Г.А. Арутинов: жить, не теряя лица
С 26 по 28 февраля 1939 года в Ереване проходил XII съезд КП(б)А – Коммунистической партии (большевиков) Армении. В то же время с единой повесткой дня, спущенной из Москвы, прошли съезды и в других союзных республиках. Обсуждали доклады главы правительства СССР В.М. Молотова о третьем пятилетнем плане развития народного хозяйства страны и главного идеолога партии А.А. Жданова об изменениях в уставе ВКП(б). Третьим пунктом повестки дня значилось избрание делегатов на XVIII съезд ВКП(б).
На съезде было озвучено сообщение о том, что за прошедший 1938 год в центральный комитет поступили 1404 жалобы от коммунистов, обвиняемых в антисоветской деятельности: от 88 – за причастность к троцкистско-зиновьевскому блоку, от 9 – за националистические настроения, от 187 – за связь с троцкистами, от 74 – за антисоветские выступления, от 31 – за политические промахи в процессе ведения занятий и лекций, от 125 – за утрату бдительности, от 58 – за сокрытие социального происхождения, от 67 – за потакание чуждым элементам и от 18 – за нарушение революционной законности. Из вышеуказанных 1404 человек 726 были оправданы решением бюро ЦК КП(б)А и восстановлены в рядах партии.
Спустя три четверти века все это видится уже в ином свете. Не будь голоса этих 726 услышаны ЦК Компартии Армении, они могли быть поставлены к стенке или окончить жизнь в мясорубке ГУЛАГа. Сегодня из тех оправданных скорее всего в живых остались единицы. Уж больно много времени утекло. Но живы их дети, внуки, правнуки. И им положено знать имя человека, который, подписывая спасительный вердикт по каждому делу, рисковал головой, ежеминутно ощущая занесенный над ним меч сталинского «правосудия».
Тем человеком был Григорий Артемьевич Арутинов, первый секретарь ЦК КП(б) Армении.
* * *
Сентябрьский 1937 года пленум ЦК КП(б)А, прошедший под крики «Да здравствует наш родной отец, великий вождь народов товарищ Сталин!», проголосовал за арест первого и второго секретарей ЦК Аматуни и Акопова, председателя правительства Гулояна и главного чекиста Мугдуси. В одночасье республика была обезглавлена.
В Кремль полетела телеграмма: «Дорогой товарищ Сталин! Большевики Армении на пленуме ЦК КП(б)А вскрыли основное осиное гнездо и разгромили его… Однако, враги еще есть. Они все до последнего негодяя будут стерты с земли Армянской ССР…»
Посланцы вождя – Микоян и Маленков, которые вели пленум, за день до избрания первого секретаря ЦК телеграфировали Сталину и наркому НКВД Ежову: «Для полной очистки Армении просим разрешить дополнительно расстрелять 700 человек из числа дашнаков и антисоветских элементов. Разрешение на 500 человек по I категории (читай – расстрел. – М. и Г.М.) на исходе».
На осуществление столь чудовищного злодеяния в Ереван был командирован М.И. Литвин, начальник Секретно-политического отдела Главного управления государственной безопасности НКВД СССР. Проследить же за исполнением этого должен был второй секретарь Тбилисского горкома партии Григорий Арутинов. О том, что избран 23 сентября первым секретарем ЦК КП(б)А, сам он узнал спустя три дня – от Микояна с Маленковым в вагоне поезда, следовавшего из Еревана в Москву через столицу Грузии.
29 сентября, когда новый руководитель вел свое первое заседания бюро, зазвонил телефон спецсвязи. Берия, первый секретарь ЦК Компартии Грузии, растягивая фразы, передал: «Сегодня Артем покончил с собой. Мы его слегка покритиковали за излишнюю болтливость, а он возьми и пусти себе пулю в лоб». Речь шла о родном брате жены Арутинова – Артеме Геуркове, заместителе председателя Совнаркома Грузии. А в октябре того же рокового 1937 года Григорий Артемьевич узнает о расстреле родного брата по приказу Берия…
* * *
Как-то Арутинов поинтересовался, поступают ли в ЦК жалобы и заявления от граждан. Узнал, что группа учителей, уволенных «за политическую неблагонадежность», требует восстановить их на работе. Первый секретарь ЦК ставит вопрос на обсуждение бюро. Выясняется, что большинство из них лишились работы без серьезных на то оснований, в частности за чтение вслух на уроках произведений Раффи, армянского романиста XIX века.
