№ 04 (151) Апрель 2010 года.

Гранат, распахнувшийся солнцу

Просмотров: 5578

В Северной столице России Санкт-Петербурге, в Большом выставочном зале Союза художников, состоялась персональная выставка художника Ашота Хачатряна. Около 100 картин во всей полноте раскрыли творчество этого замечательного живописца.

Мы договорились встретиться с Ашотом Хачатряном в его мастерской. Мне доводилось общаться с ним в Союзе художников, но только как с главным редактором и издателем газеты «Художник Петербурга». В морозный и солнечный день я вышла на Московский проспект и нашла нужный дом, поднялась на последний этаж и вошла в мастерскую.

Вдоль высоких окон – настоящий живой зеленый сад с фруктами, где растут гранаты, инжир, китайские розы, пальмы, кактусы. На столе, который сделан Ашотом в виде палитры – румяные яблоки, аппетитные груши, орехи, ароматное красное вино. А на стенах – «пожар» живописи, обжигающий глаза и душу. Я попала на новую планету, в мир Ашота Хачатряна.

Ашот Хачатрян родился в Армении. Получив профессиональное образование, взял в руки кисть, масло и начал писать свою Армению.

Художник уже более тридцати лет живет в Питере, холодном северном городе, и теплая Родина является ему в воспоминаниях или ароматах гранатового сада мастерской на Московском проспекте. Параджанов, Тертерян – эти великие армяне XX века «играли» с гранатом, священным фруктом солнечной земли, символом плодородия и вечности. Гранат, распахнувшийся навстречу солнцу на столе армянского двора, «переехал» в мастерскую северного холодного города. Он растет в этой мастерской, цветет в положенное время нежным персиковым цветом, неожиданно превращаясь на полотнах Хачатряна в брызги темного насыщенного красного. Мастер смело работает с этим цветом, очень сложным для живописца, грозящим каждую секунду превратиться в тревожный, неспокойный, предупреждающий об опасности. Но красный, как никакой другой цвет, выражает состояние души. Кармир – так называется этот цвет по-армянски. Секрет производства армянского пурпура, или цирани, хранился в тайне многие века.

Разгадал ли его загадки Ашот Хачатрян? В любом случае красный цвет им генетически унаследован. Но он очень разный – его красный цвет. В «Колоколах» - сложная цветовая палитра, и красный только пробивается наружу. А потом началось вытеснение всего «лишнего». Как у Паганини уменьшалось количество струн на скрипке, а он играл и играл свой концерт, так и Хачатрян постепенно освобождался от наслоений других цветов, не изгоняя, а предпочитая и освобождая, давая дорогу чистому красному. Так что кармир последнего времени – это и попытка решить сложную живописную задачу: красное на красном. В «Красный натюрморт с гранатом» уже лишь всполохами врываются пятна зеленого или белого. Красный натюрморт превратился в «симфонию в красном» в абстрактной композиции. Смело, раскованно создает он свою живописную «Поэму огня», словно бросая перчатку другому великому огнепоклоннику – Скрябину. Нашел ли он свой цвет, свой язык или это лишь очередной этап – покажет время.

Потому что Хачатрян – художник очень разный. С энтузиазмом углубляясь в исследования чисто живописных проблем, он отдает дань и традициям: «Летом и осенью пишу цветы и фрукты, а зимой дописываю, вспоминая их вкус, аромат. Я люблю импровизировать. Вкладывая чувства, эмоции, стремлюсь уйти от конкретики». И то, что классические постановочные натюрморты вдруг решают еще и какие-то другие параллельные задачи, становятся воплощением поисков – черта мастера сложившегося.

Отдельно хочется сказать об автопортретах. Первые опыты относятся еще к «юношескому» этапу творчества – началу 1980-х годов. Они наивны и подражательны (кто из нас не «играл» в Рембрандта?), они типичны, если хотите, в упрямой попытке юношества доказать свою зрелость. Каждый новый автопортрет становился очередной попыткой оторвать у времени кусок пространства, запечатлеть то, чему предназначено исчезнуть. Вот он – ключ к пониманию автопортретов Хачатряна. Если выстроить их в очередь по мере создания, то отчетливо понимаешь, что не портретное сходство, не внутренние коллизии, не копание в себе было изобразительной целью художника. Он пытался ухватить дух или память времени.

Хачатрян – очень национальный художник. В холодном имперском Питере он сохранил за собой право быть сыном маленькой и солнечной страны. Он остался армянином, даже когда писал пейзажи средней полосы России.

Картина «Березы», выполненная на академической даче в 2000 году, изображающая типичный русский мотив, лишь еще раз доказывает, что пишет он кистью и сердцем, распластовывая русские березы во всю широту армянской палитры.

Я уходила в февральский зимний день из цветущего рая в холодную суровость питерской зимы. Но мне не было холодно: наверно, мне была дана в дорогу щедрость араратского солнца, запечатленного краской цирани…

А. Сергеева-Шадрина

Поставьте оценку статье:
5  4  3  2  1    
Всего проголосовало 10 человек

Оставьте свои комментарии

Комментарии можно оставлять только в статьях последнего номера газеты