О сборщиках фруктов и добре вне власти
Не скажу, что в прошлом следовал навязчивым советам стариков, скорее наоборот. Но нынешняя сосредоточенность на сиюминутных вкусах молодежи ввергает в растерянность даже меня. Ладно вкусы – и у нас были свои, и мы их отстаивали, – меня беспокоит не само их наличие, а всеобщий диктат сомнительных ценностей. Когда, например, ничем, кроме выдающихся форм, не примечательная девица всерьез рассказывает многомиллионной аудитории о своих, умереть не встать, творческих планах. Когда бесконечный «звездный» караван поющих, танцующих, пускающих остроты и покатывающихся со смеху мальчиков и девочек, заполонивших эфир, обретает тотальную власть в пространстве культуры. Рискую прослыть ворчуном, но, так и быть, скажу: мы были скромнее, хотя ничуть не глупее и уж точно не невежественнее. Нормальные перегибы, успокаивает меня мой друг-физик, простой эффект маятника.
Мне тоже казалось, что эффект маятника, то бишь из одной крайности в другую. Думал, такой перекос характерен исключительно для постсоветской территории. Но прочитал фразу в книге известного французского писателя Мишеля Уэльбека и понял (о чем и раньше смутно догадывался), что тенденция повсеместна. А фраза такая: «Старикам нельзя бунтовать, бунт, как и сексуальное наслаждение, – привилегия молодежи. Любое дело, не удостоенное внимания молодежи, заранее проиграно. Со стариками вообще обращаются, как с мусором, им оставляют лишь право влачить жалкое, условное, все более ограниченное существование...» Писатель (точнее, его литературное альтер эго) говорит о западной цивилизации, имея в виду не только телевидение – в конце концов, чуть лучше или чуть хуже, телевидение везде рассчитано на усредненную аудиторию – речь о приоритетах, о пошатнувшейся шкале ценностей. Разумеется, проблему отцов и детей, равно как и издержки возрастного самоутверждения, никто не отменял; бунт, пусть и не всегда оправданный, естественен, порой позитивен, но он бывает также жесток и агрессивен. Отсылаю вас к роману Уильяма Голдинга «Повелитель мух», чтобы картина стала яснее. Или к рассуждениям на эту тему Милана Кундеры в романе «Книга смеха и забвения». Или же к фильму Эльдара Рязанова «Дорогая Елена Сергеевна». Об этом много чего написано и показано. Но я сейчас о другом. О связи времен и поколений, прошу прощения за избитое словосочетание. Есть также другое понятие – «школа», из того же ряда. Так вот, и то, и другое, на мой взгляд, крайне важно для любого общества, в любую эпоху, при любых свободах. Иначе человеческому сообществу грозит всеобщее бунтарское слабоумие.
Представьте себе гору, на которую предстоит взобраться. Надо выяснить, какова ее высота. Молодой человек скажет, что нет ничего проще: проведем две параллельные линии от подножия и вершины, затем соединим их линией поперечной и получим расстояние, которое предстоит преодолеть. И будет прав. Однако умудренный опытом учитель, который уже покорял другие высоты, внесет поправку: на самом деле расстояние от подножия до вершины в несколько раз больше: следует учесть все перепады, выступы, бугры и извилины на склоне, и только распрямив это множество кривых линий, мы получим реальную протяженность предстоящего пути. Второй способ измерения назовем «школой». Стало быть, школа – это когда не все так просто, как кажется. Школа важнее формального образования, и пройти ее надо независимо от любых, пусть и выдающихся природных способностей. Без нее даже гении не обходятся: отталкиваясь от нее и отрицая ее, они создают свою. Недавно у меня случился серьезный спор – да что спор, настоящая потасовка – с приятелем-филологом, человеком образованным, очень начитанным и в силу этого уверенным во всеобъятности своего ума. Речь шла, в сущности, о пустяке – об одном из фильмов Ларса фон Триера, где камера оператора «с руки» следит за героями, неровно, скачками передвигаясь в пространстве. Подумаешь, сказал мой приятель, нашел, чем удивить, и я могу, взвалив камеру на плечо, описывать круги на съемочной площадке. Я ему: у тебя будет просто скачущее изображение, у него же камера превращается в действующее лицо, ее движение соответствует драматургии фильма, улавливаешь разницу? Не улавливает. Я с ним разругался, и зря. Чтобы уловить разницу, недостаточно быть просто зрителем, надо пройти школу. Правда, Тарантино признавался, что не учился в киношколах, а смотрел кино, но ведь смотреть можно по-разному.
