Тропа баронессы Кокс

Двадцать первое мая 1991 года. День рождения Андрея Дмитриевича Сахарова. Семьдесят лет. В Москве на первый Международный мемориальный Сахаровский конгресс съехались делегации со всех континентов. Вступительное слово произнесла супруга академика Елена Боннэр. В президиуме, кроме известных всему миру ученых и общественных деятелей, – президент СССР М.С. Горбачев. Вечером я поехал к Елене Георгиевне на улицу Чкалова. Ехал и вспоминал ее слова, сказанные в битком набитом зале конгресса. Тогда я не знал, что заседание транслировали на весь мир в прямом эфире. Накануне я из Арцаха позвонил Боннэр, как это бывало часто, и рассказал о том, что творилось и творится прямо в эти дни в Геташене, Мартунашене, в Гадрутском районе, в Бердадзорском подрайоне. И вот слова Боннэр обо всем этом прогремели, как бомба, на весь мир, особенно если учесть, что звучали они средь бела дня.

Елена Георгиевна выглядела уставшей. Дома было много народу. Разноликие, разноязыкие. Правда, такое видел я и при жизни Андрея Дмитриевича. Много кофе. Дым от сигарет (Елена Георгиевна курила безбожно много). Гул. Гомон. Улучив момент, я сказал хозяйке дома, что должен завтра же вернуться домой, ибо там положение становится совершенно критическим.

– Ты с ума сошел?! – громко бросила она

– Люся, никто не знает, что с нами воюет не только Азербайджан, но и Советская армия. Не русская – советская.

– Неужели ты не понимаешь, – перебила она меня, – что с завтрашнего дня на нашем конгрессе пойдут уже заседания по секциям. А ты официально включен в комиссию по массовым нарушениям прав человека, то бишь – прав народа. И ведь главное то, что комиссию эту возглавляет сама Кэролайн Кокс – второй спикер палаты лордов Велико-

британии. И ты должен там выступить обязательно.

– Да пойми, Люся, мы уже устали от всякого рода бесплодных говорилен.

– Кэролайн Кокс – это не тот случай. А пока я должна тебя огорчить ...

– Меня уже невозможно огорчить. Дальше некуда.

– Все намного сложнее, чем ты думаешь. Сегодня во время перерыва я как инициатор и организатор Сахаровского конгресса давала чай в президиуме. Там были Горбачев и Раиса Максимовна. Лицо президента было багровым. Я понимала, что причиной тому – мои слова о последних событиях в Карабахе. Я рассказала страшную историю, которую ты накануне поведал мне по телефону из Арцаха. Речь о судьбе матери троих детей из Бердадзора, да еще и беременной, на девятом месяце. При этом внимательно всматривалась в лица Горбачева и Раисы Максимовны. Когда я сказала, что на глазах у беременной женщины, троих ее детей и стоявших поодаль советских солдат внутренних войск азербайджанские омоновцы зверски убили ее мужа, а затем четыре дня не давали его похоронить, объяснив этот ужас тем, что земля принадлежит азербайджанцам, Горбачев изменился в лице. А вот супруга его продолжала пить чай. Откусила пирожное и спокойно так спросила: «Почему вы ненавидите азербайджанский народ, Елена Георгиевна?» Такая вот, мягко выражаясь, странная реакция на трагедию людскую. Я от неожиданности поперхнулась, но, придя в себя, напомнила им о нашей поездке в прошлом году с Андрюшей в Баку, где Везиров говорил, что «землю без крови не дают». Короче, завтра с утра – прямиком из гостиницы в Хаммеровский центр. Там будет заседать комиссия Кокс.

