№ 19 (225) Октябрь (16-31) 2013 года.

Нина Габриэлян: В объективном мире никто не живет

Просмотров: 6741

Нина Габриэлян – поэт, прозаик, литературный критик, переводчик классической и современной зарубежной поэзии, художник. Автор поэтических сборников «Тростниковая дудка», «Зерно граната», «Поющее дерево», сборника прозы «Хозяин травы». Мы беседуем с Ниной Михайловной накануне ее 60-летнего юбилея.

– Нина Михайловна, Вы – коренная москвичка. Но Ваше творчество неразрывно связано с Арменией. У Вас есть замечательное стихотворение «Армянская средневековая миниатюра»:

Армения бредет

сквозь кровь и пепел бурый,

А здесь, в монастыре,

склоняясь над  листом,

Художник Киракос  

рисует миньятюры

И красный с голубым

цветут на золотом…

– Армения активно присутствует в моих стихах, есть и проза, связанная с Арменией. Я много занималась переводами армянской поэзии, и средневековой (здесь мне особо дороги мои переводы Костандина Ерзнкаци, поэта, творившего на рубеже XIII–XIV веков), и поэзии XX века: я переводила Ваана Терьяна,  Егише Чаренца, Ованеса Шираза, очень много – Ваагна Давтяна и Аршалуйс Маргарян, с которыми была лично знакома, и многих других. Кроме армянской, я переводила восточную поэзию. А начинала как переводчик франкофонной Африки, потому что я – выпускница иняза, факультета французского языка.

– Восточные переводы Вы делали с подстрочников, а переводы с армянского?

– В семье по-армянски не говорили. Папа мой родом из Зангезура, из села Брнакот, но в возрасте одного года он остался сиротой. Он был восьмой ребенок в семье, какое-то время с другими братьями и сестрами находился в приюте, а потом его забрали в Баку родственники. В 17 лет отец поступил в МГУ, после окончания учился в военной академии, так и остался в Москве. Мама родом из Баку, но бабушка моя, ее мама, была учительницей в русской школе. Так что родители мои слабо знали армянский язык, и в детстве я выучила всего несколько слов. Начав писать стихи, я занималась и художественным переводом,  посещала семинар Михаила Курганцева, известного переводчика восточной поэзии. Познакомившись с моими стихами, где была уже армянская тематика, он спросил: «А почему Вы не переводите армянскую поэзию?». А я не понимала, как переводить можно армянскую поэзию, если я не знаю языка. Он мне пояснил, что, как правило, поэзия народов СССР тогда переводилась с подстрочников. И познакомил меня с Левоном Мкртчяном, деканом русского филфака Ереванского университета. Для меня это была судьбоносная встреча. Я считаю Мкртчяна своим крестным отцом в области армянских переводов.

– А когда Вы впервые побывали в Армении?

– Это было в возрасте 5 лет, когда мама поехала к родственникам отца. Воспоминания, конечно, смутные. А в сознательном возрасте, когда я туда поехала в 17 лет, – это были очень мощные впечатления. Эчмиадзин, дом- музей Сарьяна, Гегард, Гарни – Армения меня потрясла. У меня до сих пор воспоминания о том, как с неба падали столбы света – такого я больше никогда нигде не видела. В последний раз была там этим летом, на конференции «Глобализация и национальная идентичность», организованной Министерством диаспоры и Союзом писателей Армении. На нее были приглашены писатели – армяне по происхождению, но пишущие на других языках, – из Франции, США, Швеции, Ирана и многих других стран.

– Как складывался Ваш путь в поэзии?

– Как я сейчас понимаю, у меня в жизни был ряд судьбоносных встреч. Очень важным для меня оказалось знакомство с Евгением Михайловичем Винокуровым, выдающимся русским поэтом. Меня познакомил с ним в Переделкино Наум Гребнев, поэт и переводчик,  мы сели на скамеечку – нас была целая компания, – и меня попросили почитать стихи.

– Сколько Вам тогда было?

