Нет вопросов?..

К примеру, один ереванский таксист рассказывал, что он по профессии врач-стоматолог высшей квалификации, ни больше, ни меньше, работал в России, попал в криминальную переделку, сильно поистратился, еле ноги унес, и денег на то, чтобы открыть в Ереване свой кабинет, не осталось – на такое дело только и знай, что магарычи отстегивай, – вот и приходится крутить баранку. Еще и мать недавно положил в больницу – траты несусветные. Оно конечно, есть бесплатная клиника, но работающим там охламонам в белых халатах не то что живую мать, труп ее не доверишь. К тому же стоит переступить порог медучреждения, как все – от санитаров до врачей – в карман тебе смотрят, хоть карманы суровыми нитками зашивай. Вот если бы назначили меня министром здравоохранения, вздыхает водитель, или хотя бы замминистра, я бы показал им, как надо работать, я бы, говорит, всех на уши поставил и сделал бы в конце концов Армению центром медицинского туризма. Как Израиль – чтобы приезжали лечиться со всего света. Я ему: ишь замахнулся, тут никак не могут обычный туризм наладить, какой там Израиль! С обычным туризмом вообще нет вопросов, отвечает водитель, вот если бы я был министром туризма или хотя бы замминистра… Есть еще такая должность – министр диаспоры, продолжает таксист после паузы, кого только туда не назначают, а ведь для этого человеку надо хотя бы несколько лет в диаспоре прожить, вот как я…

Думаете, он один такой? Проведите блицопрос на улицах Еревана: спросите у каждого, смог бы он работать, скажем, президентом страны. Не надо размениваться на мелочовку, на министра и замминистра, вот так сразу – президентом. Если из десяти человек девять не ответят утвердительно, значит, я не знаю своих соотечественников.

Мой приятель, главный редактор газеты, рассказывал: знакомый ереванец просил пристроить его на работу, куда угодно, лишь бы в Москву переехать. «А что ты умеешь?» – спрашивает его мой друг. «Да все что угодно, – отвечает проситель. – Вот хотя бы журналистом или, скажем, редактором». «А опыт работы у тебя есть?» – спрашивает приятель. «Не вопрос, быстро научусь. В школе нормально сочинения писал». «Но журналистика – это не школьные сочинения» – уточняет главный редактор. «Не беспокойся, – уверенно отвечает проситель, – на худой конец, могу других редактировать». «Но и редакторская работа требует многолетнего опыта», – пытается объяснить главред. «А если политологом! – осеняет просителя. – Точно, политологом в самый раз будет! Сейчас все политикой занимаются». Короче, не смог ему москвич ничего ни втолковать, ни предложить, и вроде обиделся ереванец. Или не обиделся, уж не знаю. «Но, – продолжает мой друг, – я кое-кого попросил за него, и дошли до меня слухи, что все же устроился парень в Москве то ли водителем, то ли курьером, и как-то легче на душе стало, потому что отказывать соотечественникам не хочется: они скажут, мол, уехал, теперь нос задирает».