Комиссия баронессы Кокс разместилась на восьмом этаже. Был душный безветренный день. Председатель столь авторитетной комиссии – женщина лет пятидесяти, в легком ситцевом платье – каждый раз после завершения очередной фразы резко поворачивалась, переводя взгляд на переводчика, непременно широко улыбаясь. За длинным столом сидело человек двадцать из раз­ных стран. Она внимательно выслушала всех. Последним должен был говорить я. Именно в этот момент в комнату вошла Елена Боннэр. Молча устроившись у самой двери, она поспешно начеркала записку, и через минуту я получил сложенную вчетверо бумажку: «Как и договорились вчера, расскажи о последних событиях, о беженцах, о палаточных городках. Ты же сам вчера говорил, что пусть они лучше проводят заседания не в Москве, а в селе, где находятся беженцы... Названия не помню...»

Напомню. Это село Корнидзор. Горисский район. Легендарное село. Красивое, очень мною любимое. Там тогда томилась целая рота беженцев из Бердадзора. Вот я подробно и рассказал членам комиссии Кокс о том, что творится в Арцахе. Я сказал, что высоко ценю работу всего Сахаровского конгресса и особенно комиссии, которая занимается правами масс, народов, и предложил провести очередное заседание в Корнидзоре, в Ереване, хотя бы на границе с Азербайджаном.

Первый вопрос, который задала мне леди Кокс, никого не удивил. Мне кажется, все присутствующие тоже хотели бы узнать ответ. Она спросила: «Где географически находится Карабах?» Забегая вперед, скажу, что год спустя Кэролайн Кокс напишет целую монографическую брошюру о геноциде армян в Карабахе.

Кто-то из хозяев принес огромный ватманский лист и фломастеры. Два добровольца охотно взялись помочь мне. Стоя по сторонам, они прижали пальцами к стене ватман, и я довольно быстро провел линию слева, обозначив восточный берег Черного моря, справа – западный берег Каспийского моря. Сверху – линию Кавказского хребта. Внизу линии слева – Турция и справа – Иран. В центре листа поместил контуры трех республик, жирно обозначив границы Карабаха. Кто-то сказал, что никогда теперь уже не забу­дет, где находится Карабах. Леди Кокс спросила:

– Вот вы приглашаете нас поехать в Карабах. А как себе это представляете на практике? У нас же у всех визы только до Москвы.

Не дождавшись ответа, предложила написать письмо на имя Горбачева за ее подписью.

Проект письма я написал с помощью Елены Георгиевны, кто-то по ходу дела переводил на английский. И в тот же час письмо было телеграфом отправлено в Кремль. Долго ждали ответа. На третий день Кэролайн отправила вторую телеграмму. На этот раз текст диктовала нам сама. Подчеркнуто предупредила, что письмо написано от имени всех членов комиссии, перечислив при этом страны: Англия, США, Норвегия, Япония, Щвейцария, Франция, СССР. И предупредила, что в случае игнорирования комиссия вынуждена будет обнародовать текст письма президенту на заключительном заседании Сахаровского конгресса.

Через час пришел ответ от Горбачева, в нем говорилось, что комиссии Кокс разрешается поездка в регион. Никаких пояснений по поводу того, кто конкретно и где будет оформлять документы и как члены комиссии доберутся до «региона». Дело осложнялось и тем, что день был субботний, а время вечернее. В книге «Между адом и раем», рассказывая об этом эпизоде, я пи­сал: «Как мы добрались до Еревана, одному Богу ведомо». Думаю, сейчас, спустя двадцать два года, когда Кэролайн Кокс приезжает, говоря терминологией Горбачева, в «регион» в восьмидесятый раз, есть необходимость вспомнить, как все-таки ухитрились в тот вечер организовать первый визит Кокс, ставший уже историей.

