№1 (253) январь 2015 г.

История одной мечты

Просмотров: 2493

Распад правящей коалиции в Грузии – из тех событий, сенсационность которых состоит лишь в том, что они происходят, когда все, зная об их неизбежности, уже устали ждать. И причины распада куда менее интересны, чем мотивы того, что вообще что-то когда-то на этом месте создалось.

А лепилась мечта, как любой нормальный народный фронт, который создается из всего, что есть оппозиционного под рукой, для того чтобы одолеть режим, не желающий одолеваться путем обыкновенных демократических выборов. Жизнь народного фронта не бывает долгой и тем более счастливой, его звездный час – свержение ненавистного режима и уличные торжества с шампанским и воздушными шариками. Лучше всего, конечно, в этот момент и разойтись по реальным политическим интересам. Но честная развязка не предусмотрена жанром, и начинается обратный отсчет, ритмы которого тем более скандальны, чем более единым пытался выглядеть организм прежде.

А главный герой на роль главного раскольника был известен давным-давно.

Незаметный последний герой

В оппозиции к Саакашвили министр обороны правительства «Грузинской мечты» Ираклий Аласания оказался еще в то время, когда сам Бидзина Иванишвили подчеркивал свою политическую нейтральность, а свергали правившее безраздельно Единое национальное движение совсем другие люди. Выходило у них комично. Ставшего внезапно популярным Левана Гачечиладзе тбилисцы знали под кличкой «Гречиха» по названию продукта, на успешной продаже которого тот сделал свои первые капиталы.

Эта оппозиционная трибуна была словно создана, чтобы Аласания выглядел на ней героем. На фоне остальных, таких же, как Гачечиладзе, бывших соратников Саакашвили – Нино Бурджанадзе или Саломе Зурабишвили, ушедших в протест, Аласания выглядел воплощением высокой политической респектабельности. Он, звезда грузинского политического небосклона начала нулевых, в 28 лет возглавлял Государственный департамент безопасности. В 30 Саакашвили назначает его заместителем министра обороны, потом заместителем секретаря Совбеза. В 32 он – постпред Грузии при ООН.

Аласания – сын полковника грузинской полиции, расстрелянного абхазскими ополченцами во время войны. При этом сам он едва ли не единственный грузинский политик, которого с уважением принимали в Абхазии при всех режимах. В 2006-м Аласания был помощником президента по абхазскому урегулированию. Как уверяют злые языки, блистательная карьера напомнила Саакашвили самого себя, что ничего хорошего Аласании не сулило, и он был сослан в Нью-Йорк постпредом.

Версия не слишком убедительная, по крайней мере, в части места этой ссылки. Здесь политический вес Аласании рос день ото дня. В том числе и как специалиста по Абхазии – он продолжает контакты с Сухуми, и, судя по всему, вместе с американцами и Москвой. Курсируя между Сухуми и Нью-Йорком, в Тбилиси не задерживается. Разрыв с ревнивым патроном неизбежен, уже 2009 год, мятежный проспект Руставели ждет своего героя, герой приземляется – и ровным счетом ничем своего геройства не выдает. Он стоит на трибуне, будто олицетворяя протест своим присутствием, – и ничего большего. От него ждут подтверждения, что его не напрасно ждали и его рейтинг соперничает с рейтингом самого президента, – но Аласания будто и не хочет выглядеть человеком, от которого ждут чуда.

Он таким будет и дальше, словно ожидая, каким выигрышным будет его образ на фоне все более серой обыденности. Ничего более. Как выяснилось, достаточно.

Новая жизнь мифа о рейтинге

В «Грузинской мечте» было две компоненты. Те, кто просто и за все не любил Саакашвили, и те, кто не любил его содержательно, прежде всего за то, что побочным эффектом своего реформаторства скомпрометировал саму идею реформ. Ко вторым относились республиканцы и свободные демократы Аласании, которым Иванишвили и доверил те посты, которые для мира были знаком продолжения реформаторского курса.

И, конечно, очень соблазнительно распад коалиции этим и объяснять: прозападный курс вошел наконец с восточным в то противоречие, которое существовало всегда, но терпеть которое уже не было никакой возможности.

Отчасти это так. Но ровно в той части, в которой этот тезис является не причиной, а следствием.

Предположение о конфликте внутри коалиции как о столкновении курсов несколько обесценивается перед лицом отсутствия у лидеров «Грузинской мечты» какого-либо курса вообще. И если распад коалиции начался с Аласании, то уж точно не по причине идеологической несовместимости. Аласания, по большому счету, и с республиканцами не стал объединяться, потому что опасался их более или менее твердого идейного позиционирования, которое в своем либеральном исполнении ничего хорошего никому в постсоветском варианте не сулит. Может быть, в этом смысле Аласания не прогадал. Его рейтинг ведь из тех, которые, однажды из мифа восставшие, требуется не столько увеличивать, сколько спасать. Вот он и спасал – уже пять лет, и довольно успешно, и еще неизвестно, много ли удалось бы спасти, если бы он слился с республиканцами.