Набиравший политический вес Арутинов потребовал от руководителей наркомата просвещения вернуть уволенных в школы. Те было возроптали, мол, это вряд ли возможно. На что Арутинов не без иронии обронил: «Хороши работнички! Уволить можно, а восстановить нельзя?!» Из 854 пострадавших 752 учителя вернулись в свои классы.
То был один из его первых шагов по восстановлению справедливости.
К тому времени положение первого секретаря, говоря по правде, было более чем сложным: не знал он ни языка, ни местных условий, не имел своей команды. Решать судьбы людей ему приходилось в обстановке напряженности и всеобщей подозрительности. Чутье подсказывало Арутинову, что партийная коллегия ЦК КП(б)А, подотчетная Комитету партийного контроля при ЦК ВКП(б), рассматривала поступающие из НКВД документы о выявленных «врагах народа» формально: арестованные коммунисты по воле председателя коллегии исключались из рядов партии автоматически, а дела попавших под подозрение переправлялись на рассмотрение в коллегию. Коллегия неизменно подтверждала выводы НКВД. Шмавон Арушанян, председатель коллегии, с таким энтузиазмом докладывал на бюро ЦК о «проделанной» работе, будто лично принимал участие в разоблачении «врагов народа». Арушаняна втайне все побаивались. Глядя на него, Арутинов мысленно представил, что, возможно, и в Тбилиси некто подобный с воодушевлением говорил о виновности его брата Серго.
Республика, как и вся страна, была опутана паутиной страха. При попустительстве партийных органов сотрудники НКВД стряпали на своей «кухне» дела на «неблагонадежных». Под эту гребенку мог попасть каждый: близкий друг или сосед, сослуживец или добрый знакомый. Никто не рисковал оспаривать обвинения. Всяк боялся за себя и за свою семью.
Сегодня, с оглядкой на то время, можем смело утверждать, что уцелели те из арестованных, кто напрочь отметал все предъявленные обвинения, не выдав никого, не назвав ни одной фамилии. Их не поставили к стенке, но сослали на долгий срок отбывать наказание в суровых лагерях.
Так, из дела Акопа Мелкумова (это он зарубил Энвер-пашу), к моменту ареста занимавшего пост первого заместителя командующего Туркестанским военным округом, видно, что держался он с достоинством, не замарав себя клеветой на других. То же можно сказать и об Ашоте Ованисяне, бывшем первом секретаре ЦК КП(б)А…
* * *
В конце декабря 1937 года партийная коллегия ЦК КП(б)А во главе с Арушаняном рекомендовала согласиться с предложением НКВД об исключении из рядов партии взятого под арест второго секретаря Ереванского горкома Саакяна. Не возражал Арушанян и тогда, когда чекисты обвинили второго секретаря ЦК Ашота Маргаряна и председателя Совнаркома Мушега Даниеляна, назначенных на свои посты на сентябрьском 1937 года пленуме ЦК КП(б)А по рекомендации Микояна и Молотова, в антисоветской деятельности. Кресло Даниеляна 10 октября занимает заведующий партийным отделом ЦК Арам Кананов. Но присланный 20 октября в Ереван из Белоруссии новый нарком внутренних дел Армении Виктор Васильевич Хворостян (в его жилах текла русско-молдавская кровь), едва успев войти в курс дела, уже выявил «преступную связь» Кананова с Аматуни. Желая избавиться в своем окружении от столь опасного человека, Арутинов предложил Арушаняну пойти на повышение и занять место Саакяна.
По заведенной практике первым секретарем горкома формально значился первый секретарь ЦК, фактически же в горкоме всеми делами заправлял второй секретарь. Арушанян хоть и дал согласие, но в душе обиду затаил. Его место в коллегии занял Геворг Сагателян, человек более мягкого нрава. Григорий Артемьевич был наслышан о его честности и принципиальности.
Кадровая чехарда, затеянная Арушаняном и Хворостяном, вынуждает Арутинова напрямую обратиться к Сталину. Описав сложившуюся в республике ситуацию, он аккуратно выказывает свое сомнение в законности, в частности, «дела» Кананова. В ответ вождь поручает Арутинову подобрать на пост предсовнаркома кого-нибудь из местных кадров – человека молодого и образованного.
В обстоятельной беседе с заведующим промышленным отделом ЦК Арамом Пирузяном, бывшим директором Алавердского медеплавильного завода, Арутинов интересуется его мнением о роли Совнаркома в развитии промышленности республики. Убедившись в компетентности своего собеседника и весомости его доводов о том, что и как следует делать Совнаркому, первый секретарь ЦК говорит: «Вот ты этим и займешься!» 19 ноября Пирузян на заседании бюро ЦК был утвержден на пост предсовнаркома.