– Где-то двадцать четыре – двадцать пять. Я прочитала стихотворение, которое заканчивалось строчкой «Я возвожу не храм, но лишь ступени»… Винокуров сказал: «Крепенькие стишки». И сидевшие с нами предложили ему: «Ну, напечатай ее!». Я обмерла от счастья! Я очень ценила Винокурова, и даже в голову мне не приходило, что я могу с ним познакомиться, и кроме того, он был завотделом поэзии в «Новом мире». Винокуров хитро сощурился, посмотрел на меня: «Ну, Вы же ступени возводите, вот когда храм возведете, тогда и приходите». И тут меня осенило, я сказала: «Евгений Михайлович, храм – это публикация книги, а небольшая подборка в журнале – это и есть ступени». «Да? – сказал Винокуров. – Приходите». И вскоре он опубликовал мои стихи. Так я стала ученицей Винокурова. Я часто приезжала к нему домой, мы разговаривали по телефону, он старался поддерживать меня публикациями. Он же написал предисловие к моей первой поэтической книге, которая вышла в Ереване. Трудно говорить о самой себе, но, перечитывая свои стихи, я вижу, что у меня есть сквозные темы, которые складывались сами собой. Одна из них – это, безусловно, связь с предками, которую я ощущаю просто на каком-то генном уровне.

– Это очень чувствуется в Ваших картинах, к примеру, «Женщины из моего рода»…

– Да, у меня есть такая картина, но за 15 лет до нее я написала  стихотворение с тем же названием. Это родовое начало я всегда очень сильно ощущала. Может быть, этим я обязана матери. Мама была настоящая Великая Ма, классический в этом смысле образец женщины – хранительницы семейных преданий. Отец был человек молчаливый, а от мамы я слышала бесчисленные рассказы о родственниках. О дедушках, бабушках, прабабушках, и о ее родне, и об отцовской. И, что еще важно, у нас был большой альбом фотографий. Они меня завораживали. Особенно любимой была фотография – мой дед Ваган по материнской линии, ему там лет пять, он в папахе, в черкеске, с газырями. Или – бабушка Нина, в честь которой меня назвали, молодая красавица с распущенными волосами у зеркала, из зеркала на нее смотрит точно такая же женщина… Я, рассматривая эти фотографии, как бы погружалась в поток родственников, и уже ушедших, и ныне здравствующих. Среди этого потока были и мои фотографии – и я ощущала себя в каком-то могучем родовом потоке. Я уверена, что в каждом человеке есть генетическая память, и душе человека ведомо больше, чем ведомо сознанию.

– С чего у Вас началась живопись?

– Последовательность была такая: стихи, переводы, проза, а с живописью произошло так. Еще в 1976 году меня познакомили с выдающимся художником, армянином по происхождению, Борисом Сергеевичем Отаровым. Это очень мощный художник, его хорошо знают за рубежом, его работы находятся в швейцарской галерее Нади Брыкиной, крупнейшей галерее русского искусства в Европе, в Русском музее выставлялись его картины. Мне его живопись очень близка. Послушав мои стихи, он сказал: «Вам надо заниматься живописью, у Вас же очень много цвета в стихах». Но я несколько испугалась. Он сказал: «Давайте я буду с Вами заниматься». Но я отказывалась, потому что боялась, что вдруг живопись будет плохая, а стихи вообще перестанут писаться. Мы дружили с ним 15 лет, вплоть до его ухода из жизни в 1991 году. У меня есть статьи о нем, есть посвященные ему стихи. Но я отказывалась брать кисть в руки. И вот после его ухода – хотите верьте, хотите нет – произошло нечто странное. Он стал время от времени мне сниться. И во сне на меня очень сердито смотрел. Я не могла понять, почему он на меня сердится, вроде как ничего дурного я ему не делала. И где-то в середине 90-х, когда жизнь была очень непростая, меня вдруг потянуло к живописи. Сначала я начала делать какие-то каляки-маляки шариковой ручкой, потом перешла к гуашам. И, узнав об этом, ко мне в гости приехала смотреть работы вдова Отарова Лидия Алексеевна и привезла мне в подарок его краски. И так я перешла к масляным краскам – и до их пор не могу остановиться. С тех пор уже много выставок было, работы мои в частных коллекциях, в разных странах… Кстати, с тех пор как я начала писать, Борис Сергеевич мне сниться перестал. Но я не забываю его, в свое время я была одним из организаторов Отаровских чтений, посвященных его памяти. Мне бы хотелось, чтобы  армянская общественность его знала, чтобы соотечественники знали таких людей побольше.

– Поддерживаете ли Вы связи с армянской диаспорой Москвы,  что думаете о ней, ее работе в сравнении с зарубежными?