В результате он оказался в положении поистине диалектическом. С одной стороны, он накопил такой политический капитал, который позволял вполне самостоятельную деятельность и, более того, от совместного творчества с безыдейной «Мечтой» мог начать падать. С другой стороны, вкуса к самостоятельности Аласания не выказывал настолько, что даже откровенно уничижительный тон, который позволял по отношению к нему Бидзина Иванишвили, не становился поводом к разрыву.

Теперь, наконец, стал, что опять подтверждает диалектический постулат о переходе количества в качество, только и всего. Нормальный политический процесс, как правило, особенно в наших условиях, это борьба не столько идей, сколько амбиций.

Но, как это опять же на наших широтах иногда случается, амбициям приходится недвусмысленно определяться и относительно настоящей идейной линии фронта.

Попутная Грузия

«Грузинская мечта» свою безыдейность уже давно научилась подавать как принципиальную позицию. Она была проста: ни шагу вперед – в тайной надежде, что это удержит страну от возвращения назад. Его Бидзина Иванишвили, достаточно конструктивно оценивающий многое из того, что сделал Саакашвили, и не планировал. Весь смысл политического кредо главного мечтателя заключался в освоении того, что было достигнуто за 10 лет, а все остальное по части развития – только по инерции, так, чтобы никого не раздражать. Как сторонников реформ, так и грезящих о возвращении к традиции.

Однако стоять на месте в такую эпоху означает сдачу позиций, что, впрочем, началось еще при Саакашвили, задолго до его ухода. Иванишвили это стояние на месте институализировал, объявив едва ли не национальной идеей. И все вроде бы продолжалось одновременно. Грузинский специальный представитель Зураб Абашидзе что-то обсуждал с российским коллегой Григорием Карасиным в Праге, грузинское вино простаивало втридорога на московских прилавках, что почему-то объявлялось в Грузии большим внешнеэкономическим прорывом, а в Брюсселе грузинские руководители продолжали заверять о своей верности всему евроатлантическому. И так же одновременно становилось понятно: ресурс улучшения отношений с Москвой близок к исчерпанию, потому что ни одна из сторон ничего от другой особенно не ждет. А в отношениях с Западом Тбилиси будто тоже решил удовольствоваться достигнутым, и тоже ни шагу вперед – но так, чтобы и ни шагу назад.

Но остановок в таких сюжетах не бывает, по крайней мере, долгих. Особенно там, где все время что-то происходит. Например, Украина. И все последующие процессы, в результате которых Россия решила обозначить свое намерение вернуться на Южный Кавказ. Прежде всего, в Армению, которая, будучи отрезанной от России, пока, мягко говоря, не до конца разобралась в тех экономических бонусах, которые сулит ей участие в евразийской интеграции. Москва явно хотела бы воспользоваться всеобщим замешательством в урегулировании карабахского конфликта и повысить свою долю в нем если не до контрольного пакета, то хотя бы до блокирующего. Что, в свою очередь, может стать аргументом в дискуссии с Баку, который тоже внимательно и не без тревоги следит за происходящим, закручивая на всякий случай все недозакрученные прежде гайки.

Но по дороге – Грузия, которая, в общем, только в этом смысле Россию и интересует. Россия анонсирует строительство аваро-кахетинской автодороги, и полемика по этому поводу в Грузии не успевает по-серьезному разгореться лишь потому, что появляется куда более живая тема: железная дорога в Армению через Абхазию и Грузию. В обсуждении договора с Абхазией, озабоченной уважением стратегического партнера к своей независимости, Москва проявляет удивительную покладистость. Поэзия независимости ее не интересует. Ее интересует сам договор, который фактически легализует начало восстановления железной дороги, по крайней мере, на территории Абхазии.

Но дальше – Грузия, и там все намного труднее. Судя по нервным реакциям грузинской власти, переговоры с Москвой на эту тему шли, и Ереван в лице министра транспорта это неосторожно подтвердил – поправившись вскоре, естественно, что его не так поняли. Но, судя по всему, теперь и настанет время реальной готовности Тбилиси определиться, поскольку умолчания теперь будут затруднительны. У Баку имеются определенные экономические аргументы для Тбилиси. К тому же анонсировано начало работы железной дороги Карс–Ахалкалаки–Баку, экономический смысл которой для Тбилиси как минимум не меньше туманных пока выигрышей от российского транзита в Армению.

И, наконец, самое главное: в нынешних условиях позиционирование в этом вопросе для Тбилиси становится делом глубоко и даже глобально политическим. Слишком многие игроки, включая Запад, будут склонны рассматривать этот выбор как стратегический и определяющий. А коалиция, того и гляди, перестанет быть правящей. А к выбору в ней явно не готовы. Кстати, ничто не мешает Аласании сказать, что именно этот выбор побудил его к демаршу. Как всем заинтересованным лицам ничего не мешает в это поверить.

Вадим Дубнов

Поставьте оценку статье:
5  4  3  2  1    
Всего проголосовало 10 человек

Оставьте свои комментарии

Комментарии можно оставлять только в статьях последнего номера газеты