* * *
Репрессии множились. Желая выслужиться перед Ежовым, Хворостян стал закручивать гайки. Сотни невинных людей стали жертвами его рвения.
В июне 1938 года на XI съезде КП(б)А Хворостян рассчитывал, что первый секретарь ЦК отметит его усердие в разоблачении антисоветских элементов. Не дождавшись похвалы, сам поднялся на трибуну. Начал он с того, как им удалось схватить и арестовать бывшего первого премьер-министра дашнакского правительства Армении Ованеса Каджазнуни, сбежавшего в Иран и добровольно вернувшегося в 1924-м на родину. Под одобрительные возгласы делегатов съезда он продолжил: «Когда мы завели с Каджазнуни разговор о его антисоветской деятельности, в оправдание свое он сказал: «Против Советской власти я словом не обмолвился». А когда мы спросили его, с чего это он удрал за кордон, он ответил нам:
«А ведомо ли вам, что в Иране бытует сказка о том, как шах повелел всех верблюдов подковать? Прослышав про это, верблюды разбежались, ибо сроду никто их не подковывал. Рванул вслед за ними и залегший в кустах заяц. Когда того отловили и стали пытать – ты-то с чего сорвался с места, заяц ответил: «После того, как тебя подкуют, попробуй доказать, что ты не верблюд». В сказку Каджазнуни мы не поверили, и он понес заслуженное наказание». (Свой конец Каджазнуни нашел в 1938 г. в тюрьме НКВД. – М. и Г.М.)
Арутинов не без горечи выслушивал эти «откровения», пока нарком докладывал о своих успехах: «Теперь я хочу сказать пару слов о католикосе… В последнее время нервы у католикоса всех армян Хорена стали сдавать, и, не выдержав такого напряжения, он умер от разрыва сердца. А почему умер? Потому что, видимо, провидел последние дни свои и своего католикосата». И тут же смачно изложил, как им удалось найти в Эчмиадзине на глубине двух с половиной метров церковный клад в 15 пудов серебра и 3,5 кг золота и передать все в государственный музей.
Месяц спустя член бюро ЦК Хворостян внес на рассмотрение бюро проект решения о ликвидации католикосата, добавив, что экземпляр проекта уже отправлен Ежову. А еще намекнул Арутинову, что нарком интересовался им.
Как ни старался первый секретарь ЦК оттянуть решение этого вопроса, накал страстей вынудил его вынести обсуждение проекта на бюро. Бюро постановило: «Имея в виду, что имеющиеся документы разоблачают происки Эчмиадзинского католикосата против Советской власти и армянского народа, Эчмиадзинский монастырь закрыть и преобразовать его в музей, выборов нового католикоса не производить и ликвидировать Эчмиадзин, как центр армянского духовенства».
Желая спасти положение и втайне надеясь, что Сталин вряд ли пойдет на такой шаг во избежание международного скандала, Арутинов, вопреки настояниям Хворостяна, сделал в принятом документе приписку: «Согласовать с ЦК ВКП(б)». Предчувствие его не обмануло. Через месяц по прямому проводу Сталин поинтересовался: «Товарищ Арутинов, вы все еще настаиваете на закрытии Эчмиадзина?» «Нет, Иосиф Виссарионович, не настаиваю», – был ответ. «Ну и ладно», – послышалось на другом конце провода.
* * *
Хворостян настолько чувствовал свою силу, что перед каждым выступлением Арутинова на районных конференциях и пленумах вручал первому секретарю ЦК подготовленную им справку о положении дел в районе со списками подрывных элементов, в которой неизменно присутствовала строка: «Первый экземпляр отправлен в Москву, в НКВД СССР». Этим он, видимо, намеревался подавить волю Арутинова, дабы сделать и его соучастником своих грязных дел.
Наблюдая за разгулом местных чекистов, Арутинов почел долгом коммуниста довести до сведения Сталина свои опасения относительно методов хворостянов, бросив камень и в огород Ежова. И кажется, Сталиным он был услышан: уже 17 ноября 1938 года за подписью председателя СНК СССР В. Молотова и секретаря ЦК ВКП(б) И. Сталина вышло постановление «Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия», где говорилось: «Запретить органам НКВД и Прокуратуры производство каких-либо массовых операций по арестам и выселениям», «ликвидировать судебные тройки», «не допускать производства арестов без достаточных оснований», «заканчивать расследование в сроки, установленные законом». В том же постановлении устанавливалось, что «все прокуроры, осуществляющие надзор за следствием, производимым органами НКВД, утверждаются ЦК ВКП(б) по представлению соответствующих обкомов, крайкомов, ЦК нацкомпартий…»
Последний абзац был холодным душем для ретивых чекистов и работников прокуратуры: «За малейшее нарушение советских законов и директив партии и правительства каждый работник НКВД и Прокуратуры, невзирая на лица, будет привлекаться к суровой (судебной) ответственности».
