Мой толковый словарь
ОТ «РАБИСА» К «РАБИЗУ», ИЛИ ПОЧЕМУ Я НЕ ЛЮБЛЮ МИТИНГИ
Ереванские снобы предпочитают российские каналы, а я их и в Москве не очень смотрю. Заядлым телезрителем меня вообще не назовешь. Не могу отделаться от ощущения, что в ящике меня с утра до вечера дурачат люди, сговорившиеся между собой. Кто лучше, кто хуже, но дурачат за милую душу. С другой стороны, отключать ящик от DVD-проигрывателя и понаблюдать за ним автономно иногда полезно. Возьмем, к примеру, армянское телевидение…
Соберутся за круглым столом человек восемь и начинают говорить так, будто дотоле целый год страдали от обета молчания. О чем – толком не разберешь, да и неважно, но говорят красиво, упоенно, тщательно подбирая замысловатые слова, а я слушаю и запоминаю. Не потому, что армянского языка не знаю, а потому, что лексика пополняется стремительно.
ОТ «РАБИСА» К «РАБИЗУ», ИЛИ ПОЧЕМУ Я НЕ ЛЮБЛЮ МИТИНГИ
Ереванские снобы предпочитают российские каналы, а я их и в Москве не очень смотрю. Заядлым телезрителем меня вообще не назовешь. Не могу отделаться от ощущения, что в ящике меня с утра до вечера дурачат люди, сговорившиеся между собой. Кто лучше, кто хуже, но дурачат за милую душу. С другой стороны, отключать ящик от DVD-проигрывателя и понаблюдать за ним автономно иногда полезно. Возьмем, к примеру, армянское телевидение…
Соберутся за круглым столом человек восемь и начинают говорить так, будто дотоле целый год страдали от обета молчания. О чем – толком не разберешь, да и неважно, но говорят красиво, упоенно, тщательно подбирая замысловатые слова, а я слушаю и запоминаю. Не потому, что армянского языка не знаю, а потому, что лексика пополняется стремительно. Не могу сказать, сколь оправданны армянские аналоги таких слов, как «компьютер», «реклама», «демократия», «спикер», «президент», «терроризм», но подозреваю, есть специальная команда лингвистов, которая их придумывает, желая тем самым доказать, что в древнем языке все эти понятия имели место задолго до того, как стали достоянием человечества. Я сам, движимый завистью, сочинил недавно пару новых слов, но меня обломали, заявив, что такие слова в точно таком звучании уже придуманы. Меня это и огорчило, и порадовало: значит, сам могу обновлять язык.
Восемь мудрецов
Выхожу на улицу подышать свежим воздухом, встречаю знакомую, общаемся в ближайшем кафе, делаю покупки, возвращаюсь, а в телевизоре все еще говорят те же люди за тем же столом. Щедры на эфирное время руководители ТВ. Понять бы еще, о чем идет речь, уж больно изысканно и пафосно участники дискуссии строят фразы. Уверен, в быту эти господа выражаются гораздо проще. Профессор Хиггинс из «Пигмалиона» Бернарда Шоу заявляет, что если кто-то в Англии говорит на правильном английском, на него пальцем показывают. На участников круглого стола пальцем показывать не станут, потому что все хорошо понимают: раз попал в телевизор, говори не как дома. С другой стороны, идеальна та ситуация, когда речь домашняя не отличается от речи в телевизоре. Возможно, когда-нибудь и наступит такое время. А сегодня не мешало бы иметь в виду то обстоятельство, что телевизор смотрят не только ученые мужи, но и тетушка Парандзем, которая не в состоянии понять и осмыслить сказанное, и такие тетушки составляют большую часть населения. Каждый, кто соприкасался с наукой, именуемой языкознанием, знает, что язык, мышление, мировоззрение и образ жизни взаимосвязаны и взаимообусловлены. Говоришь, как живешь. И наоборот. Всякие иные потуги кажутся искусственными.
О чем же толкуют уважаемые люди в телевизоре? О том, что в обществе появилась нетерпимость, что ощущается острая нехватка нравственности, что воспитание молодежи оставляет желать лучшего, что жить надо цивилизованно, и так далее. В общем, ничего такого, о чем не подумал бы каждый мало-мальски образованный человек. В том и хитрость обтекаемых фраз, что с ними не поспоришь, однако раскрыть и конкретизировать их можно по-разному. Политики обожают такие фразы, по-другому говорить они не умеют. Но в телевизоре за идеально круглым столом собрались не политики, а «мтавораканы», им-то вилять не к лицу. Даю перевод: «мтаворакан» - человек умственного труда, он же интеллектуал, он же интеллигент. Интеллигент, как известно, понятие российское, интеллектуал – западное, и есть существенная разница между тем и другим. Не всякий интеллигент интеллектуал, как не всякий интеллектуал может именоваться интеллигентом. Емкое слово «мтаворакан» в известной степени сближает эти два понятия.
