Настоящее, прошлое, будущее – неужели одно и то же?
Эдуарда Геворкяна в Армении почти не знают. Как и многих из тех, кто когда-то уехал в дальние края, добился успеха, но, увы, не обзавелся астрономическим счетом в банке. Москва, впрочем, не вписывается в категорию «дальних краев», она для нас по сей день, несмотря ни на что, все еще своя. А уехал Эдуард Вачаганович не в 90-е, как большинство наших соотечественников, а гораздо раньше, в начале семидесятых. Работал в научно-исследовательских институтах, много публиковался, переводился на иностранные языки и к концу восьмидесятых был уже известным российским писателем-фантастом.
Он обладатель более десятка литературных премий, среди которых «Бронзовая улитка», «Сталкер», «Филигрань». Еще одной награды от Союза писателей России, орденом имени Г.Р. Державина, он был удостоен совсем недавно за книгу «Цезарь», вышедшую в издательстве «Вече» в серии «Великие исторические персоны» («ВИП»). Это не исторический роман, а по сути научно-популярная монография об истории Древнего Рима, своего рода непринужденная беседа с читателем, анализ всевозможных исторических версий относительно тех или иных значительных событий. Над этой книгой Эдуард работал более двух лет, и мне, человеку не слишком усидчивому и уж точно не «архивному», становится дурно, от одной только мысли, какое количество литературы пришлось ему перелопатить. Мало того, теперь он взялся за большой труд об Александре Македонском. Снимаю шляпу.
– Принято считать, что писателя-фантаста интересует будущее, а автора исторических романов, естественно, прошлое. Это, конечно, условное определение, потому что в поле зрения нормального писателя всегда остается настоящее. И все же чем объяснить такой жанровый прыжок?
– В наше время фантастика была средством самовыражения, а поскольку так называемый соцреализм был в массе своей уныл и сер, то нам казалось, что мелкие кукиши в кармане держать удобнее в жанрах художественного вымысла. Сейчас можно писать о чем угодно. Проблема с читателями... Но и писатель зато имеет возможность высказывать свою точку зрения на те или иные актуальные проблемы, обращаясь не только к реалиям современности, но и к истории. К тому же в нынешнюю эпоху чудовищно размножившейся массы тупых и прожорливых потребителей чтива историческая научно-популярная литература еще и несколько образовывает читателя. По крайней мере я на это надеюсь. А уж нормально ли это или нет, покажет время. Хотя, как правило, время – могильщик надежд.
– Но все же я надеюсь. По крайней мере, читая твоего «Цезаря», я узнал кое-что новое, а заодно вспомнил позабытое. Но вот ведь что интересно. Прошлое мифологизировано и видится нам не совсем таким, каким было на самом деле. У каждого из историков своя версия событий и свое видение персонажей. Одно и то же событие Плутарх трактует так, Светоний иначе. Не говоря уже о современных трактовках. Ты как-то ловко из всего этого выпутываешься.
– Прошлое - это вообще свалка мифов. Общаясь с профессиональными историками, я убедился, что и они сами с большим подозрением относятся к так называемым первоисточникам. Как выясняется, все это позднейшие переписки уже переписанных материалов. Другое дело, есть канонизированный свод источников, и для его ревизии необходимы весьма серьезные артефакты, а не выдумки Фоменко и его последователей. Это во-первых. Во-вторых, есть же научные школы, в которых профессионалы так или этак интерпретируют те или иные события в истории. Но для того, чтобы произвести радикальную переоценку, нужны, повторюсь, задокументированные факты или предметы материальной культуры неопровержимой силы. Что касается меня, то я не предлагаю свою версию событий, а просто выстраиваю дерево вариантов, стараясь учесть разные интерпретации историков древности и современности, а также предлагаю читателю самому попробовать разобраться в этих хитросплетениях, то есть стать своего рода историком-детективом. Вместе с читателем легче выпутываться. К тому же такой формат общения позволяет легче и популяризировать позитивные знания, и индоктринировать собственные взгляды.
– Хорошее слово – «индоктринировать». Я представил себе, как на многотысячном митинге выйдет к микрофону народный лидер и скажет: «Хлопцы, давайте индоктринируем наши взгляды». Хлопцы решат, что их толкают к какому-нибудь непотребству. Это ладно. А вот читателям твои размышления должны прийтись по душе. Когда ты, к примеру, рассказываешь о рабстве, проводя параллель с нашим временем, в котором торжествует обезличенный гуманизм. Можно ли, например, назвать рабством служение кому угодно ради куска хлеба? Или, скажем, изменились ли за тысячелетия методы борьбы за место в сенате? Иначе говоря, стали ли люди честнее, чище, нравственнее?