Эхом этого документа прозвучало сообщение в газетах «Правда» и «Известия» от 9 декабря 1938 года об освобождении Н.И. Ежова от обязанностей наркома внутренних дел. Спустя 4 месяца «кровавый карлик» был арестован и расстрелян.
В Ереване, однако, чекисты по-прежнему чувствовали себя вольготно. Зная, что Арутинов благоволит к деятелям культуры и искусства, Хворостян тем не менее строит козни против них. Сославшись на сосланного в Сибирь писателя Гургена Маари, чекисты требуют снять с работы его родного брата – Вардана Аджемяна, главного режиссера Ленинаканского драмтеатра. Арутинов делает ответный ход. 17 декабря 1938-го, на десятилетии театра, присваивает Аджемяну звание заслуженного артиста Армянской ССР.
Хворостян в скором времени кладет на стол Арутинову докладную записку о связях поэта Аветика Исаакяна с дашнаками с перечнем его антисоветских выступлений за рубежом до его возвращения на родину. Чем заканчивается подача подобного рода записок, первый секретарь ЦК отлично знал и унял настырного чекиста встречным вопросом: «А разве возвращение Исаакяна в Советскую Армению ничего не значит, товарищ Хворостян? Его возвращение для нас чрезвычайно важно. И вот почему: он самый крупный армянский поэт нашего времени, более того, жизнь свою вне Советской Армении он не мыслит». С той же решимостью отводит он подозрения и от художника Мартироса Сарьяна.
Между Арутиновым и Хворостяном состоялся жесткий, неприятный для выскочки-чекиста разговор. Выйдя из кабинета первого секретаря ЦК, тот через пару дней отбыл в Дилижан – приводить нервы в порядок и задержался там на два с лишним месяца. За это время Арутинов направил в Москву представление о несовместимости Хворостяна с занимаемой должностью.
Узнав от своих сослуживцев из Москвы о сгущающихся над ним тучах, Хворостян поспешил покинуть Армению, сославшись на ухудшение здоровья.
* * *
28 февраля 1939 года в 17 часов 30 минут, перед заключительным заседанием XII съезда КП(б)А, Берия, сменивший Ежова на посту наркома НКВД, позвонил Арутинову и сообщил, что Хворостян только что арестован в Москве.
Председатель мандатной комиссии известил, что делегат съезда Хворостян взят под арест, и предложил лишить его мандата. Зал как взорвало…
Начались прения по избранию делегатов на XVIII съезд ВКП(б). Первым назвали Арутинова. Слово попросил делегат Мисак Арменян: «Я возражаю против кандидатуры товарища Арутюняна. Поскольку Хворостян член бюро ЦК, то ответственность за его преступления наравне с ним должен понести и первый секретарь ЦК». Поддержал его только что снятый с должности 3-го секретаря Спандарянского райкома партии города Еревана Мацо Нагапетян: «Вы, товарищ Арутюнян, не должны ехать на XVIII съезд партии. Нас должны представлять те товарищи, которые прислушиваются к голосу масс».
В поддержку кандидатуры Арутинова выступили 10 делегатов, в том числе и Арам Пирузян: «Нахожу, что вины товарища Арутюняна в том, что Хворостян изобличен как враг народа и арестован, нет». Следом выступил председатель президиума Верховного Совета республики Мацак Папян и сказал: «Пока этот подлец ублажал себя в Дилижане, товарищ Арутюнян дал понять нескольким членам бюро ЦК, что он сомневается в Хворостяне, а не враг ли он народа?!»
К полуночи были оглашены результаты: только 48 из 415 делегатов съезда тайным голосованием выразили свое недоверие Арутинову.
* * *
Григорий Арутинов руководил республикой до ноябрьского1953 года пленум ЦК КП Армении, снявшего его с должности под давлением первого секретаря ЦК КПСС Н.С. Хрущева.
В 2012 году, пусть и с большим опозданием, Григорий Артемьевич вернулся в столицу новой Армении: его именем в Еревана названа улица.
Марина и Гамлет Мирзояны
Поставьте оценку статье:
Всего проголосовало 118 человек
Оставьте свои комментарии