Итак, ведущий просит гостей, тем не менее, конкретизировать сказанное и назвать причины столь безрадостной ситуации.
Плохо поставлено воспитание в школе, считает один. Молодежь не знает национальной литературы и культуры, уточняет другой. По телевизору крутят фильмы, в которых полно насилия и порнографии, замечает третий. Часть населения чувствует себя обманутой, добавляет четвертый. Нет идеалов, заявляет пятый. Не хватает веры, нет правильно поставленного религиозного воспитания, утверждает шестой. Велик разрыв между имущими и неимущими, и те, кто на нижней ступени лестницы, потеряли надежду подняться, выдвигает предположение седьмой. Носители духовных ценностей, те же «мтавораканы», перестали быть для народа авторитетом, подытоживает восьмой.
Надо признать, почти все в той или иной степени правы, хотя желание понять, уточнить, объяснить происходящее после их высказываний не пропадает, а наоборот, усиливается. По поводу порнографии третий, конечно, загнул, потому что никакой порнографии по армянскому телевидению не наблюдается. Равно как и по российскому. Этот рудимент советского мышления – окрестить бранным словом голую женскую грудь, бедро или поцелуй крупным планом – получен «мтавораканом» в наследство от бабушек. Вообще, как может красивое тело нездорово воздействовать на общественное сознание, лично для меня с советских времен и по сей день остается загадкой. Кстати, с советских же времен часто путали два понятия - нравственность и мораль. В армянском языке оба названы одним словом – «барояканутюн». Казус такой же, как в случае с интеллигентом и интеллектуалом: одно вовсе не предполагает другое. Много раз приходилось видеть и морально устойчивых подлецов, и порядочных, честных людей, ведущих, однако, свободный образ жизни. Не знаю, как вам, но по мне лучше Дон Жуан или Казанова, чем проповедующий моногамию ханжа, хапуга, лжец и взяточник.
Что же касается насилия на экране, о котором сегодня так часто говорят, то тема совсем не новая. Советские киноведы, например, с удовольствием посещали закрытые просмотры, после чего с негодованием клеймили произведения западного кинематографа за аморальность, жестокость, насилие. Особенно доставалось эротике, безобидным по нынешним временам любовным сценам, фильмам ужасов, вестернам, полицейским триллерам, наивным лентам о Джеймсе Бонде, страшилкам вроде «Челюстей» и даже почти детскому «Кинг-Конгу». Причем в своих обзорах бравые киноведы сознательно валили все в одну кучу – хорошее и плохое, яркое и серое, талантливое и бездарное. Вот вам, кстати, образчик безнравственности. Что-то, тем не менее, попадало в прокат, народ выстаивал километры очередей, чтобы, в конце концов, убедиться, что в лентах Клинта Иствуда не больше смертей, чем в советских военных фильмах, а Кинг-Конг не страшнее Змея Горыныча. И не в том вопрос, сколько людей полегло на экране и сколько кетчупа ушло на бутафорские раны. Вопрос в соотношении добра и зла.
Обычная голливудская продукция у меня лично восторга не вызывает, однако с этим соотношением у них так же строго, как в детских сказках: добро всегда побеждает зло, чемодан с деньгами достается положительному герою, а семья фигурирует как высшая и неизменная ценность на все времена. Экранные мужья и жены у них с таким умилением признаются друг другу в любви, повторяя это признание, как мантру, что появляется ощущение, будто сами себя хотят в этом убедить. Кто не говорит жене на завтрак, обед и ужин, что любит ее, тот непременно негодяй, и в конце фильма его, конечно же, настигает справедливое возмездие. Ленты, подобные нашему «Осеннему марафону», для них – из ряда вон выходящее откровение, которое не найдет понимания у обывателя. «Форрест Гамп» или «Красота по-американски» хоть и получают «Оскара», но никак не вписываются в общий голливудский конвейер. На этом конвейере все предельно понятно, развлекательно и одновременно воспитательно для любой страны, любого народа – от якутов до австралийских аборигенов.