Кстати, нечто подобное случалось с Арменом нашим Джигарханяном. Он сам мне поведал однажды, как порой нелегко объяснить нашему человеку, что он для работы, на которую претендует, не слишком тянет, недостаточно профессионален. Хотя справедливости ради замечу, что за достойного человека Армен Борисович всегда готов был слово молвить, склеротиком не прикидывался. Да и со мной, с вашим покорным слугой, в пору моего московского редакторства случалось не раз, когда, скажем, приносили текст, отрекомендовав автора (хорошая девушка, армянка, отличница, спортсменка, скромница, девственница), а текст этот при всем желании нельзя было печатать, потому как предъявлено школьное сочинение типа «Луч света в темном царстве». Отличница та училась на филфаке и, чтобы не отказать просителю, я предложил: пусть она напишет рецензию на уже не помню чей роман (романы эти стопками лежали на моем столе). Нет вопросов, сказал проситель и через неделю принес мне от нее рецензию, на деле пересказ содержания романа, аккуратное школьное изложение со всеми запятыми и кавычками в нужных местах. Печатать сей опус тоже не представлялось возможным, и я попросил передать автору, каюсь, циничный совет – чтобы не писала до тех пор, пока не расстанется с девственностью. Хотя, боюсь, меня могли неправильно понять, учитывая следующую за мной по пятам славу ловеласа, которую я по сей день, надо сказать, сознательно не опровергаю. А сейчас думаю: не был ли я к той девице излишне строг? С годами уровень интеллекта у населения стремительно падает, и это заметно уже невооруженным глазом; возникает парадоксальное ощущение, почти убеждение, что интеллект и свобода в определенного сорта обществах – обратно пропорциональные величины. Вот, скажем, что я заметил: кинокритиков и киноведов без специального образования развелось видимо-невидимо, тоже умеют гладко пересказать содержание картины или поведать биографию режиссера. Люди без малейшего дара дизайнерами работают, психологами, стилистами, артистами… Мне армянский режиссер рассказывал, что на телесериалах на эпизодические роли кого только не берут – соседей, племянниц, любовниц, друзей, двоюродных братьев и сестер. Не потому, что нет профессиональных актеров, их хоть отбавляй, и все без работы, но этим можно платить вдвое, втрое меньше, нежели профессионалам, к тому же, что тоже важно, люди, которых ты взял на мелкую халтуру, становятся твоими должниками (в Армении это называется «лавутюн»), а значит, и ты можешь когда-нибудь обратиться к ним с просьбой. В условиях, когда и профессионалы не больно высокого уровня, что говорить о любителях и какой может быть конечный продукт? В результате имеем то, что имеем – мерзопакостные поделки под названием «армянские сериалы». Ладно кинокритики, серьезного вреда от них нет, ладно сериалы, самопальные сценаристы, артисты и самопровозглашенные писатели с журналистами. Понятно, что само понятие профессии вкупе с нравственностью абсолютно нивелированы, и процесс этот широкомасштабный, а у маленьких моноэтнических народов особенно бросается в глаза. Ну а если деятельность такого «любителя» напрямую связана с судьбой страны, города, народа, что тогда? Тогда имеем то, что имели все эти 30 лет.

У моего доброго друга, астрофизика А. Арутюняна есть веселая теория, согласно которой космический интеллект распределяется среди человечества дозированно – не поровну, конечно, но всем чего-то от общего пирога достается. И вот когда людей на земле становится слишком много, то каждому достается соответственно меньше, ибо космический интеллект – этот мощный сгусток энергии, который как бы расходует сам себя, – он не бездонен. Как если бы к одному аккумулятору подключили слишком много приборов. Исходя из той же забавной теории и прибавив к ней собственные наблюдения, я не раз открывал для себя смежную истину: а ведь и талант распределяется по тому же принципу. Однако если ты задвигаешь сей подарок небес в угол – до поры до времени, потому как надо заниматься чем-то другим, делать карьеру или зашибать деньги, чтобы жена с тещей были довольны и дети сыты, – то талант у тебя незаметно отнимают те же небесные силы (называй их как угодно) и передают кому-то другому. Приходит время, когда ты, приобретя дома и машины, поставив детей на ноги и прикупив яхту, хочешь уже заняться настоящим творчеством, о чем мечтал с молодости, и вдруг с ужасом обнаруживаешь, что нема вдохновения, и талант исчез, улетучился. За примером далеко не ходить: еще один мой приятель, способный, между прочим, человек, на днях сообщает, что работу нашел, хороший заказ – надо сделать кино про то, что, правда, его совсем не трогает, да и заказчики малоприятные люди, зато хорошо платят. Ничего, что тема более чем сомнительная, в конце концов, в любую тему можно профессионально вложиться. В ситуации, когда вообще нет выбора, добавляет он, как бы оправдываясь, такой проект – уже великое везение. Так-то оно так, но профессия без таланта – это чистое ремесло. А талант – штука тонкая, души требует. Хорошие ремесленники, конечно, тоже нужны. Но однажды бросит взгляд в зеркало такой ремесленник, в достатке проживший жизнь: дом, хозяйство, корова, жена – что еще нужно человеку, чтобы встретить старость, посмотрит, значит, на себя этот некогда потенциальный гений, полный идей и с космосом напрямую связанный, и увидит в том зеркале седого, усталого старика, которому осталось-то от силы лет десять-двенадцать, а из всего созданного только самая первая работа чего-то стоила, когда еще был талант. Оно, конечно, и за оставшиеся годы можно напрячься, успеть что-то сделать, но воображение улетучилось, а мозги стали похожи на старый автомобиль, кряхтя преодолевающей крутой подъем.

Пусть вам не кажется, что я всех своих приятелей специально под свой рассказ придумал. Все они вполне реальные и даже очень хорошие люди, а не называю я их, чтобы не обидеть, отрицательными персонажами не выставить. В конце концов, поди узнай, кто из нас отрицательный, а кто положительный. В одной ситуации мы такие, в другой – другие. К примеру, лет пять назад должна была выйти в известном московском издательстве моя книга, и мне сказали, что если бы, в связи со всеобщим кризисом, половину расходов взял на себя спонсор, прибавив «кто-нибудь из ваших» (имелись в виду богатые армяне), то можно было бы даже двухтомник издать.

