потому что никто не может знать заранее, кто из них станет действительно большим музыкантом. Им может стать тот, кто в этот раз до финала не дошел.

– Вы проводите мастер-классы, как они проходят?

– Я слушаю выступления пианистов, делаю замечания, даю рекомендации. Это как работа скульптора. Когда Микеланджело спросили, как ему удается создавать такие великолепные статуи, он коротко ответил «беру глыбу мрамора и отсекаю от нее все лишнее». И работа педагога именно в этом и заключается – отсекать все лишнее, все не нужное.

– Расскажите о проекте выпуска Антологии советской фортепианной музыки фирмой «Мелодия», который Вы патронируете.

– Это очень интересный проект, его автор – внук композитора Тихона Хренникова, я – художественный руководитель. Фирма «Мелодия» уже выпустила 8 дисков. Хотелось бы выпустить еще 6-7 дисков, но чтобы завершить Антологию, надо искать спонсоров (прежние не могут больше поддерживать проект из-за кризиса). В настоящее время я веду переговоры с одним фондом, который готов нам помочь завершить Антологию. Как ни странно, Антология больше интересует западных музыкантов и любителей музыки. Западные коллеги постоянно спрашивают, будет ли продолжение, и удивляются, что выпущенные диски невозможно приобрести через интернет. Правда, сегодня, говорят, это уже возможно.

– А какая музыка должна войти во вторую половину Антологии?

– Русская фортепианная музыка. Изначально мы планировали записать музыку только советского периода – произведения, созданные с 1917 по 1991 год, и выпустили четыре диска. Потом решили не обижать современных авторов и записали два диска, охватывающих музыку периода с 1991 года по настоящее время. Затем пришла идея заглянуть, что называется, «вглубь веков». Мы сделали запись произведений композиторов XIX века, начиная с двух вальсов Грибоедова. Грибоедов не был профессиональным музыкантом, и главным его творением является гениальная пьеса «Горе от ума», но он был талантлив во всем, к чему прикасался. Его вальсы – настоящие музыкальные шедевры! Я вспоминаю такой случай. Мы жили в одном доме со Святославом Рихтером. Наша квартира находилась этажом ниже. Как-то раз я вызываю лифт, открываются двери, и я вижу Рихтера со своим окружением. Видимо, разговор шел о Грибоедове. И Рихтер в своей неподражаемой манере воскликнул:
«Гениаааальный человек!».

– Знакомство с Рихтером имело продолжение?

– Да, как-то раз в воскресенье днем позвонили в дверь. В дверях стоял Святослав Теофилович Рихтер. Моя мама, открывшая дверь, от неожиданности даже забыла его имя-отчество. «Я слышал звуки музыки и решил, что мой коллега дома, могу я с ним поговорить?» – спросил Рихтер. Я, оцепенев от волнения, вышел к нему. После взаимных приветствий он сказал:
«У меня к вам огрооомная просьба, огрооомная просьба!». Я стал лихорадочно соображать, о чем может попросить этот великий человек простого студента консерватории. Оказалось, что ему нужны ноты пьесы Равеля, название которой я сразу даже не разобрал. Речь шла о пьесе Равеля «Каддишь». Нот не оказалось не только у меня, но и у моих знакомых. Только через несколько лет в нотном киоске я случайно увидел сборник пьес французских композиторов, и в нем была «Каддишь» Равеля, но идти с ними к Рихтеру было уже поздно. К тому же он редко бывал в Москве в тот период.

– Вернемся к Антологии, как Вы отбираете музыку для записей?

– Главный критерий – хорошая музыка и достаточно редко исполняемая. Например, пьесы Даргомыжского. Хотя он и не фортепианный композитор, но мы нашли у него ряд замечательных произведений для фортепиано и включили в Антологию. Таким образом, проект Антологии советской музыки трансформировался в Антологию всей русской фортепианной музыки.

– А кто исполняет произведения, Ваши ученики?

– Не только, в основном это молодые лауреаты международных конкурсов в возрасте от 16 до 35 лет. Среди них есть известные концертирующие пианисты: Екатерина Мечетина (моя ассистентка в консерватории), Алексей Чернов, Лукас Генюшас, Вячеслав Грязнов и другие.

– Сочинения армянских композиторов вошли в Антологию?

– Конечно, мы включали в Антологию произведения многих композиторов из союзных республик. Тем более, что большинство из них учились и проживали в Москве. Записаны фортепианные пьесы Арно Бабаджаняна, Арама Хачатуряна и Эдварда Мирзояна. Кстати, записал их мой сын Никита Мндоянц, победитель нескольких фортепианных и композиторских конкурсов. Арно Бабаджаняна я считаю гениальным композитором. Он внес большой вклад в музыку ХХ века, этот вклад мог бы стать еще более значительным, но песни отвлекали.

– Вы поддерживаете связи с Арменией, с армянскими музыкантами?

– Я учился первые 4 класса в специальной музыкальной школе им. П.И. Чайковского в Ереване, у меня там было много друзей. Некоторых уже нет в живых, другие разъехались по странам и континентам. Сейчас поддерживаю контакты со Светланой Навасардян, выдающейся пианисткой, замечательным педагогом, народной артисткой Армянской ССР. Она окончила Московскую консерваторию, училась у Якова Зака. Светлана Навасардян много выступает с концертами, у нее есть прекрасные записи, которые можно считать эталонными. От нее я узнал, что в Ереване пройдет музыкальный фестиваль и что есть планы пригласить меня и Никиту.

Хотелось бы, чтобы Армения не забывала своих сыновей, которые сегодня живут вдалеке, следила бы за их успехами и приглашала выступать. Я получаю приглашения из многих бывших советских республик, многих зарубежных стран, а на своей родине, в Армении, за последние 25 лет был только один раз, лет десять тому назад, и то благодаря фонду «Новые имена». Кстати, меня в Ереване еще не забыли.

– Вы продолжаете концертную деятельность? Яков Флиер, народный артист СССР, высоко ценил Вас как музыканта-исполнителя…

– Я много выступал после того, как стал лауреатом V Международного конкурса пианистов им. Вана Клиберна в 1977 году. Профессиональный уровень этого конкурса был настолько высок, что многие музыканты – победители других конкурсов не смогли даже попасть на нем в финал. Лауреатство позволило начать широкую концертную деятельность, она продолжалась до распада СССР и, соответственно, Союзконцерта, который планировал мои гастроли. Сейчас я сосредоточился на педагогике и играю в основном на музыкальных фестивалях, где провожу мастер-классы, выступаю в рамках музыкальных конкурсов на так называемых гала-концертах как член жюри и т.д.

– А что Вы любите играть?

– У меня нет музыкальных предпочтений.

– А Моцарт Вам удается? Святослав Рихтер говорил, что так и «не подобрал ключа» к нему…

– Судя по отзывам, удается. Спасибо за беседу.

– Спасибо Вам.

Беседу вела Мария Григорьянц

Поставьте оценку статье:
5  4  3  2  1    
Всего проголосовало 22 человека

Оставьте свои комментарии

Комментарии можно оставлять только в статьях последнего номера газеты