Что до взрывов, выстрелов, драк, катастроф и разрушений, то это всего лишь технология, призванная делать картинку выразительней. Раньше герой падал, сраженный выстрелом в грудь, и на рубашке не появлялось ни пятнышка, сейчас пули отпечатывают аккуратные дырочки, из которых хлещут фонтаны крови. Тарантино в своих фильмах хорошо спародировал это «кровопускание». Только клиническому идиоту может прийти в голову, увидев на экране трюковые сцены, бешеную пальбу, перевернутые автомобили, взять пистолет и начать стрелять самому или взять лом и пойти крушить машины… Человек, решившийся на такое, пребывает в состоянии, никак не связанном с кинематографом. Не станете же вы утверждать, что после просмотра «Андрея Рублева» (картина создана сорок лет назад), где полно и смертей, и насилия, люди пошли насиловать, поджигать, выкалывать глаза и вливать расплавленный свинец в глотку своим жертвам? Что ни говорите, а кино в контексте социальных проблем – хоть и удобная, но ложная мишень. Телевидение – другое дело. Но опять же не как первопричина, а как, во-первых, отвлекающий маневр и, во-вторых, зеркало нашего бытия.
Сериалы и митинги
Армянские телесериалы – это чудо какое-то. Ваш покорный слуга, просмотревший столько лент, что ими можно раз пять земной шар обмотать, и тот не может от них оторваться. Художественной ценности ноль, смысла и содержания никакого, минимум режиссерской и актерской фантазии, но сколько правды! Будто через замочную скважину в чужую квартиру заглянул. И говорят не как «мтавораканы» за круглым столом, а как обычные нормальные ереванские люди. И если лица персонажей не изуродованы излишним интеллектом, а тексты местами напоминают бред сумасшедшего, то выйдите на улицу, пообщайтесь с идущими вразвалочку парнями и убедитесь, что авторы сериалов истинные реалисты. Актерам даже репетиции не нужны, они изображают по сути себя, свою жизнь, свою повседневность, которую можно начать смотреть с любой сцены и закончить также любой. Тетушка Парандзем конечно же предпочтет замысловатым и пафосным речам ученых мужей эту дорогую сердцу, простую и понятную атмосферу. Если же говорить о телешоу, коих сегодня хватает на всех каналах, то содержания в них не намного больше и изготовлены они по универсальному и тотальному для постсоветской территории рецепту. И в случае с сериалами, и в случае с шоу важен единый принцип – изо дня в день в течение долгого времени тянуть одну и ту же историю с одними и теми же персонажами. До тех пор, пока эти персонажи не станут роднее всех родных и живее всех живых. Пока мало затрагивающее мозг общение с ними не станет частью бытия, не привнесет в него новый смысл. Со времен римских императоров известно, что управлять массой, формировать ее вкус и мировоззрение легче, чем иметь дело с отдельным человеком или отдельной группой. В том, собственно, и задача массового искусства.
Мы переживаем времена, когда меняется парадигма культуры, и даже те ее отрасли, которые традиционно считались элитными, становятся товаром, растворяясь в массах без осадка. Вот и литература обрела признаки шоу-бизнеса. Писателей сегодня раскручивают так же, как всех этих поющих, танцующих, скачущих на сцене мальчиков и девочек. Издательства, к примеру, наотрез отказываются печатать малоизвестных и излишне «умных» авторов, не берут сборники рассказов, предпочитая им большие романы, а еще лучше серии романов с одними и теми же героями. Иначе говоря, на книжных полках выстраиваются те же сериалы. Частью шоу-бизнеса, ее покорной служанкой давно уже стала глянцевая пресса. Были времена, когда нам очень хотелось взглянуть на всю эту суету, на «весь этот джаз» хоть краем глаза. Нам не только дали взглянуть, нас этим накормили, набили и утрамбовали до отвала. Народ погрузился в «серийность» по уши - легко и незаметно. Легко, потому что, от него требовался минимум подготовки и умственных усилий, а незаметно, потому что, раз попавшись на интригу, стабильно пребывает в ней. Тот самый народ, что еще четверть века назад читал заумные литературные журналы, издающиеся миллионными тиражами.
В шоу-бизнес вовлеклись общественные институты, в него оказалась втянута религия. Политики разных уровней, будто сговорившись, стали неистово осенять себя крестным знамением, чего не сделали бы двадцать лет назад, запершись в квартире на три замка. Глядя на них, невольно начинаешь думать: уж не языческие ли времена наступили? Потому как верим-то мы, должно быть, в разных богов. Появляется сумасшедшее желание прижать к сердцу и облобызать того государственного мужа, кто найдет в себе смелость прилюдно объявить себя атеистом. Вообще, шоу-бизнес и политика оказались близнецы-братья. Слуги народа раскручиваются столь же активно, беспринципно и технологично, что и звезды. Любопытно, что в армянском языке слова «гражданин» и «политик» имеют один корень. Надо полагать, не случайно: суть этой деятельности видится в гражданской, а значит, в нравственной позиции человека. Шоу-бизнес, однако, не предполагает ни того, ни другого. Тем более в стране, которая, расставшись с одной системой ценностей, не создала другой. В стране, где рядовой гражданин потерял ощущение собственной востребованности. Не знаю, как для вас, а для меня начало этого процесса олицетворяют митинги. Я по сей день всякую толпу обхожу за километр. Подобные сборища мне лично ничего хорошего не сулят. После них начинается неразбериха не лучше той, что была до них. Хотя вполне понятен протест «серийного» человека, его нарастающее желание вырваться из заданных рамок и вместо обтекаемых фраз и приглаженной полуправды услышать нечто конкретное, обнадеживающее, лично ему адресованное.