...Телеграмма Горбачева была правительственной. Красного цвета. Это уже серьезный документ. Я позвонил руководителю аэропорта Внуково, представился народным депутатом СССР. Озвучил по телефону текст телеграммы Горбачева. Позвонил постпреду Советской Армении в Москве Эдуарду Айказяну, с которым крепко дружили (трудно переоценить его роль в ту тяжелую пору), и попросил, чтобы, не задавая вопросов, он срочно прислал в гостиницу «Россия» автобус. Через полчаса просьба была выполнена. Кокс передала мне список двенадцати (из двадцати) членов комиссии. Она почему-то молча подчинялась, внимательно наблюдая за не очень понятным ей процессом. Лишь один раз сказала, привычно улыбаясь: «Ничего не понимаю. У нас нет виз, нет даже билетов. Ничего не понимаю. Но в то же время и я, и все мои коллеги так и рвемся туда, и это когда еще вчера не знали, где находится Карабах».

Я позвонил шефу ереванской авиации Дмитрию Атбашьяну, который сказал: «Ужас, что творится во Внуково, ибо нет ни одного билета на этот самый вечерний рейс. И оптимистично добавил: «Что-нибудь придумаем».

Мы поднялись по трапу в первый салон громадного Ил-86, зная о том, что все триста мест заняты. Первое, на что обратили внимание – это грустные лица молчаливых пассажиров. Двадцать четвертое мая. Все предшествующие дни, начиная с первого мая, народ наш переживал драму. Геташен, Мартунашен, Бердадзор, села Гадрутского района. Захват сел. Беженцы. Операция «Кольцо». Безнаказанность варваров и вандалов. Все это отражалось на горестных лицах наших соотечественников.

По трансляционному телефону я обратился ко всем тремстам пассажирам. Рассказал о ситуации. Объяснил, кто наши гости, с какой целью летим в Ереван. Попросил по мере возможности посадить на колени детей, у которых есть билеты. Не успел я завершить свое слово, как все пассажиры вмиг встали на ноги. И стар и млад. Я слышал, как переводчики переводят нашим гостям все то, что происходит на борту. Я обернулся. Взглянул на Кокс. Она широко улыбнулась, не скрывая слез.

Этот миг никогда не забуду. Я уже тогда сделал настоящее открытие для нашего народа. Этакое осязаемое продолжение Байрона, Грибоедова, Нансена, Брюсова, Городецкого... К счастью, их много на земле.

Через минуту я прошел до хвоста самолета-гиганта, вернулся назад. Все сидели. Никто не стоял. Не было места только для меня. Устроился в кабине пилотов. В три часа ночи приземлились в Ереване. Нас встретил Ара Саакян, который все прекрасно организовал, в том числе и поездки группы Кокс по Зангезуру. Повторяю, в три часа ночи. Ибо в шесть утра часть группы (не завтракая) отправилась в Горисский район, где находились беженцы из Бердадзора, а другая часть – в Воскепар, где неделю назад азерская банда в упор расстреляла целое отделение армянских милиционеров.

Поздним вечером следующего дня леди Кокс собрала в гости­нице «Раздан» всю группу и предложила обратиться к Муталибову, чтобы комиссии разрешили полететь в Баку. В ответ помощник первого секретаря ЦК компартии Азербайджана ответил по аппарату ВЧ, что никто никогда не приедет в Баку через Ереван. В тот же вечер Кэролайн настоятельно просила меня, чтобы я организовал вновь поездку в Горис, оттуда – к границе Лачинского района. От меня она скрыла свое намерение. Вскоре мне позвонили из Гориса и сказали, что баронесса вместе с пятью смельчаками из ее группы, привязав к палке белую тряпку, перешла границу и направилась к Лачину. Через несколько часов они попали в руки советских солдат и азербайджанских омоновцев. Вот там и тогда Кокс окончательно поняла и осознала, что на этом этапе по сути давно начавшейся войны никакие примирения невозможны. Азеры не позволят, чтобы армяне уходили живыми. Только – кровь.

Долгие годы она как правозащитница посещала Судан, где оказывала помощь местным христианам. И здесь, на границе с Лачином, она узнала, что ситуацию, в которой оказались армяне, ни с чем нельзя сравнить.