Я после долгих раздумий обратился к человеку, которого знал давно, с Еревана, когда он еще не был таким богатым. Теперь же товарищ этот мог не то что мою книгу или даже полное собрание сочинений за свой счет издать, а без вреда для кармана купить все это треклятое издательство с потрохами, со всеми его хилыми охранниками, непричесанными редакторшами в потертых юбках и надменным в представительских костюмах начальством. Хотя зачем ему издательство, у него более прибыльный бизнес. Короче, встретил новоиспеченный буржуй меня прекрасно, велел секретарше принести кофе с коньяком, внимательно выслушал и произнес два слова, которые я в разные времена и по разным поводам слышал от многих соотечественников: «Нет вопросов!» В том смысле, что дело, считай, сделано. С тех пор и по сей день – ни вопросов, ни ответов. Тот же человек, кстати, кое-что делает для «армянства», об этом газеты пишут, но для «армянства» – одно, а для отдельно взятого армянина – совсем другое. А я человек не только ленивый, но и гордый: второй раз в одни и те же золотые ворота стучаться не стану.

Таким же или даже более гордым был мой товарищ Карен Степанян. Почему на этот раз я называю приятеля по имени и почему в прошлом времени – «был»? Потому, дорогие мои терпеливые читатели, что, пока я писал это сочинение на вольную тему, то есть буквально вчера, дошла до меня печальная весть: Карен Ашотович, мой сокурсник, скончался на 67-м году жизни. А я, представьте, который день собирался позвонить ему, думал, закончу статью и позвоню. Встречались мы редко, чаще созванивались и долго беседовали по телефону, а к концу беседы он обязательно предлагал: «Зашел бы в редакцию, давно не виделись». Но я уже говорил, что ленивым уродился... Карен заведовал отделом критики в журнале «Знамя», был одним из лучших в России исследователей творчества Достоевского, автором литературоведческих книг, одна из которых, где он сравнивает Достоевского и Сервантеса, моя любимая. Ему нравились мои рассказы, особенно маленькая повесть под названием «Ной», он прочил ей литературную премию, хотел непременно напечатать в «Знамени», но «знаменосцы» в отделе прозы долго раскачивались, пребывая в мучительных сомнениях, и я опубликовал «Ноя» в другом месте. Так вот, в начале нового века Карен, уже тогда достаточно известный в литературном мире человек, хотел приехать в Ереван, пожить немного в родном городе и прочитать курс лекций о Достоевском в Славянском университете. Оттуда, из университета, чиновники ответили, что приглашают читать лекции исключительно докторов наук, не меньше (а он в то время был еще кандидатом), вот как станешь доктором, мил человек, – тогда нет вопросов. Прошло несколько лет, Карен стал доктором, профессором, работы у него прибавилось – международные конференции, основанный им же альманах по Достоевскому, главным редактором которого являлся, суетная редакционная работа в «Знамени» плюс собственные монографии, над которыми до последних дней жизни не переставал работать. Не знаю, приглашали ли его в Ереван после получения докторской степени – не думаю, скорее всего, позабыли, но уверен, что даже если бы пригласили, он не поехал бы. Он об этом прямо не говорил, но я чувствовал, что обида осталась, и передал эту обиду в нашей с ним беседе, опубликованной в «Ноевом Ковчеге» – «Игумен Пафнутий руку приложил». Это из «Идиота». Он, как и все погруженные в себя светлые, интеллигентные и мудрые личности, похож был на игумена Пафнутия. И вот что хочу сказать, дорогие сограждане, уже тридцать лет пытающиеся обустроить страну. Я же видел, как вы стелетесь перед иноземными людьми. Им достаточно сделать вам пару банальных комплиментов – и вы уже таете и в воздух чепчики бросаете, и как истинные провинциалы, каковыми вы были и являетесь, как бы от этого ни открещивались, готовы предоставить «друзьям армянского народа» любые площадки на любой срок. Может, стоит и к своим, коих не так много, внимательнее быть? Была Великая Армения? Была. Затем, после 10 веков отсутствия государственности, последовали попытки восстановить ее. И что бы там ни говорили о Советах (сам могу и похлеще сказать), а наиболее удачной попыткой оказались те самые 70 лет. Кажется, пришло, настоятельно стучится в дверь время не о количестве народа думать, а о качестве наконец позаботиться...