Парадокс, однако, в том, что и сами митинги со временем обретают признаки сериала: изо дня в день повторяется одна и та же тема с одними и теми же персонажами.Неофициальная серийность тут, по существу, противостоит официальной. Неофициальная привлекательней. Но до поры до времени. Пока сама не станет официальной.
«Митинг» на армянском языке означает «общественное собрание». Вполне здоровое и безобидное занятие. А вот «сериал» почему-то до сих пор никто не перевел на язык Нарекаци.
Правила лестницы
Один из восьми мудрецов, упомянутых мной в начале, говорил о социальной лестнице. Первое правило лестницы всем известно: она ведет (должна, по крайней мере) к улучшению жизни. Жизни тех, кто по ней взбирается, а также всех остальных. С теми, кто по ней взбирается, все понятно, с остальными – это вопрос. Пусть одним побольше, другим поменьше, но хорошо бы всем. Коварная штука лестница, перепадает, увы, не всем. Другое правило лестницы: чем выше, тем безопасней. В безопасности пребывает и нижний, но безопасность его относительна, и он об этом не забывает ни минуты. Верхний оставляет за собой право казнить или миловать по собственному усмотрению. Совсем не обязательно, чтобы причина и повод при этом совпадали: причина одна, а поводом может послужить что угодно. Неуплата налогов или переход улицы в неположенном месте. При таком раскладе нижний, понятное дело, не может чувствовать себя в безопасности. Страх имеет два полярных вектора: покорность или бунт. Помните, отчего попал в психушку чиновник Иван Громов из чеховской «Палаты №6»? Оттого, что однажды увидел, как по улице конвоиры вели заключенного в кандалах. Он не знал за собой никакой вины, но решил, что вполне может стать жертвой судебной ошибки, и от страха заперся в подвале, откуда его и повезли в дурдом. Это история литературная. А вот реальная. Один мой приятель, узнав, что при необходимости соответствующие органы вполне могут проникнуть в любой персональный компьютер и просмотреть любые файлы, перестал переписываться в Интернете. Хотя ничего такого опасного и не писал. И, тем не менее, создав какой-либо текст, он сразу же скидывал его на дискету и удалял из компьютера. Страх его был так велик, что вскоре он перестал открывать какие-либо посторонние сайты – а вдруг они запрещены. Так продолжалось до тех пор, пока однажды он не обнаружил в виртуальном пространстве некое свободное поле, где люди, не обременяя себя поиском вежливых фраз, обменивались мнением по всем вопросам жизни. Он осторожно включился в диалог, а очень скоро стал одним из самых рьяных, наименее вежливых, наиболее резких и жестких участников дискуссии. Прорвало человека, или, как у Ильфа и Петрова: «Остапа понесло».
Нижний должен иметь возможность высказывать все, что думает о верхнем, и в этом смысле не давать лестнице пребывать в абсолютной устойчивости. Это бесспорно. Иначе ради чего разгорелся весь этот сыр-бор, перевернувший миллионы судеб? Однако возникает проблема, связанная не только с нравственным обликом верхнего, но и с мотивами нижнего. Смущает то обстоятельство, что нижний и верхний в чем-то существенном одинаковы. Ругающий власть имущего, скорее всего, был бы не лучше него, окажись на том же месте. Гражданский пафос часто сводится к обиде: «Почему не я?» Вот где хочется говорить не об отдельных людях, а о нравственности общества в целом. Ведь и верхний не с Луны упал, он из того же теста. Теперь вспомним слова восьмого мудреца о том, что «мтавораканы» перестали быть для народа авторитетом.