На следующее утро я и Людмила Арутюнян, пользуясь нашими мандатами, организовали встречу леди Кокс с министром обороны Язовым и председателем Верховного Совета СССР Лукьяновым, а также большую пресс-конференцию в Москве. Это было 28 мая 1991 года. С этого дня имя второго спикера палаты лордов Великобритании стало известно всей Армении, всему спюрку. Но мы тогда не знали, что вскоре она в многочисленных документах поведает всему миру о том, что такое сегодня Арцах и что происходит на самом деле в этом крохотном христианском уголке.

Перед отлетом в Лондон она посмотрела на меня печальными глазами и тихо сказала: «Брат мой, если в Карабахе будет очень тяжело, хотя не знаю, что может быть тяжелее того, что мы видели и слышали, то дай мне все-таки знать». Я тогда воспринял эти слова как обычный знак вежливости. И я просто ответил двумя словами «Спасибо, сестра».

...В те дни я часто вспоминал ее последние слова в аэропорту. С каждым днем в Арцахе и Шаумяновском районе становилось все критичнее и трагичнее. По сути, шла всамделишная война. А на войне, как на войне. Надо воевать, сопротивляться, наступать, тут надо помнить о том, что на территории Арцаха, точнее, НКАО были дислоцированы шесть тысяч солдат внутренних войск МВД СССР, которые, по крайней мере при честных командирах различных подразделений, не давали осуществить геноцид. И вдруг 4 июля 1991 года открытым текстом по радио и телевидению озвучивают указ президента Горбачева о выводе войск из Шаумяновского района. При этом в тексте указа подчеркивалось, что «Муталибов обещает не депортировать армянское население». Такого просто-таки патологического цинизма, думаю, мир не видел. Горбачев понятия не имел, что еще не успели высохнуть чернила, которыми он подписал указ, как уже горели шаумяновские армянские села Эркедж, Бузлух, Манашид. Обстреливали Гюлистан, Вериншен, Армянские Борисы и другие села. Если бы только это. В те же часы азербайджанские омоновцы под прикрытием внутренних войск ворвались в двадцать сел Гадрутского района.

Мы об этом тотчас же сообщили многочисленным адресатам. Послал я телеграмму и Кокс. Она ответила через час. Этот текст невозможно было спокойно читать. Она сообщила, что получила мою телеграмму. Дала распоряжение через свою помощницу, чтобы связались с членами ее команды, а сама должна вылететь в Канаду, где накануне ее дочь при родах потеряла ребенка. Завершила телеграмму словами: «Хотя бы день посидеть рядом с дочерью, а за это время соберутся мои коллеги, и мы обязательно прилетим в Ереван. Прошу об этом сообщить Боннэр».

В те дни Елена Георгиевна без конца названивала мне. Она добивалась того, чтобы группу Кокс приняли руководители Баку. Сама Кэролайн связывалась со своими знакомыми Язовым и Лукьяновым. Словом, встреча в Баку состоялась – полетели из Москвы. Группу принимал Муталибов и Поляничко. Елена Георгиевна включила в команду Кокс своего сына Алешу.

То, как мы отправили в Баку армянский Як-40, чтобы перебросить группу Кокс в Ереван, – это целая история. Выяснилось, что и Муталибов, и второй секретарь ЦК КП Азербайджана Поляничко не давали группе говорить. Взахлеб только и знали, что рассказывали о неблагодарных армянах, которые якобы депортировали всех азеров, брали их в заложники, сжигали азербайджанские дома. На просьбу Кокс посетить Шаумяновский район ответили, что беспокоятся за ее судьбу. Но когда группа прилетела в Ереван и тотчас же на вертолете отправилась в Степанакерт, Кокс ухитрилась побывать и в Шаумяновском районе, и в Шу­ши, и в Бердадзоре, и даже в горящем Доланларе Гадрутского района. По возвращении вновь встретилась с Язовым и Лукьяновым. Через неделю в палате лордов она рассказала о кошмарах Карабаха.