– В 88-м году мне позвонил художник и поэт Николай Маркаров и сказал, что в Москве организуется объединение «Юсисапайл» («Северное сияние»): «Давай, подключайся». И вскоре я стала зам. председателя этого объединения. Это совпало с очень тяжелым периодом, когда в Москву хлынули беженцы из Азербайджана, потом стали привозить раненых после спитакского землетрясения. Маленькая организация делала что могла, это был для меня важный опыт общественной работы. В начале 90-х организация влилась в более крупную, тогда уже шли более масштабные процессы формирования московской армянской общины. На сегодняшний день я контактирую с рядом армянских  организаций. Уже много лет веду литературную гостиную в САР, созданную по моей инициативе. Мы проводим индивидуальные вечера поэтов, разнообразные тематические вечера, неоднократно проводили Праздник святых переводчиков (Таргманчац Тон). Я охотно принимаю участие в мероприятиях, которые организует общество «Арарат», Союз армянских женщин Москвы, поддерживаю отношения с «Русско-армянским содружеством». А оценивать, как живет диаспора… Мне кажется, надо не оценивать, а включаться в работу, проявлять собственную инициативу. Я не сторонник того, чтобы кого-то оценивать, я сторонник того, чтобы что-то делать.

– А что сейчас больше  пишется – стихи, картины, проза?

– Я сейчас много занимаюсь живописью, параллельно –  искусствоведением, литературоведением, междисциплинарными культурологическими исследованиями. Но, кажется, во мне снова начала шевелиться проза, я не знаю, как с этим потом справлюсь. Ведь еще и стихи могут зашевелиться. Хотя, как мне кажется, и в поэзии, и в прозе, и в живописи, в научной деятельности я обживаю одни и те же, глубинные, важные для меня темы.

– Одна из них – это тема рода, а еще?

– А другая – это познание мира. Как говорили древние, познай самого себя – и ты познаешь мир. Для меня это не пустая фраза. Когда ты лучше начинаешь понимать мотивы собственных поступков, ты начинаешь лучше понимать поступки других людей. Мне близко понимание человека как микрокосма в макрокосме, и ты действительно видишь, что то, что происходит в большом мире, и то, что происходит в твоем внутреннем мире – взаимосвязано.  Между этими мирами нет непроницаемой границы, и вообще, о внешнем и внутреннем можно говорить только крайне условно.

– И все же мы все живем в одном мире. Или каждый – в своем?

– Мир многолик, многогранен, каждый человек видит его по-своему. Объективно увидеть мир невозможно. На мой взгляд, объективный мир – это мир, в котором никто не живет. Писателю, художнику важно обрести свое лицо, важно иметь свою стилистику. Но мне не близко искусственное оригинальничание. Главное – иметь контакт со своей душой. Душа каждого человека – это источник, кладезь огромной информации. Если ты будешь находиться с ней в контакте, она сама и поведет твоей рукой, и надиктует тебе то, что надо.

– Нина Михайловна, какой совет Вы могли бы дать человеку, который чувствует в себе творческие силы, но по какой-то причине еще не раскрыл себя? Начинающему художнику, например?

– Ничего не надо бояться.  Очень важно писать свое. Учиться, безусловно, надо – но разным людям нужно разное обучение. Кому-то надо учиться и в специальном художественном заведении. Но человеку, который начинает писать уже в зрелом возрасте, это зачастую не полезно, а вредно. Есть случаи, когда талантливого самоучку начинают переучивать – и уходит его индивидуальность, его обаяние и сила. Работы становятся «как у всех», мертвые и неинтересные. Нельзя лукавить – ни в цвете, ни в линии. Цвет и линия не должны соответствовать чьим-то представлениям, если вы только не делаете работу на заказ, плакат какой-нибудь. Я пишу, чтобы получать свое удовольствие. Если от моих картин будут получать удовольствие все, кроме меня самой, то это будут плохие картины. Если вы чувствуете, что вопреки законам логики вам в этой картине, вот в этом месте надо поставить желтое пятнышко, ставьте. Как говорил Евгений Винокуров: «Искусство всегда чуть-чуть за гранью вкуса». Я бы от себя добавила, что вкус – тоже понятие относительное, меняющееся от одной эпохи к другой. И то, что называют реализмом – это очень спорный термин, потому что реально все.

Беседу вела Елена Князева

Поставьте оценку статье:
5  4  3  2  1    
Всего проголосовало 22 человека

Оставьте свои комментарии

  1. Замечательное интервью! Образец журналистского мастерства в выборе и подаче материала -- удавшаяся попытка отшлифовать для всеобщего обозрения несколько граней сияющего кристалла личности и творчества уникального человека -- нашей найциональной и общечеловеческой гордости Нины Габриэлян!
Комментарии можно оставлять только в статьях последнего номера газеты