Я вас утомил, понимаю. Но раз вы дочитали до этого места, еще два слова, и дальше пойдет легче. До недавнего времени я имел удовольствие часто общаться со студенческой молодежью. Каждый раз отмечал их непоколебимую уверенность в собственной позиции и рассеянное отношение ко всему тому, что не имеет прямого отношения к будущей карьере. При этом каждый раз выделял несколько пар внимательных глаз и ушей и понимал, что обращаюсь именно к ним, а значит, не мечу бисер впустую. Правда, КПД в целом невысок, но тут уж ничего не поделаешь. В конце концов, надо отдать им должное, они практичны, целеустремленны, лучше чувствуют время и лучше ему соответствуют. Непреходящие ценности, которые становились для нас ориентиром и мировоззрением, для них сегодня просто информация, файл в архиве. Увы, у нас не было тех перспектив и возможностей, какие есть у них, и в этом смысле я им немного завидую. Зато у нас были достойные учителя, наставники, мастера, и мы умели слушать, а это, поверьте, большое преимущество. Но маленькое уточнение: не о том речь, что мы были хорошие, а они плохие – ничего подобного. Это не неприязнь, а всего лишь озабоченность. Говоря «мы», я имею в виду не всех (и в мое время были всякие и разные), а себя и свое окружение. Меня беспокоят не конкретные люди, а тенденция застывшего в крайнем положении маятника. А внимательные глаза и уши, на которые стоит надеяться и уповать, всегда найдутся.
Пару лет назад в Москве мы беседовали на эту тему с кинорежиссером Нерсесом Оганесяном, который старше меня по годам, но не по оптимизму и жизнелюбию. Он и рассказал мне о молодом, одаренном режиссере Эдуарде Амбарцумяне, а спустя некоторое время познакомил меня с ним, за что я ему благодарен. В свои 29 лет Эдуард – кандидат искусствоведения, автор книги и двадцати (!) документальных лент. Премьера последней из них, «История армянского КВН» продолжительностью в час сорок минут, состоялась в Москве в кинотеатре «Ролан», чуть позже – в Ереване, в Доме Москвы и в культурном центре «Нарекаци», а в новогодние дни – на телеканале «Армения». Я, между прочим, поинтересовался, купил ли канал этот интересный, динамичный фильм или крутил его бесплатно. Оказалось, бесплатно, хотя показ прерывался рекламой. Стоит ли после этого задавать сакраментальный вопрос: почему, мол, ты, Эдик, работаешь в Москве, а не в Ереване? Честно признаться, я не очень понимаю суть возведенного в программу воззвания «Ари тун» (в смысле вернись домой), обращенного к соотечественникам диаспоры. Оно конечно, раз есть министерство, должна быть и программа. Ценю порыв, но не вижу к тому реальных оснований.
Итак, Эдуард родился в Ереване аккурат в тот год, когда я учился в Москве на Высших курсах сценаристов и режиссеров. На курсы принимали людей с высшим образованием. Такой между нами временной разрыв. Учился Эдик в армянской школе имени Крупской, одной из лучших в городе, при этом, отмечу не без удовольствия, прекрасно владеет русским. Поступил на факультет культуры Ереванского государственного педагогического университета, был учеником известного кинооператора Сергея Исраеляна, о котором впоследствии снял документальный фильм. Работал в трех телекомпаниях, а в 2004-м уехал в Москву. Вначале стажировался на «Мосфильме», затем поступил в киноаспирантуру и жил в общежитии ВГИКа на улице Бориса Галушкина, где за двадцать лет до того жил и я. В тот же год он познакомился с будущей женой, очаровательной Лизой Ткаченко. Я в то время познакомился... боже мой, с кем только я не знакомился, жизнь была бурная, суетная, с резкими и болезненными перепадами, точь-в-точь, как московская погода. Это я для тех, кому кажется, будто все уехавшие попадают в чан с шоколадом. Словом, жили мы с ним в одном городе-муравейнике и пути наши не пересекались, если не считать множества общих знакомых, потому что город большой, но прослойка, как известно, тонка. В аспирантуре Эдуард занимался киноведением, и научным руководителем его был Армен Медведев. Потом в качестве дипломной работы создал на базе ВГИКа получасовой фильм-портрет о Сергее Герасимове, который я совершенно случайно смотрел и помню. После чего, уже на базе московской телекомпании «ТВ АРМ РУ», снял ряд фильмов-портретов – об Армене Джигарханяне, Арно Бабаджаняне, Нерсесе Оганесяне, Арнольде Агабабове, Левоне Малхасяне, Фрунзе Довлатяне (последняя лента сейчас в монтажном периоде), то есть – если без трескучих фраз – режиссер выразил свое отношение к мастерам, зримо продемонстрировав связь времен и поколений, и в этом мне видится его отличительное и редкое творческое качество, потому что молодые режиссеры обычно торопятся выразить себя, а не постигать чужое. Еще одна редкая, интеллигентная, а возможно, и не по годам мудрая черта – умеет слушать, даже когда не согласен с собеседником. Эта сторона его характера мне особенно симпатична: люблю говорить и ценю благодарного слушателя, вы наверняка это заметили. Короче, стандартного интервью мы избежали. Хотя были, разумеется, вопросы, были и ответы. Я спросил, есть ли у него в роду деятели искусства, – оказалось, он внук некогда очень известного театрального актера, народного артиста Армении Эдуарда Акоповича Амбарцумяна, которого в пятидесятые называли «королем оперетты». Правда, дедушку он в живых не застал, но гордится им с детских лет по сию пору.