...Первый удар «Града» пришелся на Шаумяновск. 13 января 1992 го­да. Опять сели на телефон ВЧ. Оповестили всех, кого можно оповестить. Начальник Генерального штаба Вооруженных сил России генерал Дубинин сказал: «Этого быть не может – страшное орудие». Наши телеграммы пошли по всем парламентам мира. Из смертоносных установок стокилограммовая трехметровая ракета бьет по крохотному армянскому селу. Мир молчал. Откликнулись лишь леди Кокс и Андрей Нуйкин. Всего неделю назад она была в Арцахе, принимая участие в первом заседании первого в нашей истории арцахского парламента. Не успела вернуться домой, как узнала, что применили «Град» в Шаумяновске. Вылетела в Ереван и в тот же день мы отправились в Шаумяновск. Нас встретил Шаген Мегрян. Показал школу, которой, собственно, уже не было. Ракета вошла в одну сторону здания школы, вынося с собой все, что было внутри, с другой стороны. «Град» ведь не только взрывает, но и сжигает. К счастью, дети ушли из школы десять минут назад. Чуть поодаль, у края дороги валялись фрагменты ракеты. Кокс предложила взять их с собой. Тогда я еще не знал, что она задумала. Только через день, уже в Степанакерте, она предложила мне и Паркеву Србазану полететь вместе с ней в Москву, а оттуда в США.

В Москве Кокс организовала встречи с послами США, Канады, ФРГ, Франции и Англии. И всюду показывала фрагменты «Града». То же самое она делала в Вашингтоне в Белом доме, в кабинете советника президента США по национальной безопасности Брента Скоукрофта. Хозяин кабинета долго держал в руке этот злове­щий кусок железа и произнес слово «монстр». Я спросил его: «Можно ли бороться против такого монстра». Он ответил: «Против монстра нужен монстр».

Могу сказать, что в том же январе в третьей декаде из огневой точки Шуши летели в Степанакерт сотни таких монстров, превращая мой родной город в руины.

...Каждый раз баронессу сопровождала новая команда. Она так и говорила: «команда». В годы войны чаще всего это были медики, политики, лорды и журналисты. Все они из разных стран. И с каждым визитом росло число наших друзей. Поражало то, что она планировала, как сама говорила, «содержание визита». Когда узнала о битве в Каринтаке (26 января 1992 года), поняла, что началась уже настоящая война, которая будет проходить на территории Арцаха. А это значит – огромное количество раненых будет у себя дома. И с начала февраля до середины апреля 1992 года организовала пять рейсов на грузовом сорокатонном самолете Ил-76 с гуманитарным грузом. Воистину это были воздушные службы скорой помощи. По воздуху перебрасывали, наверное, сотни километров бинтов, тысячи и тысячи квадратных метров марли, не говоря уже о тоннах, так сказать, фронтовых лекарств. Часто она повторяла, что человек не должен умирать от боли и раненые не должны страдать от боли. Она не без гордости поведала миру о том, что в Арцахе очень часто спасали от смерти пленных азербайджанцев. Об этом подробно рассказывается в книге Валерия Марутяна «У войны долгий след». Своеобразными лекарствами она считала и замечательные питательные порошки, из которых варили калорийные супы. В народе их называли «Кокс-суп». Одной огромной банки хватало для целой семьи на всю неделю. Сразу после освобождения Шуши она на тех же Ил-76 перевозила английские военные машины скорой помощи с гигантскими красными крестами на бортах. Помню, как во дворе Степанакертского госпиталя она сама села за руль машины скорой помощи и предложила командующему Армией самообороны Арцаха Сержу Саркисяну сесть рядом. Под хохот врачей и бурные аплодисменты раненых она ловко водила машину с красным крестом по двору госпиталя. После она предложила сесть рядом основателю военно-медицинской службы Арцаха Валерию Марутяну. Признаюсь, счастливым был тот день. Я был просто на седьмом небе.