От «рабиса» к «рабизу»
В 1919 году в Советской России возник профсоюз работников искусств (РАБИС), призванный объединить артистов, музыкантов, художников, поэтов, приблизить разноголосых служителей Мельпомены к идеям революции, а по ходу дела решать их бытовые и социальные проблемы. Профсоюз этот просуществовал несколько десятков лет, однако выяснилось, что управлять огромной массой творческих людей и привести их к общему знаменателю сложно. Членами РАБИСА были, надо сказать, весьма достойные и талантливые люди, вариться в общем котле они не могли и потому разбились на множество мелких групп и сообществ, каждое из которых проповедовало свои эстетические и художественные принципы. И тогда государству пришлось создавать творческие союзы по всем областям культуры, дабы отследить всю эту пестроту и привести ее к единому социалистическому принципу. Параллельно с тем РАБИС все еще продолжал функционировать, и членом этого обширного профсоюза мог считать себя как театральный актер, так и никому не известный музыкант из второсортного ресторанного оркестра. Собственно, с музыки все и началось.
С некоторых пор «рабисом» в Ереване окрестили народных умельцев и музыкантов-самоучек, играющих на национальных инструментах. Членами творческих союзов они не были, но работниками искусств вполне могли считаться. Затем в слове появился иронический оттенок: «рабисом» стали называть все, что не тянет на настоящее произведение искусства, однако старается им казаться. Дальше слово стало обретать и другие, большей частью негативные оттенки, и его перестали связывать с каким-либо профсоюзом. Продвинутые деятели искусств называли этим словом всякое произведение, лишенное высокого содержания и соответствующее эстетике толпы. Теперь уже внутри одних и тех же творческих союзов могли сосуществовать «рабисы» и «нерабисы».
Постепенно из области искусства явление плавно перетекло в область общественную. Этимология слова была забыта и «рабис» перерос в «рабиз». «Рабиз» – это уже не музыкальная, а человеческая категория, название «низовой» прослойки общества, проповедующей определенное мировоззрение, образ жизни, мораль и эстетику. Произнося это слово, имеем в виду портрет человека, не слишком обремененного образованностью, утонченностью, умом и вкусом. У него своя манера общения, свой юмор, свои представления о вещах, свои достаточно стандартные и приземленные идеалы. Это «лапоть», или «чмо». Правда, он может претерпевать изменения: получить образование, разбогатеть, занять заметное место в обществе, приодеться (дорого и безвкусно), но по сути остаться тем же «чмо». Нынешний «рабиз» слушает дудук и Бритни Спирс, любит поэтов, надрывно признающихся в любви к девушке или родине, танцует, широко расставив руки и, по мере роста живота, все больше чувствует себя хозяином жизни. Дело, однако, не в нем, а, как и в случае с добром и злом, в соотношении сил.
В 70-80-е годы общество делилось на тех и других. Примерно половина на половину. Каждый лагерь жил своей жизнью. Был классический «3-й участок», например, некогда пролетарский район, представлявший собой по существу маленькую столицу «рабизии». Проживали там, конечно, и интеллигентные люди, однако общий стиль и общую атмосферу, безусловно, создавали не они. Городской и культурный дух царил всего лишь в трех-четырех километрах оттуда, ближе к центру. Этот дух с течением времени все больше охватывал город, меняя к лучшему его структуру, выдавливая из жизни косность и консервативность. Деревня в те годы не могла (да и не имело смысла) поставлять в столицу поток неотесанного и разноликого люда. Это случилось позже. Тогда приезжали только те, кто лелеял честолюбивые планы. Очень скоро они начинали соответствовать городу больше, чем исконно городские жители, и добивались заслуженного успеха.
Сегодня картина иная
Оно, конечно, выстроились рядами стеклянные высотки, переливаются многоцветьем рекламные щиты, богатые супермаркеты распахнули двери, по улицам снуют сверкающие иномарки, но, несмотря на все это великолепие, соотношение сил нарушено.
Не стану впадать в ностальгию, но для ясности маленький пример приведу. На стыке восьмидесятых и девяностых первая книга вашего покорного слуги на русском языке вышла в ереванском издательстве тиражом в 20.000 экземпляров и была раскуплена за месяц. Цифра по нынешним временам астрономическая. Читали, обсуждали. Где же эти читатели, куда они пропали? Ответив на этот предельно ясный вопрос, можно ответить и на другой: отчего, как сказал телемудрец, «мтавораканы» перестали быть авторитетом для народа.
Армянское слово «спюрк» означает «диаспора». В буквальном переводе - «разбросанный по миру». «Спюрк» девяностых категорически отличается от «спюрка» начала ХХ века. Его разбросало не от турка. Но и ему пришлось начинать с нуля. Так что лучше не спрашивайте, почему я не люблю митинги. Все пошло оттуда.
Руслан Сагабалян
Поставьте оценку статье:
Всего проголосовало 19 человек
Оставьте свои комментарии