– Стилистика твоих лент видится мне где-то между телевидением и документальным кинематографом. Так ли это?
– Я долгое время работал на телевидении, это оттуда. Но так и задумано. Я делаю фильмы, которые можно показывать и по ТВ, и на большом экране. С большим экраном всегда проблема: арендовал зал, показал раз или два – и все. Телевизионная аудитория намного шире.
– «История армянского КВН» выпадает из цикла твоих портретных фильмов. Признаться, я КВН не очень люблю, мне ближе литературный юмор, а клубные приколы быстро устаревают, перестают быть смешными. Но твой фильм смотрел с удовольствием и два раза. Почему все-таки КВН?
– Этот проект я задумал еще семь лет назад. Сам увлекался КВН, в институте состоял в команде «Наше поколение». В Ереване КВН был очень популярен, особенно после оглушительных побед команд Ереванского политехнического, Ереванского медицинского и «Новых армян». Так что эта игра стала своего рода катализатором нашего становления и восприятия жизни сквозь призму юмора. Сказано же в фильме: КВН – не игра, а образ жизни.
– О да, что это и образ, и высокий уровень жизни, кавээнщики доказали сполна... Мне у них понравилась другая фраза: «Зло – это добро, пришедшее к власти». Это не просто хохма, какие можно отпускать в зависимости от настроения сколько угодно, это философия. Хотя, строго говоря, добро по определению не стремится к власти. Лев Толстой в «Войне и мире» сетовал, что раз люди плохие умеют объединяться, то почему бы людям хорошим не сделать то же самое. Но зло организованнее и сплоченнее. Добро самодостаточно и бесцельно, как лист на ветру, как само искусство.
– Разве?
– Зуб даю. А впрочем, в наше смутное время ни в чем нельзя быть уверенным. Ты, например, можешь с уверенностью сказать, что вернешься в Ереван?
– Могу, но не знаю, как скоро. Кстати, сразу после аспирантуры вернулся, пытался устроиться на работу. Отфутболивали отовсюду. На одном телеканале усмехнулись: «Почему ты отметил в резюме, что окончил аспирантуру ВГИКа? Хочешь образованность свою показать?» Благодаря старому знакомому устроился в «Шогакат» (нормальные, современные люди, хоть и церковный канал), а через год вернулся в Москву. Пришел к выводу, что легче наезжать в Ереван, чем жить здесь постоянно. Там другие возможности, масштаб другой.
– Более всего интересующий меня вопрос: будешь снимать игровое кино?
– Хочу. Есть наметки. Особенно привлекает комедийный жанр. Но большое кино – это производство, бизнес. Делать армянское кино в городе с одним-единственным кинотеатром или прокатывать ленту где-то еще для соотечественников – это как соседям по лестничной площадке показывать домашний спектакль. Не знаю, может, лучше снимать наполовину здесь, наполовину там. С героем армянином, но не об армянах вообще...
– Делают же итальянцы фильмы о соотечественниках в Америке, и неплохо получается.
– Верно. Правда, итальянцы давно и прочно завоевали позиции в американском кино. В любом случае делаю пока то, что хочу и могу делать. Причем часто на средства, которые сам же заработал. А там посмотрим.
Руслан Сагабалян
Оставьте свои комментарии