Кстати, все тяжелые годы войны Кокс и ее гости останавливались в двухэтажном доме Валерия. До освобождения Агдама жители Степанакерта по ночам переходили в подвалы. То же самое было у Валерия. Лишь Кокс спала на открытом балконе в спальном мешке. А вспомнил я об этом, чтобы поведать читателям, как Кэролайн, которая не расставалась с записной книжкой и ручкой, по ночам подсчитывала количество ракет, которые из Шуши красными огнями летели на Степанакерт. Как-то утром рассказала о том, как ведет счет «летающим смертям». Каждый раз сначала насчитывала до сорока ракет. Это – количество одного залпа. И вот однажды, как она сказала, получилось десять раз по сорок. Четыреста ракет. И цифру эту она озвучивала на всех пяти континентах.

...Конец 1992 года. Надо сказать, что после освобождения Шуши и Лачина, как это ни парадоксально звучит, нам вовсе не стало легче. Ежедневно бомбили Степанакерт и окрест, районные центры и окрест зловещие МиГ-21 и Су-25. Агдам бил залпами ракет по Степанакерту, Аскерану, Норагюху и множеству сел. Именно в эту пору Кокс составляла каждую очередную команду из врачей и специалистов по разминированию, а также своих коллег по палате лордов.

…В декабре 1992 года в команде Кокс оказался лорд Мэлком Пирсон с дочерью. Неделю он жил, находясь практически под нескончаемым огнем. Спокойный. Во время беседы улыбчивый. Поражался больше всего тому, что мир молчит, хотя все великие державы знали, что творится в Карабахе. Вскоре я узнал, что записи в блокноте Мэлкома были, как он говорил, своеобразным бикфордовым шнуром. На первом после визита в Арцах заседании палаты лордов Мэлком Пирсон поджег свой «бикфордов шнур». Взрыв был услышан далеко за пределами Лондона. Он подробно рассказал обо всем, что видел собственными глазами. Снимал на фото трофейное оружие, изготовленное в европейских странах и больше всего в Турции.

Буквально через день после его выступления он получил ультиматум из Турции. Оказывается, у этого мужественного, принципиального и мудрого шотландца были общие доли по совместному страховому бизнесу. Ультиматум просто-таки суровый: «Или отказываешься публично от своих слов, или – разрываем контракт». А это значит потерять более четырех миллионов фунтов стерлингов. И Пирсон ответил с высокой трибуны легендарной палаты лордов: «Для меня жизнь одного ребенка, в данном случае карабахского, дороже всех денег». Кстати, Кокс однажды сказала, что семья Пирсона и семья Солженицына крепко дружили. И во­ время очередного визита в Лондон вместе с Кэролайн посетили дом Пирсона, где тогда гостил сын великого автора «Архипелага ГУЛАГ» Игнат Солженицын.

Кэролайн не могла не озвучить знаменитые слова автора «Архипелага ГУЛАГ» о том, как по воле Ленина «Карабах отрезали к Азербайджану».

...Перед началом каждого визита Кокс составляла план для того, чтобы знать, каких в основном специалистов включить в очередную команду. И каждый раз связывалась со мной. В тот день я рассказал о том, что у нас возникла огромная проблема – о судьбе тех раненых, которые прикованы к постели, к коляске... В основном это ребята с повреждением позвоночника. Очень серьезная тема. Но я вынужден о ней поведать хотя бы в двух словах. Тем более что об этом ранее много писал. Кокс на сей раз приезжает с огромной командой. Около двадцати человек. Почти все сотрудничали в Международной и Английской организациях христианской солидарности, крупные специалисты по невропатологии и хирургии. И вот в полуразрушенной школе №10, без окон, без дверей, собрались около дюжины больных на колясках. У каждой коляски стоят с грустными глазами жены, матери, дети. Тотчас же учредили клинику с громким названием «Международная христианская солидарность».