Если Толстой был зеркалом той революции, то Facebook – зеркало современного общества. Всеобщая политологическая эпидемия – с одной стороны, ярмарочная демонстрация всяческих талантов – с другой; взаимная лесть – с одной, неприязнь и нетерпимость – с другой; восхваления и самовосхваления – с одной, злобные упреки и угрозы – с другой. Если бы существовала на клавишах функциональная кнопка «повесить», через несколько дней, уверяю вас, куча народу гирляндами раскачивалась бы на ветру, на городских фонарях и неплодоносящих деревьях. При этом, заметьте, никто не относит критику, ежели она безадресна, на свой счет, каждый уверен, что выстрел адресован всем, кроме него. Ибо совершенно справедливо считает, что он-то, в отличие от остальных, мудр, чист и безупречен. Каждый в глубине души, и даже не сильно глубоко, полагает, что никто на белом свете не обладает теми талантами и добродетелями, коими Создатель наградил его.

Вот и я такой же. Хотя при всем старании мне не переплюнуть одного, кстати сказать, неглупого товарища в армянском секторе Facebook,а, который хоть и не силен по части грамматики, но имеет армию аплодирующих поклонниц, читал Аристотеля, Гоголя, Камю, смотрел фильмы Годара, Феллини, Пазолини, Висконти, Параджанова, и вообще, гордится своими энциклопедическими познаниями. Оно конечно, имена эти известны многим, если не сказать всем, однако только он их глубоко усвоил, тем более что учился в Москве, поездил по Европе и уверен, что как Художник и Мыслитель он number one в Армении, не исключено, что не только в Армении, но уж в Армении-то точно, и пусть ни одна собака на этот счет не сомневается. Думаете, я насмехаюсь? Ничего подобного, сам, как уже сказал выше, такой же, точнее, был таким, когда всеми возможными способами пытался продемонстрировать медноголовым соплеменникам, чего я стою. Подозреваю, что я чуть больше читал и видел, чем этот уважаемый господин, а с иными его кумирами, коими он безудержно щеголяет, приводя в восторг виртуальных почитательниц (взять хотя бы того же Аристотеля), в кунаках состоял, хотя заявлять об этом во всеуслышание не считаю нужным. Вы скажете: как это не считаешь, когда только что заявил? Верно, заявил. Я ведь тоже армянин, и никто не предлагал мне при рождении выбрать другую национальность. А это значит, что у большинства из тех, кто меня повседневно окружал и окружает, профессиональных, человеческих и всяких иных достоинств неизмеримо меньше, чем у меня. А ежели в масштабах нашей улицы и нашего двора – так и вовсе ни одна живая душа со мной тягаться не смеет. С моим уровнем и аристократизмом (его любимая фраза, которую я себе нагло присвоил) да с моим умением создавать шедевры я, если хотите знать, должен был жить не здесь, а где-нибудь очень далеко, но ничего не попишешь, мама не удосужилась спросить меня: «Где тебя, сыночек, родить?» Я бы ответил: «В Париже, мамочка… Отправляйся туда, как хочешь, хоть границу на девятом месяце под колючей проволокой переползай. А лучше на Марсе, потому что не будет там никого, кто посмел бы меня недооценивать».

Спросите, откуда такая нескромность и не слишком ли запредельна моя самовлюбленность? Отвечу: во-первых, скромные времена миновали; во-вторых, когда живешь в обществе, где испокон веку зашкаливает чинопочитание, где шустрые коллеги, выскочив из, как бы это сказать помягче, из булочек одного хозяина и, не успев отмыться, легко проскальзывают в булочки другого, где царит равнодушие друг к другу и никто никому добра не желает, считая, что стоит пожелать – и частица этого добра будет лично у него отнята, где никто не в состоянии оценить что-либо объективно, пока это не оценят чужестранцы, где все решают сомнительные связи… – короче, не буду нагнетать эту мою книгу жалоб – когда варишься в таком вот жестком мире и при этом обнаруживаешь, что большая часть жизни прожита и при благоприятных обстоятельствах ты мог бы сделать втрое больше, а значит, вся твоя биография – материализация сказки Евг. Шварца о потерянном времени, вот тогда начинаешь понимать того маньяка, который останавливает на улице прохожих, хватает их за грудки, чтобы не вырвались, и кричит, брызгая в лицо слюной: «Ты хоть знаешь, ты хоть отдаешь себе отчет, сукин сын, что я тут самый-самый?!»

Руслан Сагабалян