– Что касается нравственных категорий, то здесь речь может идти разве что о личностях, в крайнем случае, об этносах. Но говорить о людях вообще мне представляется не слишком продуктивным. В сумме своей, думаю, ничего не изменилось, где-то стало лучше, где-то хуже, где-то появились праведники, где-то негодяи, какие-то группы населения сходят с ума и устраивают большие кровопускания, другие проявляют чудеса героизма и самопожертвования. Потом меняются местами... Но баланс остается тот же, и речь может идти лишь о персональных качествах тех или иных лиц. Но одно дело, когда холодным взглядом обозреваешь дела давно минувших дней и преданья старины глубокой, другое – когда персонажи, казалось, сошедшие с исторических полотен, вдруг начинают мелькать в телевизоре. Поэтому ответ у меня простой – люди как люди, и «квартирный вопрос» портит их, как всегда. А сенату и сенаторам у меня веры нет, ибо по делам судим их, а не по словам. Что римский, что не римский - одно и то же: слова прекрасные, а дела ужасные.
– То есть каким человек был, таким и остался? Ничто не сделало его лучше, совершеннее. Едет на телеге или летает на самолете – а все то же существо, с той же душой и с теми же помыслами...
– Полагаю, да. Биологическая природа человека не меняется вот уже на протяжении тысячелетий. Другое дело, что существо, мировоззрение которого основывалось на мифах, то есть поклоняющееся многим богам, более «гибко» в этическом плане, поскольку для него не существует понятия греха, более аморально. Впрочем, как и в те времена, так и сейчас есть отдельные примеры величайшей гнусности и величайшей добродетели. В одну кучу всех валить не стоит – от перемены слагаемых сумма не изменялась ни тогда, не изменяется сейчас и не изменится в будущем. Но если обобщать, то интересно рассматривать случаи мобилизации общества перед лицом опасности. В этом отношении пример Рима поучителен: сколько раз казалось, что вот-вот – и он канет в бездну исторического небытия, но патриотизм, умение мобилизовать ресурсы, в том числе и моральные, выручали римлян. Здесь нам стоит поучиться...
– Помпей после того, как переворот провалился, сбежал в Киликию. Почему именно туда? Помнится, киликийские купцы выдали в свое время Спартака. Вообще, армяне в те времена «понаезжали» в Рим?
– Не будем путать Киликийское Армянское государство, которое существовало с 1080 по 1375 г., с Киликией времен Тиграна II (95-56 до н. э.). Киликия на короткое время вошла в состав Великой Армении. Но во времена Тиграна (а также до и после) Киликия имела репутацию обособленного разбойничьего гнезда. Этакая Тортуга своего времени. Жители славились буйностью нрава. Недаром тогда возникла у греков поговорка: «Три худших слова на букву К – каппадокийцы, критяне и киликийцы». А армян в Риме, по всей видимости, хватало. Наше стремление быть в центре мировых событий известно. Ну и торговые связи, конечно, как же без этого.
– Одного не пойму: почему о Великой Армении так мало упоминаний в исторических романах, написанных иностранными авторами, или в фильмах, поставленных в том же Голливуде? Армяне что же, не вписываются в мифологическую систему?
– Армяне хорошо знают свою историю, это одна из национальных наших особенностей. Причем знают без фанатизма, с пониманием как славных, так и невеселых ее страниц. Другое дело, что «продавать» ее не умеют. Поэтому в современную мифологическую систему, да, не вписываются. Нам, увы. не хватает, я бы сказал, штабной культуры. Каждый армянин ощущает себя царем вселенной. С одной стороны - это хорошо, с другой - мешает возникновению корпоративных этнических связей... А в эпоху так называемой глобализации такие связи становятся конкурентным преимуществом.
– Как получается, что некогда великие народы теряют в современном мире свой вес и свою значимость? Мог ли Цезарь представить себе, что его потомков будут называть макаронниками. Или греки, или индусы... Про армян уж молчу. Что это? Этническая усталость, старческий маразм?
– Все течет, все меняется… Но почему-то мне кажется, что римлян, греков, индусов, да и любой добившийся хоть чего-то в истории народ соседи или враги обзывали различными прозвищами. Это своего рода маркер, элемент опознания «свой-чужой» в системе самоидентификации этносов. Но ведь римляне, греки и др. тоже имели и имеют обидные клички для других. Не вижу в этом элементов маразма. А вот когда о тебе будут говорить только хорошо или ничего, значит, ты покойник.
Что касается этнической усталости, то, если верить Гумилеву, она действительно имеет место. Хотя замкнутые популяции вырождаются больше по причинам биологическим. Но если начать разговор об этом, мы выйдем на другую тему.
– С тобой можно говорить о чем угодно. Отложим это удовольствие до следующего раза, точнее, до следующей твоей книги.
Руслан Сагабалян
Поставьте оценку статье:
Всего проголосовало 17 человек
Оставьте свои комментарии