В очередной раз команда Кокс, конечно, приехала не с пустыми руками. По крайней мере, уже на месте многим оказывали медицинскую помощь. Напомню, речь идет о больных, которые до конца жизни не излечиваются полностью, не встают на ноги. Речь о специфическом лечении, которое должно продолжаться всю жизнь. Через два месяца приехали строители со специальным оборудованием. И все это в ходе войны. Вскоре здание школы приобрело вид настоящей клиники. Позже привезли уже чисто медицинское оборудование (лечебная физкультура). Сегодня это современный Восстановительный центр, носящий имя баронессы Кокс. Там лечатся (в том числе и в домашних условиях) сотни больных со сложными тяжелыми диагнозами.

...Как уже отмечалось в начале этих заметок, поводом для того, чтобы взяться за перо, послужил своеобразный юбилей баронессы Кэролайн Кокс – ВОСЬМИДЕСЯТЫЙ визит в Арцах. Между первым и восьмидесятым посещениями простираются долгие, очень непростые двадцать два года и четыре месяца. И, конечно, я не мог не предварить этот и впрямь юбилейный визит благородной и поистине мужественной женщины, христианского деятеля, талантливого медика, хотя бы небольшими воспоминаниями о том, как все это было. Однако, признаюсь, я не рассчитал, хотя хорошо знал, что сжатые рамки газетных полос не терпят перебора. Могу лишь сказать, что о леди Кокс написано много. Особенно в книге «Между адом и раем». Сама она после каждой поездки составляет подробный отчет с целую брошюру. Думаю, кстати, они будут иметь огромную ценность для летописи Карабахской войны и истории Арцаха.

И еще: пусть никого не удивляет (особенно азербайджанцев), почему вдруг эта женщина буквально после первого визита готова была жизнь отдать за христианский Арцах. Я должен сказать, что здесь есть абсолютная логика и закономерность. Ибо то же самое можно сказать и в отношении христианских народов Судана, Эфиопии, Сербии, Северного Кипра. Кокс написала сотни статей и десятки монографий о трагических судьбах христиан, угнетаемых чаще всего исламистами пантюркистского толка. Побывала примерно в сорока странах мира, где давно исторически обустроены армянские колонии с церквями, школами, политическими партиями, культурными центрами, издательствами. Довольно часто я сопровождал группу Кокс, в том числе и в южном полушарии – Бразилии, Уругвае, Аргентине, Австралии. И везде была у нее одна цель, одна сверхзадача – Арцах, как она часто повторяла, обреченный на окончательную победу.

...Восемьдесят поездок, визитов. Восемьдесят команд. Каждый раз с новым составом. Это значит – около восьмисот новых друзей Арцаха. И вот в ожидании восьмидесятого визита моей сестры я задумался: какой все-таки визит был самый памятный. Я начал было перечислять, перелистывая страницы архивов, книг, газетных подшивок, и вскоре осознал, что все они памятные. Скажем, Степанакерт весь в пожарищах. Горит какой-то магазин. Вся группа Кокс, стоя цепочкой, спасает продукты, обувь или одежду. На третьем дне пребывания в Арцахе Кокс как-то захандрила. Оказалось, ей хочется непременно молиться, а церквей нет. Я поменял маршрут. И мы поехали в Гандзасар. Или рано утром 11 апреля 1992 года должны были поехать в Шош. Кстати, с нами был сын Елены Боннэр Алеша и тележурналист Артур Григорян. Кто-то позвонил мне и сказал, что ночью сожгли дотла село Марага, заживо сжигали армян. Я поменял маршрут. Через три часа мы увидели настоящий Освенцим. Азеров успели прогнать. Но села уже не было. Всего несколько человек. Целый день Кокс и тележурналист из Лондона Ваня Кули снимали весь этот ад. В нашу летопись вошли только эти кадры. Других не было. Еще один случай, связанный с телевидением. Кокс в Мартуни и Гандзасаре брала интервью у Монте Мелконяна – Аво, которого за пределами Карабаха мало тогда кто знал. Создали десятиминутный фильм. Она знала, что Аво и еще некоторых соотечественников из спюрка показывать нельзя. Как тогда говорили, Ереван запретил. Логика, конечно была. Всего-то несколько человек из спюрка, а шуму наделают азеры на весь мир, назвав их экспедиционным корпусом. Тем не менее, она обратилась к Сержу Саркисяну и получила добро. Фильм показали в спюрке. Вот тогда и родилась легенда Аво – Монте Мелконяна.

