Ничего не бойся!

Мой старый добрый ереванский приятель астрофизик Айк Арутюнян много лет назад, пожимая на прощание руку, каждый раз проговаривал: «Ничего не бойся!» Я всегда воспринимал его напутствие как шутку, а совсем недавно, встретив его под бюраканской луной, спросил, какой же смысл он вкладывал в это «ничего не бойся».

— Вначале никакого, - ответил он. – Просто нравилось такое напутствие. А недавно открыл для себя нечто любопытное. Оказывается, библейских заповедей было не десять, а одиннадцать. Это и есть одиннадцатая. Ее убрали из канонических текстов. И знаешь, почему? Рядом с ней предыдущие десять теряли смысл.

Не поймешь, когда Айк шутит, а когда серьезен. Не знаю, как вы, а я ценю в людях это качество, даже если они повзрослели и поседели. Даже если стали крупными учеными. Даже если им доверили руководство известной всему миру обсерваторией, которой, кстати говоря, исполняется шестьдесят лет.

Много разных НИИ произрастало в республике в советское время, много надежд связывали мы с нашими учеными, которые, как нам тогда казалось, пребывали на главных рубежах и в кибернетике, и в медицине, и в атомной энергетике. На сегодня, хотим мы того или нет, единственно ценным общепризнанным символом, или, как сейчас говорят, брендом армянской науки, остается только Бюраканская обсерватория. Не согласные со мной могут присовокупить сюда еще и Матенадаран, и я не стану спорить. Однако если Матенадаран – это прошлое, то Бюракан – это всегда и неизменно будущее. Не случайно очередной европейский конгресс астрофизиков 2007 года решено провести именно в Бюракане. Заметим, что на территории СНГ этот конгресс проводился лишь один раз, шесть лет назад в Москве.

А. Арутюнян: Принято считать, что точные науки не имеют национального лица, и по сути это так. Однако наука в Армении веками ассоциировалась прежде всего с астрономией. Европейские ученые уверены, что многим созвездиям были даны названия наблюдателями звезд из Армении. До сих пор на территории республики сохранились наскальные изображения этих созвездий. Факты говорят о том, что на этой территории жил народ, который предпочитал смотреть в небо.

— Эволюция развития материи.

— Раньше считалось, что Вселенная - неподвижная и неизменная данность. Виктор Амбарцумян доказал, что звезды рождаются и сегодня. Рождаются, умирают, снова рождаются и снова умирают. Есть молодые и старые звезды, молодые и старые галактики. Самая активная часть галактики – ее ядро, оно все решает, и от него все зависит. Иначе говоря, космос – это живой, постоянно меняющийся организм. Так доступно?

— Не все поддается формальной логике. Бесконечность - условное понятие. Самые мощные телескопы не в состоянии обнаружить то, что не поддается обнаружению. Мы видим благодаря свету, не так ли? Если учесть, что Вселенная возникла 12 миллиардов лет назад, то в лучшем случае нам подвластно только то расстояние, которое успел пробежать луч света за эти 12 миллиардов лет.

— Можно и так сказать. Должно быть, принц Датский увлекался астрофизикой. В науке вообще много загадочного, необъяснимого, завораживающего. Особенно – в мире звезд. С одной стороны, мы имеем дело с расстояниями, не вписывающимися в привычные эталоны, с другой – с процессами, проистекающими вне привычного представления о времени. Сейчас 2006-ой год нашей эры. Прибавь к этому еще пару тысяч лет до нашей эры. Что мы имеем? Четыре тысячи лет цивилизации? Поставь этот микроскопический отрезок времени рядом с двенадцатью миллиардами лет – и ты поймешь, что я имею в виду.

— По мере сил. Большую часть времени отнимает организационная, хозяйственная деятельность. Территория большая, требует ухода. Прибавь сюда прием гостей, приобретение нового оборудования, сотрудничество с обсерваториями других стран. У нас сейчас подписаны договоры о совместных исследованиях с Россией, Францией, Италией...

— В основном на деньги западных партнеров. На госбюджете не продержишься. Спасает благотворительность.

— То было в советские времена. Позже появился 6-метровый телескоп на Северном Кавказе. Но не в этом дело. Каждая обсерватория решает свой круг проблем, имеет как бы свою специализацию. Бюракан по традиции занимается звездами, туманностями, галактиками.

— Случайностей не бывает. Бюракан всегда был для меня святыней. Еще студентом я мечтал работать в обсерватории под началом Виктора Амбарцумяна. Так и получилось. В 1973 году, закончив физфак, стал работать в Бюракане именно в его отделе. А в 1986-ом он назначил меня своим заместителем.

— Представь себе.

— Наблюдать. Кстати, эта область исследований называется наблюдательной космогонией. Моя тема - ускоряющееся расширение Вселенной и его влияние на активность космических объектов. Проще говоря, пространство расширяется и на уровне отдельных планет, и на уровне галактик. Луна отдаляется от Земли, одна звездная система отдаляется от другой и так далее. Более того, планеты сами расширяются, и всякая материя - соответственно. Это расширение не измеришь линейкой. Потому что линейка сама расширяется.

— Спроси что-нибудь полегче.

— Все, что нам непонятно, мы склонны приписывать Богу. А непонятного много. Для меня Бог – это не добрый дедушка, восседающий на облаке. Бог – это все. Все, что видишь и чего не видишь, что способен понять и чего никогда не поймешь. Как-то Рабиндранат Тагор спросил у Эйнштейна, что важнее, Шекспир или Библия. Эйнштейн ответил: Библия.

— Как не помнить? Очень хотелось верить, что космос не сегодня завтра покорится человеку. Эйнштейн однажды сказал: есть две бесконечности – космос и человеческая глупость.

— К тому, что есть закон сохранения массы и энергии, но нет закона сохранения глупости. Зато есть закон сохранения разума. Он многое объясняет. Чем больше на земле людей, тем меньше разума достается каждому. Вот почему сегодня не рождаются Леонардо Да Винчи, Сократы и Ньютоны. Объем общего разума неизменен, а значит, каждому достается меньшая часть от целого.

— Конечно. Только каждое открытие порождает массу новых вопросов.

— Нет никакой десятой планеты. Все гораздо проще. Оказалось, таких маленьких планет, как Плутон (а он меньше Луны), сколько угодно. Так что если считать Плутон планетой, то надо пересчитать и остальные.

— Ничего страшного. Пересмотрели же в свое время версию о неделимости атома.

Напоследок Айк спросил, не хочу ли глянуть в телескоп. Не в большой, а в обычный, скромный. Не хотелось. Боялся в один миг растерять наработанное за полвека чувство собственной значимости. В чем и признался.

— Ничего не бойся, – сказал он, пожав мне на прощание руку. – Не ты один такой. Смирись с тем, что люди – одна из форм самовыражения Космоса.