Думаю, все равно не поместится на газетной полосе вся эпопея Кокс. А посему завершу одним, дорогим моему сердцу сюжетом.

4 января 1993 года. Летим в битком набитом (сорок человек) вертолете. Погода нелетная. Но не оказаться в Степанакерте было нельзя. Через день – первое заседание первого в истории Арцаха избранного народом парламента. Кокс непременно должна там выступить от имени палаты лордов Великобритании. Были с нами депутаты Государственной и Московской дум, журналисты из Армении, России, из-за рубежа. Полетели на вертолете. Над селом Верин Оратаг летчики поняли, что лететь дальше нельзя. Приземлились. Заседание парламента перенести невозможно. Об этом узнала Кэролайн и, ничего не говоря, поднялась по трапу на вертолет. Достала свой рюкзак, подошла ко мне и тихо спросила: «В каком направлении находится Степанакерт?» Я ответил, что тут дело не в направлении, а в том, что между Верин Оратагом и Степанакертом – огромная гора, на которой стоит храм Гандзасар. Показал рукой на гору.

Ничего не говоря, она отправилась в путь. И, конечно, тот час же все мы пошли за ней. Но догнать ее было невозможно. К полуночи мы перевалили за вершину. Дождались всех. Нас на вершине встречала целая толпа из села Ванк. Это уже постарался сельсовет Верин Оратага. К утру прибыл большой грузовик. Это уже постарался я. И мы успели к первому заседанию первого парламента Арцаха. Но сама Кокс целый год, где бы она ни была, рассказывала о том фантастическом переходе. Она часто говорила, что это ее самая историческая тропа.

И вот в начале 1994 года вместе с вечным моим, поистине фронтовым другом, командиром отряда вертолетчиков Сергеем Ванцяном и легендарным хирургом Валерием Марутяном мы полетели на ту самую вершину хребта, где в ту памятную ночь собралась вся команда Кокс. На борту вертолета был тяжелый базальтовый камень с надписью на трех языках: «Тропа Кокс»

Кэролайн в тот раз привезла с собой очередную группу специалистов по разминированию. Это было запланировано еще два месяца назад. Тогда стало известно, что на освобожденных территориях то и дело взрываются на минах крестьяне, машины и даже коровы. И Кокс пригласила специалистов по разминированию, которые прославились тем, что спасли тысячи и тысячи жизней во Вьетнаме, Камбодже, Лаосе. Правда, ни Кокс, ни ее новая команда не знали, чего ради приземлился вертолет на вершине горы, откуда, правда, широко обозревается волшебная панорама Арцаха. И вдруг кто-то из гостей громко прокричал на все голубое небо Арцаха: «Тропа Кокс». Все бросились к нему. Последней подошла Кэролайн, ничего не понимая. Через минуту я увидел, какое у нее счастливое лицо. Долго стояла она молча у камня с ее именем. Перевела взгляд на меня. Широко улыбнулась. И бросилась целовать почему-то не меня, не Валерика, не Ванцяна, а вертолетчиков. Она, кстати, очень любит наших героических вертолетчиков.

Там же мы стрельнули в гандзасарское небо шампанским. Поздравляли второго спикера палаты лордов, которая, не скрывая радости, громко сказала:

«Я безмерно счастлива, что на планете Земля у меня есть моя собственная тропа».

Зорий Балаян